– Генка, дай двести рублей!

Геннадий ухмыльнулся – только потворствовать оргиям Полковника ему недоставало!

– Нету денег! – прокричал в ответ.

Бонивур уже не смотрел на Геннадия, ворчал громко:

– Нету у него! Когда они у тебя были? Босота!

Тут его взгляд приобрёл осмысленность – заметил играющих у одной из кладовых дедов-пенсионеров. Деды всё тёплое время года резались за импровизированным столом в домино и карты, выставляя на кон по рублю.

Бонивур чуть набычился, чуть согнулся, растопырил руки и пошёл к дедам походкой бывалого рецидивиста – вид его не предвещал ничего хорошего.

Геннадий, на время забыв семейные передряги, посмеиваясь, следил за упорными попытками Полковника добыть денег на выпивку.

Бонивур встал перед дедами и о чём-то сурово заговорил, быстро шевеля пухлыми губами. Деды на Бонивура старались не смотреть и слушали, напряжённо затихнув. Бонивур несколько раз указывал рукой на любимый дом и снова шевелил губами, излагая свой взгляд на проблему.

Геннадий понял, что это могло длиться бесконечно долго, к тому же солнце начало давить зноем по-настоящему – он вернулся в прохладу комнаты, упал на диван перед телевизором. Правы были наши предки, когда имели привычку поспать после обеда часок-другой. Геннадий сейчас бы с удовольствием уснул, только вот обедать его никто не звал, а самому идти на кухню к затаившейся там жене не хотелось.

Хлопнула входная дверь – пришла жена с улицы. Когда успела выйти?!

– Слышал, что Полковник задумал? – снимая босоножки, прямо с порога спросила Геннадия так, словно они и не ссорились и не было надутых губ и попрёков.

– Нет. А что такое?

Она прошла на кухню, жадно испила кваса из стеклянного кувшина, вернулась в зал.

– Подошёл к дедам и сказал, чтобы дали ему двести рублей; иначе, говорит, возьмёт дома ножовку по металлу, в подъездах перепилит трубы газовые и взорвёт дом!

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! И что, дали ему денег? Он не успокоится, пока не выпьет положенного!

– Не знаю. Я как услышала это от бабок, что у подъезда сидят, у меня сердце сжалось! Гена, он – реальный дурак! Он сделает! У него справка из психушки – угробит всех, и ему никто ничего не скажет!

– А ты что предлагаешь, денег ему дать на пьянство? – Геннадий покачал головой. – Не будет ничего, успокойся. Что, Бонивура не знаешь? Трепло он…

«…Кузнец, огромный бородатый гигант, с лоснящимся от пота литым загорелым телом, глядя исподлобья, крепко держал за локоть молодую бабу с серпом в руках.

– Ты чего, Парфён? А ну, пусти!

Кругом были пустые поля. Вечерело. Парфён следил за Авдотьей и, когда она приотстала от молодух, бредущих с поля, вышел из-за кустов шиповника и рывком дёрнул её к себе. Не давая опомниться женщине, кузнец вырвал из её усталых рук серп, выкинул далеко вперёд, затем большой ладонью зажал ей рот и стал гнуть бабу к земле. В глазах молодухи вспыхнул ужас. Она исхитрилась впиться зубами в руку кузнеца.

Кузнец отдёрнул укушенную ладонь.

– Ты что, Парфён! Я же мужняя! Пусти! – взмолилась женщина.

Парфён хлёстко врезал ей по лицу и толкнул в пшеницу.

– А-а-а!!! – заголосила она, потом зашептала истерично: – Не трожь! Мужу скажу! Не трожь меня, Парфён!

– Убью мужа твово, если скажешь.

Кузнец задрал подол юбок Авдотьи, обнажив тугой живот и ноги, возбудился. Спустив свои порты, он полез на молодуху. Женщина онемела от потрясения – у кузнеца естество было неимоверное.

– Парфён, Христом Богом… Не сдюжу такого…

– Ни одной бабе не повредил – входит как по маслу. Ты попробуй его, сама ходить ко мне начнёшь.

– Накачаешь меня, ирод!

– Как бог даст.

Кузнец приступил к грубым ласкам. Авдотья уже не противилась…

– Шарман… Ля рюс мюжик. Ха-ха-ха.

Кузнец испуганно вздёрнулся.

Над ним и Авдотьей стояли три барыни. Одну он знал – баронесса Зинельс, двух других видел впервые. Но они были ослепительно красивы. Он страшно перепугался, вскочил на ноги. Его орудие туго качалось.

– О-ля-ля! – воскликнула одна из барынь. – Колосаль!

Другая, хитро улыбаясь, сказала, шепелявя, с польским акцентом:

– Матка бозка… Прелестно.

– Митридат, отпусти бабу. Она от тебя никуда не денется. Займись нами, – не стесняясь крестьянки, требовательно велела Зинельс.

Авдотья поползла в пшеницу. Барыни цинично засмеялись.

– Ложись, Натали, Митридат вынослив, как жеребец, – сказала графине Бесковой баронесса.

– Прямо так, на землю?

– В этом вся прелесть, моя дорогая.

Графиня, задрав юбки, послушно улеглась в помятую пшеницу. Кузнец вгляделся в прелести широко раздвинувшей ноги белокожей, пахнущей дурманящими духами женщины и застонал от желания.

– Постарайся, милый, – попросила графиня, когда кузнец принялся за дело. – Тебя действительно зовут Митридат? Царское имя.

Кузнец, поглядывая на стоящих тут же баронессу и её подругу, оскалился:

– Меня зовут Парфён. А Митридатом кличет её сиятельство баронесса. У них в конюшнях есть конь-производитель Митридат, и у меня орудие такое же, как у их Митридата. Да.

– Вот как? – Графиня нахмурилась, обдумывая услышанное. Работа кузнеца уже приносила ей сладостные ощущения, но она ещё не отдалась всецело наслаждению. Спросила чуть ревниво: – Значит, ты баронессу пользовал?

– Ещё как! – отозвался кузнец. – Их сиятельства крепки на это дело!

Три женщины громко, на всю округу, захохотали…»

Глаза уже начали болеть от яркого света, излучаемого монитором. Тело затекло. Андрей Андреевич взглянул на часы – девять утра. Не спал всю ночь. Чёртова работа. Но зато написано изрядно. А ещё предстояло ехать на дурацкий бандитский пикник, пить с ними водку, слушать блатную речь, смотреть на их шлюх. Мерзость. Глаза слипались от усталости и желания спать.

Он отправился на кухню, промыл глаза заваркой, потом сел пить крепкий кофе с сэндвичами – долларовый аванс наполнил жизнью его холодильник. Сэндвичи он сделал с сыром и ломтями ветчины. Ладно, перетерпит он этих бандюг, их скотство (а что скотство устроят, сомнений не возникало!), зато у него будут деньги на Машкину свадьбу, а потом он напишет опус о героических ворах-джентльменах и сможет оплатить учёбу внучек в институте. Не стоит хныкать и кривляться. Надо пересилить в себе старые табу, победить любой ценой. А оплачиваемая работа – это победа…

Семёнов на своём БМВ вопреки договорённости прикатил сам.

Когда в дверь постучали, громко и неожиданно, Андрей Андреевич вздрогнул. Кто бы это мог быть? Отложив недоеденный сэндвич, утерев рот льняной салфеткой, пошёл открывать. Увидев стоявшего в дверях Семёнова, удивился:

– Саша, вы? Но как вы меня нашли?!

Семёнов хмыкнул, улыбнулся непонятливости старого писателя:

– Очень просто. В киоске горсправки взял ваш домашний адрес и вот приехал. Мы же договорились сегодня ехать к спонсору!

– Да, да, я помню. Проходите в квартиру. Неловко на пороге разговаривать! Я бы подъехал к вашему офису, как мы договаривались. Не стоило беспокоиться. Я человек пунктуальный, особенно в той части, когда от этого зависят другие люди.

– Знаете, Андрей Андреевич, – Семёнов шагнул в прихожую, но дальше не пошёл, – творческие люди – народ непостоянный: на уме одно, тут же другое, потом третье. Эмоции, впечатления, переживания… А тот человек, который нас пригласил, он не поймёт, если ему пообещать приехать – и не приехать или опоздать. Потому, уж не обессудьте, я за вами прямо сюда заехал.

– Понятно. Проходите в зал.

– Нет, я здесь вас подожду.

– Хорошо. Я быстро соберусь.

Андрей Андреевич двинулся в зал, про себя сетуя, что Семёнов из-за своей недоверчивости к нему помешал спокойно позавтракать. Ну да ладно. Надо дела делать. Надо потакать преступному авторитету ради издания книг, гонорары за которые закроют финансовые бреши семьи сына. Это самое важное сейчас.