– Девушка дала мне пару гривен за услугу и пообещала, что если я найду человека, которому предназначено послание, он тоже проявит щедрость. Я ведь, выполняя это поручение, рискую навлечь на себя гнев Казимира Куявского, – врачеватель заискивающе заглянул в глаза Бурцеву.

Пару гривен? Ну, старый прохвост! Ну, враль! Наверняка ведь Аделаида вручила ему весь свой поясной кошель. Однако и эта плата – ничто за переданное письмецо.

Янек не отказал Бурцеву в любезности. Ни о чем не распрашивая, краковский дружинник ссудил несколько польских гривен. Когда деньги перекочевали в один из многочисленных мешочков лекаря, и тот, довольный, отправился к покоям Освальда, Бурцев решительно объявил:

– К Легнице поедем по Сродовской дороге.

– Та-та-ры! – вдруг донеслось с ближайшей башни.

Штурм?! Эх, до чего же не вовремя!

– Та-та-ры у-хо-дят! – радостно закричали со стен защитники цитадели.

Бурцев метнулся наверх – к бойницам…

Они действительно уходили! По неизвестной причине кочевники покидали захваченный город и откатывались за холмы. Под отдаленный грохот барабанов молчаливые отряды всадников рысили мимо горящих домов, мимо распахнутых ворот, мимо осадного тына… Двигались налегке. Никто не вез с собой награбленного добра. Все это походило на бегство, но никак не могло быть бегством. Почти победители не бегут от почти побежденных. А потому куда больше происходящее смахивало на чудо.

– Господь услышал наши молитвы! – взволнованно гудели вроцлавцы у бойниц. – Господь отвел от нас, грешных, гнев свой и карающую длань! Язычники Измаилова племени возвращаются обратно в свои адовы бездны!

Мнение воеводы Бенедикта оказалось менее оптимистичным:

– Знают, сыроядцы, что без пороков нас так просто не взять, – объяснял он кому-то из подчиненных. – А татарам нужно скорее двигаться дальше в Силезию. Язычники торопятся сразиться с Генрихом Благочестивым, покуда князь не собрал большую рать. Потому и уходят они без штурма. Но еще могут вернуться. Очень даже могут.

Для Бурцева, впрочем, это уже не имело значения. Главное, что осада снята, и есть возможность немедленно – не тратя время на поиски тайных подземных ходов – отправляться в погоню за Казимиром!

Препятствий небольшому отряду краковских дружинников, пожелавших покинуть цитадель, вроцлавцы чинить не стали.

Тяжелые ворота отворились, через ров были переброшены новые мостки. Подкованные копыта отдохнувших лошадей глухо застучали по дереву, а затем – звонко и весело – по вымощенной камнем рыночной площади.

Десяток краковских воинов во главе с Бурцевым выехали из Вроцлава, как только арьергард кочевники скрылся из виду. Небольшая дружина свернула в сторону и сразу перешла на рысь. А за осадным частоколом помчалась галопом. Каждый всадник скакал одвуконь: Бурцев и краковцы не постеснялись прихватить с собой лошадей Освальда, Збыслава и стрелков дядьки Адама. Так оно будет быстрее, да и погони со стороны людей добжиньца можно не опасаться.

Бенедикту Янек объяснил, что в путь они отправляются по чрезвычайно важному и срочному делу, и потому якобы пан Освальд позволил им забрать всех коней. Вроцлавский воевода даже не подумал о том, что разбойного пана попросту обокрали.

Им удалось избежать встречи с татаро-монгольскими сторожевыми отрядами и обогнуть стороной более многочисленную, а следовательно, менее мобильную рать кочевников. Вновь весьма кстати пришелся опыт Янека, который в прошлом сопровождал малопольских послов в Силезии и прекрасно знал Сродовскую дорогу к Легнице.

…Урода шарахнулась в сторону, когда за спиной на фоне просветлевшего утреннего неба еще клубился далекий дымок вроцлавских пепелищ. Испугало лошадь неподвижное тело на обочине, которое Василий принял поначалу за причудливую корягу. Но у коряг нет рук, а тут… Скрюченные пальцы мертвеца словно тянулись с земли к проезжавшим мимо всадникам. Отвратительное зрелище!

Бурцев натянул поводья. Остальные дружинники тоже попридержали коней. Покойник был прикрыт грязным овчинным тулупом, видимо, ему же и принадлежавшим при жизни. Янек, соскочив с коня, кончиком меча сдернул с трупа овчинку. Ветер шевельнул копну рыжих, перепачканных кровью волос. Яцек!

Вот, значит, как расплатился Казимир за Аделаиду, доставленную ему на блюдечке с голубой каемочкой. Вот какова обещанная награда. Что ж, этого следовало ожидать. Оставлять в живых малопольского кмета-беженца, который видел, как везли под венец дочь Лешко Белого куявскому князю, несподручно. Слухи о насильственном венчании могут иметь негативные последствия. Конечно, Казимир предпочел избавиться от нежелательного свидетеля.

– Куявцы в самом деле едут по Сродовской дороге, – заметил Яцек.

– Тогда по коням! Живо!

И вновь несчастная Урода дернула задом от обрушившейся на круп хлесткой плети.

Нагнать Казимира удалось лишь после нескольких смен лошадей. Куявцев они заметили из небольшой рощицы, через которую вела широкая утоптанная дорога.

Вереница конных фигурок, растянувшихся вдоль тракта, выделялась пестрыми одеждами и яркими гербами на серо-зеленом фоне ранней весны. Двигались всадники медленно и устало, а направлялись, судя по всему, к видневшимся вдали стенам и башням небольшого городка.

– Сродо, – озабоченно проговорил Янек.

– Что?

– Это Сродовская крепость. На полпути от Легницы. Если куявцы въедут туда или к ним навстречу поспешит подмога, нам лучше повернуть коней.

Повернуть?!

В центре куявского отряда Бурцев углядел единственную невооруженную фигуру. Женскую… Аделаида! Слава богу, хоть везли ее не поперек лошадиного крупа, а в седле. Правда, руки княжны были связаны. И связаны основательно – куда там стальным браслетам спецсредства «Нежность»! Запястья обмотаны так, что Аделаида могла держаться за повод лишь кончиками пальцев. Да и могла ли? Если б не уроки верховой езды опекуна-воеводы, княжна давно бы вывалилась из седла.

Сердце Бурцева забилось чаще. Куявцев втрое больше, но их загнанные лошади едва передвигали ноги. Впереди на огромном коне, покрытом плотной матерчатой попоной, ехал всадник в нагруднике из толстой кожи с металлическими бляхами, надетом поверх длинной кольчуги. Ноги предводителя куявцев прикрывали металлические поножи, а плечи – плоские и широкие наплечники, похожие на погоны генерала, страдающего манией величия. Руки защищали кольчужные рукава и перчатки. Сбоку болтались два меча в богато украшенных ножнах: один – покороче и полегче – на перевязи, другой – подлинней и потяжелее – был приторочен к седлу всадника. На пятках поблескивали шипастые колесики золотых шпор. Золотым шитьем был покрыт и наброшенный на плечи конника роскошный шелковый плащ.

Треугольный щит с изображением белого льва на красном фоне и черного орла на желтом, а также тяжелое рыцарское копье за вожаком везли двое оруженосцев в легких касках и коротких кольчугах. Третий оруженосец держал перед собой, словно ценнейшую реликвию, глухой шлем-топхельм своего господина. Лицевую сторону ведрообразного головного убора усиливали две стальные полосы, закрепленные крест-накрест. Над поперечной полосой чернели две узкие смотровые щели, а в нижней части шлема можно было различить частую сыпь отверстий для дыхания. По бокам шлема торчали два рогообразных нароста. То ли для дополнительной защиты, то ли для устрашения врага.

Предводитель куявцев обернулся к прислуге, отдавая какое-то распоряжение. Бурцев разглядел лицо – неприятное заносчивое лицо чуть располневшего, но еще уверенного в своих силах человека. Усы и борода тщательно обриты, напоказ выставлены мясистый подбородок, по-бульдожьи отвислые щеки и искривленные в презрительной насмешке тонкие губы. Из-под толстой войлочной шапочки-подшлемника и небольшого шишака не выбивалось ни волосинки. «Лысый!» – подумал Василия.

Вожаку было под сорок. Или около того. Неужели именно его два Конрада – тевтонский магистр и мазовецкий князь пророчили в супруги только-только расцветающей семнадцатилетней красавице Аделаиде?!