– Чего задёргался. – Сэр Рейнджер продолжает язвить, глядя на пана Паника. – Политическому тяжеловесу это не по статусу. – Но пан Паника игнорирует это выпад сэра Рейнджера и, заняв приготовленный для него стул, спешит уразумить этого, много о себе и не всегда о других верно думающего, пока что сэра Рейнджера.

– Я всю свою жизнь, даже несмотря на политическую целесообразность, всегда был последователен, как в любви, так и в ненависти, и не собираюсь отказываться от своих принципов. – Отбил зубами слова пан Паника.

– Да ты принципиальный. – Улыбается себе в нос, не верящий ни одному его слову сэр Рейнджер.

– И я как считал, что внешняя политика определяет внутреннюю, так и продолжаю считать. – Не слушая сэра Рейнджера, продолжил выдавливать слова пан Паника.

– Да ты со своей перефразировкой фразы «бытие определяет сознание», этим своим идеологическим инструментом, всё так и носишься, пытаясь под это подстроить мир. Ха-ха. Да, я должен признать – ты действительно не меняешься. – Рассмеялся сэр Рейнджер. – Нет на тебя своего Маккартера, марксист чёртов.

– Что-что? – спросил пан Паника, не сразу сообразив, что имел в виду сэр Рейнджер.

– А то! – изменившись в лице, резко и как-то даже зло проговорил сэр Рейнджер, повернувшись к пану Панике. – Что, внутренняя повестка на этот раз окончательно победила, ограничив внешнюю. Ведь теперь уже все пришли к общему мнению, что внешняя политика, есть приложение внутренней и значит, вторична. Не так ли? – хитро посмотрев исподтишка, задался своим риторическим вопросом сэр Рейнджер. И не дожидаясь ответной реакции пана Паника («Что-то здесь не так. Он меня специально путает», – забегал мыслями пан Паника), продолжил. – И об этом, если хочешь знать, не нынешний президент провозгласил – он всего лишь только и может делать, как только по инерции двигаться туда, куда его тащит накопленные за все прежние годы проблемы. И я боюсь, что мы уже прошли точку невозврата. – Как-то даже безнадёжно вздохнул столь переменчивый сэр Рейнджер. Потом видимо наполнившись горечью и даже какой-то новой злобой к пану Паника, жёстко заявляет ему. – Да и ты разве сам не слышал, что с этой трибуны ассамблеи заявлял ваш выдвиженец. Наша внутренняя предвзятость к себе, определяет не только наше я, но и всё человеческое я.

– Я понял, к чему ты ведёшь этот разговор. – Вдруг усмехнулся пан Паника, чем ни мало удивил, пока ещё самого не определившегося сэра Рейнджера. – «Серая зона» нашего конституционного права – военные полномочия, где президент и конгресс не могут их поделить их между собой, вот что тебя волнует. Но это твои проблемы. Ну а я, как всегда утверждал, так и продолжаю утверждать. Президент как главнокомандующий, имеет полное право, без одобрения конгресса объявлять войну. – Грозно заявил пан Паника.

– Так ты опять за своё – за войну. – Вздохнул сэр Рейнджер. – А знаешь, я ничего не буду спрашивать, но только ответь мне на один только вопрос. Для чего тебе всё это? – с дальним прицелом спросил сэр Рейнджер. «Ничего не буду спрашивать. А сам тем временем спросил», – прежде чем ответить, покоробил себя причитанием недовольный пан Паника.

– Нам сейчас, как никогда необходимо сплотить общество. – С долей патетики, заявил пан Паника.

– Что, угроза общего врага уже не помогает? – с издёвкой спросил сэр Рейнджер.

– Пожалуй, да. – Вынужден согласиться пан Паника. – И поэтому нам сейчас крайне нужна одна, даже самая маленькая, но такая, чтобы ни у кого не возникло сомнений в нашей силе, победа. А любая, несмотря на её размеры победа или её ожидание, как никогда сплачивает наше общество.

– Понимаю. – На этот раз уже задумчиво сказал сэр Рейнджер, провалившись в спинку кресла. – Но времена нынче другие. – Так противно почмокал губами сэр Рейнджер, что пану Панике, до противного стало несогласно с ним тошно. – Что сказать. Да, не раз доказавшие свою эффективность инструменты воздействия и изменения политического ландшафта стран, у нас ещё есть и, пожалуй, при должном усердии и применении они не дадут сбоев. Да и, пожалуй, внутренний оппозиционный фронт, при полной мобилизации ресурсов можно сломать и привести к единому мнению, но вот что делать с внешними факторами, то это тот ещё вопрос. Ведь теперь нам, не только нельзя игнорировать, но и без этого никуда не деться, и нужно учитывать все те возникшие за время нашего исторического безвременья – почивания на лаврах – факторы.

– Ты это о чём или о ком? – настороженно спросил пан Паника.

– О том, что на это скажет наш стратегический противник или заклятый партнёр. А его мнение, я так скажу, не учитывать было бы крайне не разумно. – Не отводя своего взгляда от пана Паника, проговорил сэр Рейнджер.

– Хм. – Только и ответил, закинув ногу на ногу, пан Паника.

– Боюсь, что такого развёрнутого ответа будет недостаточно. – С непроницаемым лицом, без какой-либо интонации отреагировал в ответ сэр Рейнджер. Что видимо нашло отклик у заносчивого, когда дело касается врага, пана Паника и, он с трудом смирив себя, заявляет:

– Мы уведомим их – это касается наших национальных интересов и что их мнение, будет учтено.

– Хм. – А вот точно такой же, как и у пана Паника глубокомысленный ответ сэра Рейнджера, вызвал иную – молчаливую реакцию у пана Паника (наверное, потому, что не он так отвечал).

– Ты, как и те, кто там стоит за тобой, демонстрируете одну и ту же ошибку. – Тихо заговорил сэр Рейнджер. – Вы не хотите признать того, что мир изменился, и то, что он оказался именно в таком подвешенном состоянии, виноваты мы сами. Так что нечего перекладывать на кого-то другого вину. Но и это ещё не всё. А дело в том, что ключ ко всей сложившейся критической ситуации лежит в нашем полном непонимании задач существования человечества, и если мы это не поймём, а судя по всему, это мы уже не сможем сделать, то наше падение в пропасть будет неминуемым.

– У нас нет времени решать общемировые проблемы, пока мы не решим свои. Так что оставь свои философствования для беседок в клубе, и пока мы не оказались в этой твоей мифологической пропасти, давай начнём искать выход. – Сказал пан Паника.

– Что ж, раз ты так хочешь, то давай. – Такая прозвучавшая принуждённость в ответе сэра Рейнджера, как-то даже холодком сомнений отметилась у пана Паника. – Так вот. Насчёт нашего извечного стратегического заклятого партнёра, недопонимание которого и завело нас в нынешний тупик. Научили мы их капитализму на свою голову. И теперь уже не обойдёшься простыми, ничего в себе не содержащими заявлениями о добрососедстве и необходимости уважения друг к другу, с дружеским похлопыванием по плечу – они нам на слово не верят (и правильно делают), им теперь подавай что-нибудь посущественней и, чтобы оно при этом, было обязательно документально зафиксировано.

– Да без проблем. Если будет надо, то запустим печатный станок в круглосуточный режим работы. – Бодро заявил пан Паника.

– Эх. Ты опять ничего не понял. – Вздохнул сэр Рейнджер. – Зная их, а я уж их теперь очень хорошо знаю, боюсь, что они даже не попросят, а потребуют много больше, чем просто заплатить. – Сэр Рейнджер сделал глубокую (бывают и такие) паузу. – Они захотят, чтобы на этот раз мы поделились, и это только в самом лучшем случае; если, конечно, уже не поздно. – Ну а прозвучавшая в устах сэра Рейнджера безнадёжность, возмутила пана Паника и он до нестерпения разозлившись на этого старого хрыча, полный язвительности спросил его:

– И откуда ты так хорошо знаешь, что хочет наш враг?

Но сэр Рейнджер, как будто не замечает всего этого позвучавшего в словах пана Паника сарказма и также спокойно ему отвечает. – Чтобы победить врага нужно не просто хорошо его знать, но при этом необходимо понять ход его мыслей и его жизненную мотивацию. А для этого нет ничего лучше способа, как влезть в его шкуру. – Сэр Рейнджер вдруг оживает, переводит свой взгляд на пана Паника и, прищурившись, каким-то неестественным, с нотками задора голосом, говорит ему:

– Так что, если хочешь есть пельмени со сметаной, то учи матчасть.