– Это не что, а кто – лонг, – сказала она, поглаживая малыша. – Между прочим, он лишился матери, и остался совсем один. Его зовут Истан. Правда, красивый?
Дельфина с отвращением смотрела на зверя в ее руках, произнесла:
– Как ты можешь держать его, прижимать к себе, Филадельфия? Ведь он совершенно дикий и, возможно, даже заразный. Эта планета, наверняка, кишит всякой гадостью и заразой.
Дели вспыхнула от негодования, горячо воскликнула:
– Камарлен не заразный, Императрица! И этот лонг не заразный! Прекратите отзываться о Камарлене с таким презрением, словно вы все о нем знаете! Здесь живут замечательные существа, и я не позволю плохо о них думать!
Раньше бы Дели никогда не позволила себе повышать голос на Императрицу, но сейчас ее просто взбесили эти полные брезгливого отвращения слова, эти охи-ахи, вздохи, стоны, причитания.
– Хорошо, Филадельфия, я не для того проделала такой огромный путь, чтобы обсуждать эту планету и ее жителей. Пойми, я беспокоюсь за тебя, за будущую несмышленую Правительницу Деллафии. Я прилетела даже втайне от Императора.
Дели скривилась при упоминании о своем будущем и об отце, а Дельфина продолжала:
– А теперь приведи себя в порядок: немедленно сходи в медицинский отсек, залечи свою ужасную рану, умойся, причешись, переоденься – я привезла с собой несколько твоих платьев – и, пожалуйста, отпусти этого зверя.
– Хорошо, Императрица, – буркнула девушка, положив Истана на кровать.
– И отдыхай, – добавила та и, покачав головой, вышла из комнаты, оставив империту.
Неохотно Дели направилась в душевую, после чего расчесала волосы и начала хмуро копаться в платьях, оставленных матерью. Она терпеть не могла деллафийскую моду, все эти дурацкие, неудобные, хоть и красивые платья, в которых невозможно лазать по деревьям, спускаться по веревке с высоты в несколько фионов, сбегая из своих покоев, играть в пиратов, в общем, совершенно неподходящая одежда для жизни.
Наконец, со вздохом выбрала наиболее простое платье, облачилась в него, но все равно почувствовала себя, как в скорлупе, – неудобно, тесно. После чего сходила в медотсек и, как и обещала, заживила рану в регенерационной камере.
Возвращаясь в свою комнату, услышала негромкое бормотание, доносившееся из-за чьих-то дверей. Прислушавшись, узнала голос трайда, произносивший:
Пустыня и тьма,
Лишь звезды, звезды.
Здесь ночь так длинна,
Как девичьи слезы.
Зовут и сжигают
Пустые планеты.
Как воздух растают
Живые скелеты.
О космос, жестокий,
Прекрасный, невинный,
В тебе одинокий
Я, юный, старинный.
В тебе умираю
И снова рождаюсь,
Как пепел сгораю
И вновь возвращаюсь.
Голос трайда был приглушенным, необычно печальным и задумчивым, словно он переживал все то, что произносили его губы. Эти стихи были незнакомы девушке, но ей понравилось их звучание. Из каюты вновь послышался голос Мариона:
Бежим скорей отсюда прочь
Горит дорога за спиной.
И всюду ночь, одна лишь ночь
Стоит безмолвною стеной.
Нас догоняют привиденья
И сотни жадных, мертвых рук.
Здесь все – мираж, и все – виденья
Игра господ, проклятье слуг.
Безумство страхов и падений
Вонзило зубы в нашу кровь.
Падем, восстанем, словно тени,
И умирать не страшно вновь.
Сожрет огонь немые души,
И выжжет нам глаза в ночи
Нам убежать отсюда лучше,
Чем видеть смерть своей свечи.
Бежим, бежим, бежим туда,
Где воды смоют пепел едкий,
И тела ржавая руда
Вновь засияет камнем редким.
И там не будет привидений,
И сотен жадных, мертвых рук.
Сбежим от тьмы без сожалений,
Прорвав судьбы порочный круг…
Голос затих, раздались шаги, и дверь внезапно широко раскрылась. Дели вздрогнула от неожиданности, а на нее смотрели два холодных голубых озера трайдовых глаз.
– Что вы здесь делаете? – грозно спросил он.
– Я… я проходила мимо, – смутилась девушка и почувствовала, что лицо ее покрывается предательской краской. – Я ходила в медицинский отсек. Видите, рана затянулась, даже шрама не осталось, – она задрала рукав платья, показывая чистую кожу плеча.
– Да, я вижу, – сухо отрезал тот. – Это все, что вы хотели мне сообщить?
– Нет, я еще переоделась в новое платье, – вяло промямлила та, полыхая, как маков цвет.
– Я вижу, – повторил офицер.
Дели посмотрела на него, спросила:
– Должно быть, я вам помешала?
– Если быть честным, то – да. Я не люблю, когда мне намеренно или ненамеренно мешают.
– Я вовсе не намеренна была мешать вам, трайд, – миролюбиво произнесла она. – А что это? – Девушка увидела в его руке небольшой прямоугольный предмет. – Неужели это книга, трайд? Настоящая бумажная книга?
Марион внимательно посмотрел на нее, как показалось девушке, в его глазах мелькнула искра любопытства.
– Да, это настоящая старинная книга.
– Как интересно! Я никогда не видела настоящих книг. Мне рассказывали о книгах мои учителя, и я видела их по модулю, но так, вживую – никогда. Я думала, что книги на Деллафии давно ушли в прошлое и ими никто не пользуется. Вы разрешите взглянуть?
– Это совершенно неинтересная книга, империта, – уклончиво ответил тот, явно не горя желанием продолжать разговор.
– Откуда вы знаете, трайд? – весело откликнулась Дели. – Книга не может быть неинтересной, особенно для тех, кто ни разу не видел ее. Ведь это так занимательно – узнать мысли другого человека, его мироощущение, взгляд на жизнь…
– Разве это интересно?
– Но ведь вы читаете ее, значит, она вас заинтересовала. Вы читали красивое стихотворение. Оно из этой книги?
Взгляд Мариона стал жестким и колючим.
– Вы подслушивали? – сурово спросил он. – Разве во Дворце вас не учили, что подслушивать некрасиво и недостойно?
– За кого вы меня принимаете? – воскликнула девушка, оскорбленная до глубины души. – Мне кажется, что вам безразлично, кто стоит перед вами – империта или самый последний пират, – вы одинаково грубы и бестактны в любом случае. Я даже не знаю, где вас учили этому или это врожденное?
Марион улыбнулся одними губами.
– Вы тоже не образец вежливости, империта. Мы с вами похожи, поэтому никак не можем ужиться.
– Мы ни капли не похожи, прекратите преувеличивать! Вы одним словом можете вызвать неприязнь к себе, трайд, а ваше неуважение просто отвратительно. Как вы могли сказать, что я подслушивала под вашей дверью!
– Но ведь это так, империта. Вы же слышали, что я читаю книгу.
– Я не собираюсь отчитываться перед вами и разговаривать с вами не желаю, но требую, чтобы вы извинились передо мной!
– За что извиниться? Я не вижу за собой никакого проступка.
Дели бросило в жар от гнева.
– Вы понимаете, что оскорбляете меня?
– Разве? – удивился Марион. – Мне казалось, это вы оскорбляете меня.
– Ну, знаете ли! – задохнулась девушка. – Одно мое слово и вас могут приговорить к публичному распылу, трайд!
– Я прекрасно это осознаю, империта, – спокойно ответил тот, что взбесило Дели окончательно. – И вы можете требовать у Императора моего распыления, когда мы возвратимся. Я приму его с чистой совестью.
– Ха! – громко выпалила она. – Прекратите строить из себя героя, трайд. Если вы и показали себя храбрым офицером, это, видимо, не мешает вам быть невежественным, грубым, неотесанным чурбаном, которому следует поучиться хорошим манерам!
Лицо Мариона резко изменилось: глаза стали синими, в них полыхнули молнии, желваки заходили ходуном. Казалось, он сейчас выхватит свой бластер и пальнет в нее, не раздумывая.
– К сожалению, я ошибся на ваш счет, империта, наивно полагая, что Камарлен изменил вас. Вы остались такой же взбалмошной, сумасбродной особой. Если вас не устраивает мое общество, то скоро я избавлю вас от него, а вы можете сообщить на Деллафии о моей некомпетентности, несоответствии служебному положению и превышении своих полномочий. Также вы вправе требовать для меня смертной казни.