Ну и дела... Меня аж заколотило. Ну, ладно! Пусть Вовка только явится, скажу ему, шантажисту и вымогателю, все, что о нем думаю. Но первой пришла мама, взвинченная, нервная, завела с дядей Гришей разговор о какой-то ерунде, неестественно хохотала, а он и рад - стал рассказывать пошлятину, от которой у меня завяли уши, и я ушла в нашу с Вовкой комнату. Я ждала брата, а сама думала, что мама, наверное, достала деньги и хорошо бы рассказать ей про Вовку... А с другой стороны, это - предательство, лучше попробовать сперва поговорить с ним, подлецом, без свидетелей. И вскрыть всю подноготную.
Брат вернулся, когда, кроме меня, в доме все уже легли. А я, надев наушники, слушала какую-то группу. Не помню, какую, я тогда каждый вечер ложилась в наушниках, потому что стены у нас тонкие, а дядя Гриша сделался совершенно бесстыжим. Особенно было противно, когда он там, у мамы, хихикал каким-то гадким смехом - будто квохчет. В такие минуты мне хотелось, как Вовке, бежать куда угодно.
Вовка вошел на цыпочках, спросил, чего это я полуночничаю. Я молчала. Тогда он спросил, достала ли мать деньги на выкуп, потому что завтра последний день.
- Какая же ты, Вовочка, мразь! - сказала я. - Ни стыда у тебя, ворюги, ни совести.
Он сразу ощетинился:
- Ты чего? Ошалела? Выбирай выражения, а то...
Я выбрала самые подходящие выражения и сообщила ему все, что имела в виду. Ленку, конечно, не заложила (воровск.), сказала, что сама ходила за хлебом, собственными глазами видела его с Филей. И теперь интересуюсь, почему он решил ограбить семью.
Тут он сел на свой диван и толкнул (произнес) целую речь. Мол, ему противно здесь жить и смотреть, как мамаша превращается в тряпку, в подстилку, а эта скотина вьет из нее веревки, что он, Вовка, решил ее наконец проучить. А потом уйти. Но, чтобы уйти, ему на первое время нужны деньги, а потом он, дескать, вернет.
- А меня - за что? - спросила я.
- Что - тебя?
- Мучить! Ты же знаешь, как я люблю Филю. - Тут я разревелась. Он подумал, потом заявил, что три дня можно потерпеть, а завтра он вернул бы Филю в любом случае. Потому что уверен: мамаша заплатит. За все надо платить, ясно тебе?
- Короче, тебе понадобились деньги на развлекуху, так? - констатировала я.
- А хотя бы и так! Я что - права не имею хоть последние месяцы жить по-человечески?! Из-за того, что... ей нравится трахаться с вонючим боровом? Вон, слышишь?
Он выразительно посмотрел на стенку в комнату мамы. Я, к сожалению, не глухая, а наушники были уже сняты...
- Молчишь? - продолжал Вовка. -Думаешь, я не видел, как ты сама этому козлу глазки строила?
У меня от злости даже дыхание захватило. Это я-то - глазки?! Да я видеть его не могу без отвращения! А Вовка... Он всю дорогу всех ко всем ревнует и выдумывает! Он...
Я вскочила, бросилась к Вовке и врезала ему по морде (имеется в виду лицо). Он - я видела, хотел дать мне сдачи. Но не посмел.
И тогда я крикнула:
- Врун! Врун! Да как ты смеешь... так - о матери? Сию же минуту отправляйся и приведи собаку. Ясно? Иначе я тебя окончательно перестану уважать. Ясно?
- Но... там же... там же все легли спать... - испуганно заныл Вовка. - Я не могу... я утром схожу, ладно?
- Никаких утром! Меня не касается, кто и где лег! - отрезала я. - Пойди и приведи. Утром скажем... ей, что ты Филимона нашел. Чего уставился? Да, нашел, Филя сбежал от... этих, от воров, а ты увидел его у нас во дворе. Все. Разговор окончен. Не приведешь - завтра все будут знать, кто ты на самом деле. То-то дедушка обрадуется!
Вообще-то я не собиралась доносить на Вовку, потому что была уверена Филю он приведет. Но то, что он выдумал про меня, было неслыханной, невероятной, гнусной клеветой, и отомстить ему за это было бы только справедливо.
Но Вовка без единого слова встал и ровно через полчаса вернулся с Филей. Тот, как ни в чем не бывало, облизал мне лицо, а потом прыгнул на Вовкин диван, улегся - нос под хвост и заснул.
Утром Вовка сбежал, пока все спали, я осталась и до ухода в школу успела очень складно наврать маме про чудесное возвращение Филимона. Мама была счастлива. А дядя Гриша - не больно, но уж на него-то мне было глубоко плевать. (Если угодно, для ханжей: его мнение было мне безразлично.)
После этой истории мы с Вовкой вдруг подружились, а то последнее время он на меня то и дело злился. А тут, похоже, стал уважать и даже немного побаиваться. А я, хоть и заступилась через силу за маму, в глубине души понимала, как ему противно видеть ее рядом с дядей Гришей. Ведь Вовка раньше маму просто боготворил, гордился, считал самой красивой и умной. Самой лучшей. А теперь...
Весной он ушел в армию. Лето я провела с бабушкой и дедом у них на даче в Комарово. А следующей зимой случилось... ЭТО.
С тех пор прошло больше пяти лет, бабушки уже нет на свете, дед постарел, хотя еще боевой. Мама?.. Об этом отдельно. А я из белобрысой дылды превратилась в длинноногую, белокурую красавицу. Но толку от этого абсолютный нуль.
ЭТО случилось за неделю до Нового, 1993, года, накануне дня моего рождения - мне должно было исполниться четырнадцать. Дядя Гриша все еще жил у нас, такой же пошлый и мерзкий. Сдавал якобы какие-то экзамены на курсах, хотя я-то была уверена: торгует на рынке или еще что-нибудь в этом роде.
Мне почти каждый вечер приходилось ложиться в наушниках, и от всего этого я стала нервная и злая, грубила маме, как раньше Вовка, а с дядей Гришей вообще не разговаривала. В декабре мама заболела. Сперва у нее был обычный грипп, но она не хотела лежать, ей, видите ли, никак нельзя пропускать уроки перед каникулами. Я писала уже, что с тех пор, как ее вышибли из "почтового ящика", мама работала в школе учительницей младших классов. И всегда повторяла (почему-то полемическим тоном), что это самое интересное и благородное дело учить маленьких.
Короче, мама, больная, занималась своим благородным делом, и однажды вечером у нее, естественно, поднялось давление, ее стало тошнить, а потом она вообще потеряла сознание. Дядя Гриша тут же принялся тупо поить ее водой, а вода лилась ей на грудь. Я побежала к соседям, у которых был телефон вызывать неотложку. Неотложка приехала быстро, врач сказал, что у мамы гипертонический криз и может случиться инсульт, позвонил в "скорую помощь", и маму забрали в больницу. Дядя Гриша поехал с ней, а меня не взяли. Уходя, дядя Гриша сказал, чтобы я не вздумала звонить деду с бабушкой - "их кондрашка хватит".
Я и не звонила. Сидела и думала, а вдруг мама умрет, уже умерла, в машине. Она была какая-то серая, когда ее положили на носилки. А губы и веки закрытых глаз - синие. Меня начало трясти. Я пошла на кухню, выпила воды из-под крана и стала ждать дядю Гришу. Единственный раз в жизни я ждала его с нетерпением. Он не шел и не шел, и я со злобой подумала, что, проводив маму, он спокойненько отправился к какой-нибудь девке и теперь развлекается. А я здесь жду. В конце концов я заснула - прямо в кухне за столом. А проснулась оттого, что меня раздевают. И обрадовалась сквозь сон - мама вернулась и укладывает меня спать. Я открыла глаза и увидела, что это - не мама, а дядя Гриша. И лежу я не у себя в комнате, а на маминой постели, а от дяди Гриши воняет водкой.
- Не надо, зачем? Я - сама... я сейчас... - бормотала я все еще сквозь сон и стала подниматься. Но он прижал меня к кровати, засмеялся и сказал, что самой - не положено. Он стаскивал с меня свитер, приговаривая: "Ну, киска, киска... какие у нас грудки..." Что-то он говорил еще, я вырывалась, но руки у него, даже у пьяного, были как из железа.
Тогда я закричала и стала царапаться, но ему это, кажется, понравилось, и он засмеялся своим мерзким квохчущим смехом.
Я кричала, что его посадят в тюрьму, плакала, опять кричала. Было очень больно. И страшно - казалось, он меня убивает. Он даже рычал, а сам пытался зажать мне ладонью рот, так что я чуть не задохнулась.
Лаял Филя. Через несколько минут, отпустив меня, дядя Гриша поднялся, весь потный, вышел и закрыл Филю в ванной. Пока он ходил, я вскочила, чтобы запереться на крючок. Но не успела. Дядя Гриша вернулся, сел со мной рядом и сказал, что если я хоть слово скажу кому-нибудь, что случилось, моя мама умрет.
