Мамонт упоённо работал. Ему недавно заказали поэму о нерадивых работниках медицины – врачах и медсёстрах, заказала ассоциация народных целителей. Целители нападали на медиков, чтобы отбить клиентуру.

Мамонт пошёл по проторенному пути – взял за основу старый поэтический материал по теме и переработал на новый лад. Он решил, что детский стиль охватит тему полнее, поэтому взял в оборот «Доктора Айболита». По-новому поэма именовалась коротко, но хлёстко, как пощечина: «Ветеринар».

Для невежественных слушателей – а Мамонт знал, что народные целители в основной массе своей бывшие троечники с неполным средним образованием, не говоря о медицинском, – так вот, для невежественных слушателей к поэме прилагалась таблица с пояснением значения «трудных» слов. Гидропирит Мамонт вписал в таблицу как химическое токсичное вещество, в быту используемое для осветления волос.

Дальше следовало объяснить, почему в походной аптечке доктора оказался пресловутый осветлитель. На свет божий появилась молодая дерзкая ассистентка – старичка Айболита потянуло на «сладенькое». Ассистентка дни напролёт красила ногти, осветляла волосы гидропиритом и втихушку потягивала из мензурок медицинский спирт.

Мамонт оторвался от печатания – на мониторе компьютера поэма выстраивалась аккуратными типографскими четверостишьями – и счастливо вздохнул, сто тысяч за «Ветеринара» он с целителей снимет, это факт!

За спиной вдруг кто-то тяжело задышал, и Мамонт испуганно дёрнулся.

Егоров что есть силы всадил поэту кулаком между глаз. Кабан опрокинулся на пол, зацепив собой компьютер. Монитор лопнул. Хищно улыбаясь, Егоров встал ботинком на клавиатуру и хлёстко врезал Самсонову пинком в лицо.

Мамонт хрюкнул, блеванув кровью.

– Пидор! – рявкнул оскорблённый отец. Он ещё раз пнул кабана в брюхо и, брезгливо кривясь, пошёл прочь. Что ещё взять с подонка? Придётся Машку на аборт тащить. Прерывать первую беременность очень нежелательно. Если что с ней случится, он уроет кучерявого гада – удавит по-тихому.

Мамонт, сплевывая кровь и кривясь от боли, привстал на руках – сука, как он вошёл? Неужели дверь была не заперта?

С сожалением обозрев угробленный монитор и держась за разбитую переносицу, Мамонт вытащил флеш-карту из проёма компьютера, достал из ящика стола ноутбук, вставил в него – на экране ноутбука высветилась поэма. Целая. Мамонт не раз бывал в передрягах и, когда творил, немедленно всё сохранял для верности.

Сука Егоров, и дочь его сука. Но он отплатит за унижение. Не такой он человек, чтобы позволять каждому козлу…

Умывшись, Самсонов стал названивать своему другу-бандиту. На днях у крутого авторитета намечалось торжество – сорокапятилетний юбилей, и Мамонт сочинял оду о правильном разводиле и боссе суровых ребят.

Самсонов ждал, когда ответят, и попросит вместо гонорара за оду наказать Егорова – избить до крови. При этой мысли Самсонов заулыбался, глядя в зеркало на свою вспухшую физиономию – изобьют до крови, и только. Он ведь не зверь, не хочет смерти отца своей бывшей невесты…

Геннадий вернулся домой мрачнее тучи – расправа над Мамонтом нисколько не удовлетворила его, не уняла отцовской боли. Почему Машка выбрала такого идиота? Вокруг тысячи прекрасных молодых людей, красивых, по-спортивному подтянутых, умных и умеющих ценить любовь достойных женщин! Нет, надо было подсесть на никчемного, значительно старшего по возрасту дурака!

У порога квартиры взволнованная жена пристально посмотрела ему в глаза. Геннадий понял: опять что-то неладное в семье. Ох, как достала его Машка! А ведь ещё одна красавица подрастает – Наташке уже пятнадцать, скоро тоже начнёт вычебучивать, тогда держитесь, родители! С одной девахой тяжело, а когда две начнут выкидывать коленца, тогда всё – полная амба!

– Ну, что? – спросил он напряженно.

Жена отвела взгляд.

Геннадий торопливо полез в нагрудный карман джинсовой куртки, вытащил деньги, полученные от отца, – пятьсот долларов (двести пока придержал).

– Возьми.

– Что это? – удивилась жена. – Доллары? – И тут же ухмыльнулась: – Взятки стал брать? Валюту домой принёс!

– Ага, взятки… Кто бы дал! Отец что-то комбинирует по своему писательскому делу, вот, подкинул бумажки. Я сам не стал менять в обменнике, не стал светиться.

Забрав купюры, жена закатила глаза:

– Боже, он боится светиться! Великие деньги побоялся обменять – пятьсот долларов! Геннадий Егоров – великий коррупционер…

– Ира, мне не нравятся такие шутки.

– А мне не нравится, что ты всё время на службе, а я одна!.. – взъярилась вдруг жена. – А их двое! Я уже не в состоянии сдерживать… Ты отец или приходящий дядя?

Геннадий понял, что его подозрения обоснованны – дома что-то случилось, опять Машка из-за своего кучерявого урода матери нервы мотала! Господи, почему у всех всё нормально и только в их семье вечные разборки и скандалы?

– Что опять? Скажи! Объясни путно. – Он снял джинсовую куртку, повесил на вешалку, стянул туфли, пошевелил пальцами во влажных, потных носках, снова обратил взгляд на жену: – Говори! Что молчишь?

В это время дверь спальни дочерей приоткрылась и послышался говор в комнате. Гости!

В прихожую вышли три высоких худых парня лет шестнадцати, все в чёрном, крашеные длинные волосы, серёжки в ушах, на цепях замысловатые каббалистические амулеты. И с ними – дочь Наташка, такая же раскрашенная, словно ведьма из фильма ужасов, в таких же побрякушках.

«Господи!» – ёкнуло в душе у Геннадия.

– Здравствуйте, дядя Гена, – поздоровались парни, оттесняя Геннадия от входной двери, стали надевать обувь.

Давая место гостям, Геннадий ошалело спросил у дочери:

– Наташа, что это?

– Она теперь гот! – всплеснула руками жена.

– Гот? – продолжал обалдевать Геннадий, глядя на разукрашенную Наташку и её долговязых друзей. – Это были такие племена в эпоху Римской империи…

– Это молодёжная субкультура, отец! – звонким голосом заявила Наташка.

– Что за культура? Панки? – После потрясения от нового образа младшей дочери Геннадия резануло по сердцу грубоватое обращение «отец». «Отец» – так говорят парни, а девчонки обращаются ласково «папа».

Парни снисходительно рассмеялись невежеству Геннадия, пояснили:

– Панки – это панки. Это было во времена вашей молодости. А мы – готы. До свидания, Геннадий Андреевич!

– Пока! – махнула рукой Наташка, выходя вслед за дружками из квартиры.

– Ты куда?! – возмутился Геннадий.

– Гулять! – в ответ возмутилась Наташка и с силой захлопнула входную дверь.

Геннадий посмотрел на жену:

– Это чё было?

– Вот-вот, из-за своей работы ты дочерей совсем прозеваешь.

Она пошла на кухню, всем своим видом давая понять Геннадию, что он очень виноват перед семьей.

Геннадий пожал плечами – он-то при чём? Они бесятся, а он виноват? Господи, теперь эта – гот… Нет, он думал, что завихрения в мозгах Наташки начнутся попозже, через год-полтора, но, видимо, прогресс убыстряет развитие детей.

Сердце защемило. Ему что теперь, на сто частей разорваться?! Захотелось курить, и Геннадий вышел на балкон.

День был солнечный, но не жаркий. Небольшой дворик, образованный их панельной многоэтажкой, соседней трехэтажной гостиницей из серого кирпича и неровной полосой старых кладовых и гаражей, нежился в уютной, благостной неге.

В соседнем подъезде на балконе сидел Бонивур. Балкон Бонивура был совершенно открытый, состоявший только из железных штырей ограждения, но это нисколько его не смущало. Виталий Сонин сам так себя назвал. В далёкой юности, в семидесятых годах прошлого века, в эпоху великого процветания, когда правил Советским Союзом Леонид Ильич Брежнев, на телеэкранах частенько транслировался приключенческий эпос про красного партизана времён Гражданской войны, боровшегося с японской оккупацией Дальнего Востока, – Виталия Бонивура. Этот герой так потряс сознание Виталия Сонина, что он стал с той поры, особенно в пьяном виде, именовать себя не иначе как Бонивур.