Диалог Тысяча Семнадцатый

20 октября 1987 года. Москва. Кремль.

Колольня Ивана Великого. На желтом

куполе лежит лысый некоренной москвич

с парашютом и пытается

сориентироваться на местности. Вокруг

ИВАНА бегает бывший агроном колхоза

"Кубань" и сигналами вышележащего

товарища наносит изменения на карту

столицы.

МИХАИЛ. Всю Москву загадили. А ведь был же Указ ничего выше этой колокольни не строить. РАЗУМОВСКИЙ. Что вы говорите? Не слышу. Говорите громче. МИХАИЛ. Ты че разорался? (спускается). РАЗУМОВСКИ. Я говорю, Михаил Сергеевич, у меня такое впечатление складывается, что товарищ Алиев не ходит на заседания Политбюро. МИХАИЛ. С чего ты это взял? РАЗУМОВСКИ. Вот уже восемь месяцев, как я его там не видел. МИХАИЛ. Ну, это не довод. Гейдар такой скрытный стал, что может все заседание за портьерой на подоконнике просидеть. РАЗУМОВСКИЙ. Так мы никогда не достигнем 100% посещаемости. МИХАИЛ. А зачем? РАЗУМОВСКИЙ. Во время перестройки, Михаил Сергеевич, каждый человек должен быть на особом учете.

МИХАИЛ. По-моему ты не своим делом занимаешься. Учетом перестройщиков у нас занимается Чебриков, а ты должен следить, чтобы одноименных Пленумов не было и чтобы протоколы високосного года с невисокосными в одну папку не подшивались. РАЗУМОВСКИЙ. Мне кажется, что я мог бы потянуть все партийное строительство и кадровую политику. МИХАИЛ. Опять не в свое дело лезешь. Партийным строительством Раиса Максимовна занимается. Представляешь, что придумала? РАЗУМОВСКИЙ. Представляю. Построить дачу без нашего кирпича и без единого неимпортного гвоздя. МИХАИЛ. А ты откуда знаешь? РАЗУМОВСКИЙ. Она меня просила воды из Японии для бассейна привезти. МИХАИЛ. Привез? РАЗУМОВСКИЙ. А как же! и воду из Японии и ракушки с Мадагаскара. МИХАИЛ. Как она отечественный материал экономит,заметил? Ничего у нашего народа брать не хочет - все сама, все сама. РАЗУМОВСКИЙ. Любовь к народу - это у нее наследственное, от вас. МИХАИЛ. Чтоя ей отец что ли? Или мать? РАЗУМОВСКИЙ. Этого я не знаю. Но судя по вашим родословным и это не исключено. МИХАИЛ. Какие родословным? РАЗУМОВСКИЙ. Они на каждом заборе вывешены. Судя по одним - вы внучатый племянник Раисы Максимовны, а если другим верить - вы любимый сын товарища Громыко. МИХАИЛ. Ерунда какая-то. Откуда они взялись, эти родословные? РАЗУМОВСКИЙ. Повсюду ссылки на солидные журналы "Штерн" и "Шпигель". А они врать не будут. МИХАИЛ. И народ верит этой галиматье? РАЗУМОВСКИЙ. Верит! Верит потому, что знает, что на случайную связь с Раисой Максимовной вы бы не пошли. МИХАИЛ. А ты? РАЗУМОВСКИЙ. До вчерашнего дня тоже верил. А теперь думаю, что это дело рук товарища Громыко. Чебриков вчера сам видел, что Андрей Андреевич эти родословные в ГУМе продовал. МИХАИЛ. А зачем ему это? РАЗУМОВСКИЙ. Ну как же! Если вы действительно его любимый сын, а Раиса Максимовна - его сестренка, тогда можно говорить о целой династии: Андрей Андреевич - Мыко II, вы Мыко I, а Раиса Максимовна - Мыко III. МИХАИЛ. А почему Мыко, а не Громыко? РАЗУМОВСКИЙ. Настояшая фамилия нашего президента Мыко, Мыко Андрей Андреевич, а Гро - это его партийная приставка. МИХАИЛ. Ишь ты. А почему я Первый, а он Второй, а не наоборот? Ведь если верить "Штерну", тоАндрей Андреевич - основоположник династии. РАЗУМОВСКИЙ. Он никак не может быть основоположником, потому что вы раньше его стали Генсеком. МИХАИЛ. Что значит раньше? Он что, тоже расчитывает Генсеком стать? РАЗУМОВСКИЙ. Если верить нумерации, то да. Сразу после вас. МИХАИЛ. Так он же старый, а я молодой - не дождется. РАЗУМОВСКИЙ. Это не аргумент, Михаил Сергеевич. Андрей Андреевич на 12 лет моложе Хомейни. В его годы аятола даже министром не был, а Мыко уже президент. МИХАИЛ. Ты прав. Обложили, со всех сторон обложили.

РАЗУМОВСКИЙ. Я ведь не случайно о товарище Алиеае заговорил. По этим родословным получается, что Гейдар Алиевич - ваш отец. МИХАИЛ. Еще один отец?! РАЗУМОВСКИЙ. Вот выходит, что они с Громыко кровная родня, то есть заодно. А на заседания Алиев не ходит потому, что ему стыдно вам в глаза смотреть. МИХАИЛ. Стыдно? Почему? РАЗУМОВСКИЙ. Потому, что он тоже хочет Али II стать. МИХАИЛ. А я, получается, опять Первый. РАЗУМОВСКИЙ. Слишком много претендентов на ваше место. И главное все законные, не подкопаешься. МИХАИЛ. Что же будем делать? РАЗУМОВСКИЙ. Надо их по очереди нейтрализовать. МИХАИЛ. Ну, это без меня. На родных отцов у меня руки не подымаются. РАЗУМОВСКИЙ. Хотя бы одну одну придется поднять, Михаил Сергеевич, чтобы из Политбюро вывести. С кого начнем? МИХАИЛ. А кто опасней? РАЗУМОВСКИЙ. Думаю, что Гейдар Алиевич. Его трудно найти, а раз человек прячется, значит он чего-то замышляет. МИХАИЛ. Я знаю где он прячется. У Чебрикова. РАЗУМОВСКИЙ. У Виктора Михайловича? Зачем? МИХАИЛ. Пытается убедить Чурбанова в том, что он его первый раз видит. РАЗУМОВСКИЙ. Кто кого? МИХАИЛ. Алиев Чурбанова. РАЗУМОВСКИЙ. А Чурбанов что? МИХАИЛ. А Чурбанов уперся и просит Гейдара вернуть ему 12 миллионов долларов для покрытия судебных издержек. РАЗУМОВСКИЙ. 12 миллионов долларов?! Зачем же он их брал? МИХАИЛ. В том-то и дело, что не брал, а ему давали. А он такой скромный, никому отказать не мог. РАЗУМОВСКИЙ. Скромный, говорите. Значит с него и начнем. МИХАИЛ. Завтра Пленум, на нем этот вопрос и решим. Только надо сделать так, чтобы все тихо было, по-родственному: в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. РАЗУМОВСКИЙ. Тихо не получится. Но удар отвести можно. Нужна отвлекающая операция, чем-нибудь другим внимание публики занять. Поговорите с Ельциным, пусть какой-нибудь фокус выкинет. А то он левым называется только, а ничего толком не делает. Народ уж разочаровался, опять слухи пошли о единстве в партийном руководстве. МИХАИЛ. Твои предложения. РАЗУМОВСКИЙ. Пусть Ельцин ударит по правому крылу товарища Лигачева. МИХАИЛ. Борис не согласится, у Кузьмича, видал, какой кулак волосатый. РАЗУМОВСКИЙ. Да вы только пообещайте, чтобы он не боялся, а на Пленуме мы ему такой дружный отпор дадим, что про Алиева никто и не вспомнит. МИХАИЛ. Хорошо, так и сделаем. А ты, Жора, и впрямь кадровую политику потянуть сможешь. РАЗУМОВСКИЙ. Смогу, и не только кадровую, я с вами еще такое устрою!

Диалог Тысяча Восемнадцатый.

21 октября 1987 года. Москва. Старая

Площадь. Зал заседаний ЦК. На сцене

перед трибуной лежит старая калоша.

В ней уральский левша с московской

пропиской. Младшие товарищи стоят,

обхватив головы руками, потеряв дар

речи. Товарищи постарше выстроились

в очередь к микрофону. Остальные

стараются доплюнуть до мокроступы.

МИХАИЛ. Кто еще хочет выступить? ЗАЙКОВ. Я! Тут вот товарищ Ельцин хотел выступить, но почему-то молчит. Но мы-то знаем, что он хотел сказать. Я, как бывший ученик лекальщика, не могу с ним согласится в оценке роли и значения предпоследних указаний Егора Кузьмича. А как бывший начальник производства на заводах Москвы и Ленинграда я согласен, что с такими мыслями Борису нельзя руководить столичной партийной организацией. Короче, говоря, словами Егора Кузьмича, "Борис, ты не прав", и нож в спину партии, который ты точишь накануне великого праздника, спрячь в ножны до лучших времен. (аплодисменты). МИХАИЛ. Кто еще хочет вступится за правду-матку? Вадим Андреевич? Давай и покороче, а то записался весь зал. МЕДВЕДЕВ. Я секретарь ЦК без года неделю работаю. Но даже я заметил, что Борис не прав, а Егор прав. В отличие от товарища Зайкова, я речь Ельцина не читал еще и не знаю, что он хотел сказать. Но одно знаю точно:

Михаил и Кузьмич одним шиты лыком.

Кто бабушке перестройке более мил?

Мы говорим Миша - думает про пост Громыко,

Мы говорим Кузьмич, верим, что он Михаил. Мне тут перед началом Пленума Егор Кузьмич сказал: выступишь, Вадим, хорошо - будешь через год председателем Идеологической комиссии. А я ему так ответил: выступлю, но бескорыстно. А тебе Борис, лучше сразу во всем признаться: если Кузьмич говорит, что ты не прав, значит не прав. МИХАИЛ. Может быть ты, Борис Николаевич, что-нибудь скажешь? А то как-то некрасиво получается, реакция на твое выступление есть, а выступления самого нет, а? БОРИС. Лучше вы скажите, вы же обещали меня поддержать. МИХАИЛ. Как же я буду тебя поддерживать, если не знаю, о чем ты выступать будешь? БОРИС. Я же вам показывал. МИХАИЛ. Показывал одно, а выступишь с другим. Ты эти трюки Лаврентия Палыча для уральских коммунистов оставь. Давай, не тяни. РЫЖКОВ. Можно я? МИХАИЛ. Давай, пока Борис с мыслями собирается. РЫЖКОВ. Я как бывший начальник пролета понимаю колебания товарища Ельцина - пролететь боится (хохот в зале), но как выпускник Уральского политехнического института имени С.М.Кирова думаю, что Борис не прав. Если он думает, что студенты УПИ его поймут, то он жестоко ошибается. Они и раньше ничего не хотели понимать а теперь им и вовсе не до этого. Все их силы сегодня направлены на то, чтобы Уральскому хребту были переданы почетные функции Кремлевской стены. Если им удастся добится этого, то для всей нашей партии, а не только для высшего руководства, откроются прямо-таки головокружительные переспективы. Так, что Борис, нет у тебя никакой поддержки в народе. Разоружайся, пока не поздно. МИХАИЛ. Молодец! Не ожидал от тебя, Николай Иванович. Как ты его последней опоры лишил. Молодец! Кто следующий? ЭДИК. Я пока еще не понял, о чем тут речь, но чую, что молчать нельзя. И не буду молчать. Не буду, даже если товарищ Ельцин скажет мне: "Помолчи хоть ты Эдик". Да он скажет этого. Ему, судя по всему, вообще нечего сказать. А мне есть что! Я как министр иностранных дел знаю, что когда человеку нечего сказать, то он молчит. И не только человеку. Вы думаете, почему рыба молчит. Да потому, что ей сказать нечего. И не только рыба. Лошадь тоже редко голос подает. А я не лошадь - мне есть что сказать. Я хочу спросить товарища Ельцина: почему молчишь? Ты же не дерижабля, чтобы молчать. Я не думаю, что ты Уральский шпион, как мне вчера Чебриков сказал. Для горца у тебя глаз не тот. У Горцев знаешь как глаз говорит. Я на Урале не был, но говорят там тоже все время что-то горит, а ты не похож на пламенного большевика. Скорее всего ты просто устал. Устал от средне-русской возвышенности. С каждым такое может случится, но надо в руках себя держать. Я в Альпах тоже лучше себя чувствую, но работа есть работа. Признай ошибка, засучи рукава и на стройка. Думаю, Михаил Сергеевич, сажать его рано, а в целом я "за". НИКОНОВ. (с места). А с чего все началось? Все у тебя Борис, с аристократических замашек началось. Вспомни, как ты меня с заседания Политбюро прогонял: навозом, видите ли, от меня пахнет. А невдомек тебе, что у нас в СССР с навоза все начинается и навозом все кончается. Если бы ты в свое время это понял, то не молчал бы сейчас, а честно сказал бы: виноват, исправлюсь, больше не буду. ЯКОВЛЕВ. ( с места). Будет, подлец, еще как будет! Не верьте ему, товарищи. Я еще когда в Канаде работал, понял это, в 1980 году посольство наше письмами из Свердловска завалили. А в письмах заявления с просьбами о предоставлении экономического убежища. Потом, когда разобрались, оказалось, что товарищ Ельцин, ста первым секретарем, заявил, что не пройдет и года, как Свердловская область станет Второй Канадой. А так как со второй не получилось, народ и решил в первую податься. Еле отбились. Спасибо Леониду Ильичу твердо сказал: "Пока с интернациональным долгом не развяжемся, никаких вторых, а тем более третьих Канад заводить у себя не будем". Так что не верьте ему, товарищи. Я вообще предлагаю слово Ельцину не давать" ЧЕБРИКОВ. Можно мне? МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка, давай, Михалыч, вали до кучи. ЧЕБРИКОВ. Честно говоря, не хотел я сегодня выступать. Праздники на носу - о порядке думать надо, а не выступать. Но товарищ Зайков тут про нож какой-то сказал и предложил Борису его в ножны спрятать. Вот с этим я никак согласится не могу. Если у кого из членов ЦК есть при себе холодное оружие, то его необходимо срочно сдать, а не в ножны прятать. Мы, конечно, всех обыщем, но лучше самим сдать, товарищи. Ножны можно оставить. Теперь насчет спины партии. Меня вот что беспокоит: почему-то что ни удар по партии, то в спину. Получается, что кроме задней части у партии ничего не осталось. Поэтому я предлагаю следующим выступающим говорить не об ударе в спину, а об ударах в живот, а еще лучше по голове. Я понимаю, что по маленькой мишени трудно попасть. Но как говорит наш народ: "мал золотник и дорог". Что касается Бориса, то я давно знал, что он неправ. Но тогда к компетентным органам не прислушались. И только благодаря принципиальной позиции Егора Кузьмича лозунг "Борис ты не прав" твердо вошел в нашу жизнь. Сегодня по популярности с ним может конкурировать только великая русская аксиома "Бей жидов - спасай Россию". Но это я так, к слову: лично я против России ничего не имею. Разоружайся, Борис, пока не поздно, не то хуже будет. ЩЕРБИЦКИЙ. (с места). Куда уж хуже. Кандидат в члены Политбюро, первый московский секретарь, а ведет себя, как Петлюра. Это ж надо! Партию ударить надумал. Да куда? По самому слабому месту - по голове. Петлюра и есть. Что мы его здесь слушаем? Давайте лучше споем и по домам (поет). Сижу я на съезде тай думку гадаю, чему я ни сокил, чему ни литаю... МИХАИЛ. Стоп, стоп, стоп. Во-первых. ты не на съезде, а во-вторых, перестань кукарекать. Дай другим высказаться. Виталий Иванович, а ты что молчишь? Ну-ка разбудите его. Давай, давай, не тяни резину. ВОРОТНИКОВ. (просыпается) С резиной плохо дело. Не хватает особенно тонкой. Приходится в Индии закупать. МИХАИЛ. Да не про резину речь. Что о выступлении Ельцина думаешь? ВОРОТНИКОВ. Ничего. И думать не хочу. Я в партию вступил в 1947 году, а он в 1961, на 14 лет позже. Пусть он и думает, а мое дело выступать. МИХАИЛ. Не горячись. Сегодня особый случай. Почти все члены Политбюро уже осудили непартийный поступок Бориса. А ты? ВОРОТНИКОВ. И я! МИХАИЛ. Ну вот и хорошо, садись. Следующий! СЛЮНЬКОВ. Вообще-то Борис мужик неплохой (свист в зале, выкрики "Регламент"). Был! Был, да сплыл. Сегодня мы видим, как он из головастого комсомольца превратился в безмозглую контру. (аплодисменты, выкрики "Правильно"!). Мало того, что он нашу родную Свердловскую область хотел в Канаду превраитить, он еще всю Москву в неловкое положение поставил. Вы только посмотрите на москвичей они аж синие. И их можно понять: только вчера они кричали "ура" товарищу Ельцину, а сегодня партийная совесть говорит им о том, что Бориса надо гнать в три шеи. Вообще двурушничество московской партийной организации стало нормой. С одной стороны, это хорошо, потому, что есть определенная стабильность, но с другой стороны, это плохо потому, что москвичи жрать стали столько, сколько вся остальная страна, вернее наоборот: вся остальная страна столько, сколько Москва. Или наооборот? МИХАИЛ. Наоборот. Садись, мог бы на "контре" и закончить. О, вижу и до наших славных Вооруженных Сил дошло всеобщее негодование. Давай, Тимофеич, врежь по фронтовому. ЯЗОВ. Прямо скажу, я бы с этим дизертиром в разведку не пошел. Я и с другими-то никогда не ходил, а с этим и подавно. Это как же понимать? Я на Таймырском фронте жизни своей не жалел тебя гада, защищал, а из тебя вон какое дерьмо вышло. Да если б я знал, что так получится, ни за что бы не стал воевать. Из-за таких как ты придется, наверное, армию сократить: огромная страна не может в мирное время 6 миллионов доблестных соколов прокормить. Ты думаешь почему эти соколы Руста до Кремля допустили. Не знаешь? А тебе скажу. Потому, что боялись промахнуться. А почему боялись промахнуться? Потому, что руки дрожат, дрожат от негодования, что в тылу плохо работают. А из-за этого на фронте уже 3 месяца прибавки жалованья нет. Его, Михаил Сергеевич, надо в рядовые расжаловать или в штрафбат послать. МИХАИЛ. Ну, со щтрафбатом ты, конечно, погорячился, а вот насчет стройбата подумать надо. Ну что, будем подводить черту? Остальные, и ты, Борис, тоже свои выступления могут сдать в Президиум. Все деловые выступления будут опубликованы. Что? Что вы говорите? Дать слово москвичам? Хорошо. Но только коротко и самокритично. Кто будет выступать от имени московских представителей? МОСКВИЧ. Я? МИХАИЛ. Представьтесь, пожалуйста. МОСКВИЧ. Калабасов. МИХАИЛ. Как, ка? Карабас? КАРАБАСОВ. Калабасов МИХАИЛ. Вот здорово. Смотрите, какие у нас москвичи пошли - сплошные Калабасы-Балабасы (смех в зале, аплодисменты). КАРАБАСОВ. Мне получено огласить клаткое заявление московской делегации. МИХАИЛ. Постарайся вместо "л" говорить "р", а то товарищи могут вас не так понять. КАРАБАСОВ. Холошо, Михаир Селгеевич. Итак, заяврение московской дерегации. Пелвое, Болис - ты не плав! Втолое: Болис - ты гнида. Тлетье: Москва не хочет плохого Болиса, дайте ей холошего Леву. МИХАИЛ. Мородец! Тфу ты, пристала зараза. Садись. С первыми двумя тезисами московской декларации трудно не согласится. А вот что касается третьего, то тут вы сами решайте. ЦК не будет вам навязывать свою волю. Это было бы недемократично. А это кто там плачет? МИРОНЕНКО. Это я,Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Тебя кто-нибудь обидел? МИРОНЕНКО. Да, Борис Николаевич Елцин своим выступлением обидел. Как я теперь комсомольцам в глаза буду смотреть, что я им скажу? МИХАИЛ. Правду-матку скажи. МИРОНЕНКО. Спасибо за совет, Михаил Сергеевич. Партия - наш рулевой! Ура! МИХАИЛ. Что у нас там еще? РАЗУМОВСКИЙ. От товарища Алиева поступило заявление с просьбой об освобождении его от обязаностей члена Политбюро в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья. Есть предложение удовлетворить просьбу пенсионера. АЛИЕВ. Я никакого заявления не писал. РАЗУМОВСКИЙ. Товарищ Алиев хочет сказать, что он так устал, что ему трудно даже заявление написать. Есть предложение уважить стариковскую причуду. Кто "за"? Единогласно. У меня все. МИХАИЛ. Какие будут замечания по ведению Пленума? ЕГОР. У меня есть замечание. Почему мне слово не дали? МИХАИЛ. Ну, говори. ЕГОР. Борис, ты не прав! (бурные продолжительные аплодисменты, все встают). МИХАИЛ. С наступающим праздником, вас, дорогие товарищи!