Обширный круглый зал с бетонным полом расходился на несколько коридоров с тусклыми лампами на стенах. Я двинулась наугад в один из коридоров. Во мне маленьким огоньком затрепетало любопытство.

Вскоре я увидела клетки. С животными. Вот откуда невнятные запахи, которые я чувствовала наверху от фур. Пахло, точнее уже воняло невыносимо, звериным духом. Нечистым таким душком, как в старых зоопарках, когда за беднягами по нескольку дней в клетках не чистят.

(Свободный же зверь пахнет приятно!)

Животных было много. В клетках находились представители всех видов на земле, во всяком случае, мне так показалось. Они еле-еле шевелились, лишённые воли и перепачканные в своих же экскрементах. Они были замучены, они страдали. Источали не только зловоние, но и страх. Страх струился по прутьям клеток.

Их волю и силу заперли в клетках, их свободу заменили на зловоние. Но они всё ещё были живы.

Я шла вдоль клеток: лошади, слоны, волки, львы, змеи, птицы, жирафы, обезьяны, зайцы, олени. Они провожали меня долгими взглядами. Я чувствовала их: тепло тел, страх, боль, отчаяние. Проходя мимо каждого, я проживала секунды их жизни.

Медведь сидел на задних лапах, уперев их в прутья клетки. Передними же держался за прутья. Я подошла к нему. Он тяжело дышал, каждый выдох нёс в себе невероятную вонь его измождённого чрева. Шерсть медведя была пропитана нечистотами, невозможно было разобрать, какого он вида и цвета. Зверь был огромный. Издав тихий рык, больше похожий на стон, он поднял морду и посмотрел на меня. В его чёрных глазах застыло страдание. Сила. Запертая сила. Он застыл, и я застыла. Я дышала с ним унисон глубоко и тяжко, а по моим щекам катились слёзы, обжигая мне кожу. Я чувствовала, как моё сердце рвётся на части и срастается, и так тысячу и один раз. Я хотела кричать, я хотела броситься к нему: обнять его большую голову, чистить, гладить, защищать это огромное животное. Но слёзы душили меня, а ноги мои приросли к полу.

На меня вдруг нахлынуло отчаяние и гнев: знаешь, что могла что-то сделать, а не сделала, и ещё сильна, но время упущено. Но то были не мои чувства. И не медведя. Я оглянулась. В противоположной клетке метался серый волк. Полный животной энергии он в исступлении бегал по клетке туда и обратно, тычась мордой в углы. Иногда он останавливался и протяжно завывал, глядя вверх. Широкие крепкие лапы с чёрными когтями с каждым шагом мягко и твёрдо опускались на бетонный пол, а налитые силой тугие мышцы играли под густой шерстью.

Я приблизилась к клетке. Волк остановился, принюхиваясь и всматриваясь в полумрак. Он не был так измучен, как медведь. Но отчаяние, жгучее отчаяние выражал он. Волк, чья воля на свободе через один только взгляд управляет стаей, превратилась в отчаяние. Глухо рыча, припав на передние лапы, волк начал грызть толстый стальной прут. Не опасаясь, что такой сильный зверь может навредить мне, я взялась за прут и стала дёргать его. Волк усилил натиск на холодную сталь, с остервенением лязгая зубами. Но это ни к чему не привело, кроме усталости. Мы бросили ломать клетку и сели на пол по обе стороны преграды. Немного погодя волк лёг, опустив мощную голову на лапы, длинно вздохнув.

– Милый мой… – я протянула руку к серой морде и провела ладонью по широкому лбу – такая мягкая шерсть. Волк закрыл глаза, казалось, он заснул.

– Эй, – я шёпотом позвала зверя. – Эй, дружок! – чуть громче.

Уши волка чуть напряглись – нет, он не спал, но не открыл глаз. Он больше не откроет. Я знала. Он сдался. Он так и умрёт здесь от тоски. Или за ним придут. Ведь какой-то забавы ради зверьё мучают здесь.

В соседней клетке тихо и жалобно скулили. Из-за полумрака я не могла никого разглядеть. Погладив последний раз мокрый и горячий нос волка, не вставая на ноги, я доползла до соседней клетки. Долго всматриваясь, я, наконец, различила в глубине грязно-рыжее пятно. Лиса. Я знала – это молодая самка. Когда-то густой рыжий мех свалялся и свисал клочьями. Пышный хвост поник и походил на крысиный. Хитрый задорный взгляд потускнел и стал бессмысленным. Из глаз вытекала грязно-жёлтая жидкость. Лисица смахивала надоедливые капли лапой, но каждое движение приносило боль, и самка скулила. Словно убегая от боли, лисица протащила больное тело на передних лапах в угол клетки, и уронила непослушную голову. Она была очень больна. Воплощение жизнерадостности и красоты превратилось в болезнь и беспомощность.

За лисицей скрывался маленький зайчонок, совсем крошка. Он, прихрамывая, перебежал вслед за лисицей и спрятался за её ней. Какое странное соседство: лисица и зайчонок, хищник и жертва. Маленький серый комочек встрепенулся, завидев меня. Встав на задние лапки, он дрожал от страха так, что подпрыгивал на грязном полу. От боли лисицы и всепоглощающего страха зайчонка у меня сводило мышцы – я не могла пошевелиться. Но я точно знала, что это то, что испытывают они, а я лишь чувствую их.

Расстояние между прутьями клетки было большим. Лисица и зайчонок могли бы убежать. Они маленькие, они могут пролезть между прутьев. Они могут убежать наверх, я покажу дорогу. Мне нужно лишь позвать. Я протянула руку и тихо позвала.

– Эй, идите сюда!

От звука моего голоса зайчонок застыл от ужаса его обуявшего, а лисица снова начала скулить. Боль и страх обездвиживали животных.

Из-за угла коридора появились люди в бело-синей спецодежде. Но они больше не выказывали наземной деловой активности. От них исходила лень, скука и отвращение к животным в клетках. Они разносили в ёмкостях какую-то еду и ставили внутрь клеток. Животные подходили и ели это, не потому что это было вкусно, или потому что хотели есть. Они уже давно не хотели есть. Так было нужно: люди в спецодежде разносили массу в ёмкостях, животные поедали массу из ёмкостей. Так было нужно.

Меня «сотрудники» не заметили. Они были мне неприятны. И избегая тошноты, подступившей к горлу при их появлении, я постаралась скрыться. Отползая на коленях и ладонях, как зверь, я упёрлась в бетонную стену – в тупик ответвления коридора. Я повернула голову и встретилась с зелёными глазами.

Только глаза – светящаяся золотисто-зелёная радужка обрамляла чёрный круг зрачка. И всё. Ничего более. Я никого не видела. Я чувствовала… спокойное ожидание. Я услышала продолжительный вдох, потом увидела язычок красного пламени. Длинный выдох. Я прижалась щекой к пруту клетки и язычок пламени, тёплый и шершавый, лизнул мне щёку. Постепенно глаза мои привыкли к темноте в тупике, и я увидела обладателя дыхания, зелёных глаз и сосредоточенного ожидания: чёрная пантера сидела, прислонившись боком к клетке. Она вкусно пахла диким зверем: теплом, землёй и солнцем, она ещё не успела впитать в себя гниль этого ужасного места. Я уткнулась носом в шею животного, чувствуя под чистой шерстью ровное биение пульса. Зверь мудрый, осторожный, сильный, умеющий ждать и нападать незаметно – он ещё сохранил остатки свой сути в тишине терпеливого ожидания. Я отстранилась с неохотой, посмотрела в глаза зверю, а в них – спокойствие. Оно наполнило меня изнутри.

– Спасибо, – тихо прошептала я, – но чего ты ждёшь?

Чёрная пантера лишь мигнула, размеренно дыша.

Повинуясь воле, которая заманила меня сюда, я двинулась дальше: вернулась в центральный зал и повернула в другой коридор, старательно избегая встреч с «обслуживающим персоналом».

Пройдя вглубь, я подошла к огромному резервуару, окружённому железным помостом. На помосте стоял служащий в спецкостюме и бросал куски массы из ёмкости в резервуар со зловонной чёрно-зелёной жижей. В углу резервуара стояли кучей бегемоты, они жались друг к другу, выражая растерянность и испуг. Куски массы из ведра предназначались для иного обитателя: из жижи медленно выплыла голова огромного крокодила. Огромный – слово неуместное. Гротеск зрелища поражала воображение. Когда крокодил показался на поверхности, хлопнув хвостом, жижа разлетелась во все стороны.

Бегемоты больше не боялись. Они были безнадёжны. Потому что что-то пошло не так. Набежали служащие, кричали, тащили палки и крюки. Принесли длинный шест, на шесте —здоровая петля. Ею начали ловить крокодилью морду, чтобы зажать пасть, потому что иначе он сожрёт всё: бегемотов, служащих, других зверей. Поймали. Крокодил сорвался. Он бесновался всё больше и больше!