Лодж думал о том, что скрывается позади экрана: о трубках и генераторах, акустических устройствах и компьютерах – о частях чуда, превращающего мысли в движущиеся образы. В марионетки разума, наделенные странной, пугающей человечностью, которой деревянные куклы на ниточках всегда лишены.

И разница между ними конечно же – это разница между творениями ума и рук, ведь самый острый нож в самых талантливых руках не вырежет из мертвого дерева куклу, по реалистичности хотя бы отдаленно сравнимую с персонажем, рожденным человеческим разумом.

Сначала Человек творил одними лишь руками – обтесывал камень, резал по дереву, придавал форму глине. Затем он сделал продолжением своих рук механизмы и с их помощью начал создавать вещи, которые прежде были ему не под силу. Теперь же человек мог творить не руками и механизмами, а разумом, хотя разуму все равно требовались надстройки – машины, которые транслировали в вещественный мир плоды его мыслительных трудов.

Лодж подумал, что однажды разум освободится и от этой необходимости, перестанет нуждаться как в руках, так и в машинах.

Экран вспыхнул, и на нем появилось дерево, еще одно, затем скамейка, пруд с уточками, зеленая лужайка, мраморная статуя в отдалении, а совсем далеко, на горизонте – очертания городских небоскребов.

Именно в этих декорациях действие завершилось накануне. Действующие лица решили устроить пикник в городском парке – хотя, конечно, едва ли эта идиллическая картинка продержится долго.

И все же Лодж надеялся, что сегодня пикник останется пикником. «Давайте хотя бы раз не будем мудрить, обойдемся без внезапных потрясений и леденящих кровь поворотов», – думал он. Если кому-то сейчас придется выводить своего персонажа из безумных хитросплетений внезапно изменившегося сюжета, рассудок может не выдержать напряжения.

Сегодня им предстоит играть Спектакль без одного персонажа, и многое будет зависеть от того – без какого именно.

Сцена оставалась безлюдна, подобная живописному полотну – великолепный парк в цветении весны, каждая деталь на положенном месте.

Почему они медлят? Чего ждут?

Они ведь все подготовили к началу. Чего дожидаются?

Кто-то вызвал легкий ветерок, и листья деревьев зашуршали, гладь пруда подернулась рябью.

Лодж представил перед глазами свой персонаж и вывел его на экран, мысленно воспроизводя вихляющую походку, травинку меж зубов, цепляющиеся за воротник нестриженые кудри.

Кто-то же должен был начать…

Провинциальный Хлыщ вдруг развернулся и убежал обратно. Через пару мгновений он снова возник, таща в руках здоровенную плетеную корзину.

– Чуть не забыл покушать взять, – пояснил он с деревенской непосредственностью.

В темноте зрительного зала кто-то хихикнул.

Лодж возблагодарил Бога за этот смешок. Значит, все пока идет хорошо. Ну? Что же остальные?

На экран широким шагом вышел Нищий Философ – обаятельный тип, за фасадом пестрого жилета, пышных респектабельных седин и аристократических повадок скрывавший свое истинное лицо: а был он никчемным тунеядцем и пустым хвастуном.

– Друг мой, – радушно приветствовал он Провинциального Хлыща. – Мой милый друг!

– Не друг я тебе, – огрызнулся Хлыщ, – пока триста баксов мои не отдашь.

«Ну?! – мысленно вопрошал Лодж. – Где остальные?»

Явилась Красивая Стерва в сопровождении Правильного Юноши, которого в любую секунду подстерегало жестокое разочарование.

Провинциальный Хлыщ меж тем уселся на траве, раскрыл корзину и принялся вынимать из нее свое «покушать» – окорок, целую индейку, голову сыра, термос, банку желе, маринованную селедку… Красивая Стерва состроила ему глазки и призывно покачала бедрами. Провинциальный Хлыщ вспыхнул и потупился.

– Давай, соврати мальчонку! – заорал Кент из зала.

Остальные расхохотались.

«Ничего, – повторял себе Лодж, – ничего, все будет хорошо. Если они начнут перебрасываться шуточками – значит, все в порядке».

– Мне нравится ход твоих мыслей, котик, – проворковала Красивая Стерва. – Пожалуй, я так и сделаю.

И направилась прямиком к Хлыщу.

А тот сидел, не поднимая глаз, и все выкладывал на траву разнообразную снедь – в таких количествах, что едва ли уместилась бы и в десятке плетеных корзин. На траве появлялись круги копченой колбасы, горы сосисок, холмы зефира, жареный гусь – и, наконец, бриллиантовое ожерелье.

Красивая Стерва тут же схватила его, пища от восторга.

Нищий Философ уже успел отхватить у индейки ножку и разразился витиеватой речью, то откусывая от ножки, то помахивая ею в воздухе для пущего эффекта.

– Друзья мои! – вещал он с полным ртом. – Друзья мои, как это прекрасно, как это уместно, да-да, повторюсь, уместно в такой погожий вешний день собраться теплой компанией на лоне торжествующей природы, отыскать столь дивный, тихий уголок в самом сердце бессердечных каменных джунглей…

Он мог изливаться так бесконечно – до тех пор, пока его не остановят, а в сложившейся ситуации кто-нибудь просто обязан был это сделать.

В пруду, распугав уточек, вдруг появился довольно миниатюрный, но весьма жизнерадостный кит и принялся резвиться по-дельфиньи, грациозно выпрыгивая из воды и кувыркаясь в воздухе.

На экране нарисовался и тут же юркнул за дерево Инопланетный Монстр. Было совершенно очевидно, что он замышляет какую-то пакость.

– Берегитесь! – крикнули из зала, но актеры и ухом не повели.

Иногда они на редкость туго соображали.

Беззащитная Сиротка объявилась под ручку с Усатым Злодеем – этот расклад также не сулил ничего хорошего, – а следом за ними семенил Посланник Внеземной Цивилизации.

– А где Юная Прелестница? – спросил Усатый Злодей. – Куда же она пропала? Не хватает ее одной…

– Да придет, куда денется, – брякнул Провинциальный Хлыщ. – Я ее видел тут на углу в салуне, вискарем нагружалась…

Нищий философ прервал свои разглагольствования на полуслове, на секунду застыл с воздетой индюшачьей ножкой, а потом накинулся на Хлыща, ощетинив седую гриву.

– Вы хам, сэр! – вскричал он. – Только у самого последнего хама повернется язык такое сказать!

– А мне все едино, я своими глазами видел, – не унимался Хлыщ.

Красивая Стерва тут же кинулась на его защиту, лаская пальчиками ожерелье.

– Отстань от него! – крикнула она Философу. – Он мой дружочек, не смей его обзывать!

– Не надо, крошка, – попытался вмешаться Правильный Юноша. – Не стоит в это вмешиваться…

Но Стерва за словом в карман не полезла.

– А ты рот закрой! – крикнула она. – Вот ведь лживый лицемер! Еще командовать мне будет! Какая я тебе крошка?! Кем себя возомнил, ханжа ты и белоручка?! Видеть тебя не хочу!

Философ решительно шагнул вперед, чуть присел и махнул рукой. Полуобглоданная индюшачья ножка заехала Хлыщу прямо в челюсть.

Хлыщ медленно поднялся на ноги, покрепче ухватив жареного гуся.

– Поиграться хочешь, – заключил он, глядя на Философа, и метко запустил гусем ему в грудь.

Гусь с хлюпающим звуком ударился в пестрый жилет, брызнув жиром во все стороны.

«О господи… – в ужасе подумал Лодж. – Понеслось…»

Зачем Философ так себя повел? Почему нельзя было хоть раз устроить спокойный благочинный пикник без всей этой катавасии? Зачем тому, кто управляет Философом, потребовалось махать дурацкой индюшачьей ножкой?!

А зачем он, Байярд Лодж, заставил Провинциального Хлыща швыряться гусями?!

Лодж похолодел от этого вопроса, а уж когда в голове возник ответ, его внутренности и вовсе болезненно сжались.

Он не заставлял!

Он не давал Хлыщу приказа бросить гуся. Он ощутил вспышку гнева, ощутил ледяную ненависть, но он не давал своему персонажу прямого распоряжения перейти к ответной агрессии.

Лодж продолжал наблюдать за экраном, почти не вникая в происходящее. Его разум панически метался, споря сам с собой в поиске объяснения.

Наверняка это компьютер заставил Хлыща дать Философу сдачи. Машина давно изучает человеческую психологию, знает, что обычно следует за ударом по лицу. Она включила это действие сама, не дожидаясь команды от человека, – видимо, предположила, что реакция может быть только одна. Разумеется, все это логично – и то, что машина знает порядок действий, и то, что она воспроизводит его по умолчанию, не предполагая альтернативы…