Второй же пустынник, истерзанный мной ради восстановления подопечного, напрочь забыл о преданности бывшим идеалам и был готов рассказать что угодно, но ничего не знал. Этого в итоге избавил от мучений Фенор, перерезав горло с жутким даже для меня взглядом. Эльфийские глаза, зеленые с типичным для этого народа серебром, смотрелись на человеке не особо вызывающе, но не естественно. К тому же взгляд у него получился какой-то холодный и этот холод не пропадал, даже когда все лицо воина улыбалось. Больше арбалетчику не спрятаться в толпе не скрыв глаз. Его однозначно запомнят, все кто увидит, и забудут очень не скоро.

***

Прошло еще пять прекрасных солнечных дней, и весна окончательно заявила права на Лес. За это время мы не встретили, ни одного кочевника или беженца. Орда не раскинула свои щупальца так далеко и имперские граждане, будь они тут, то могли бы чувствовать себя в относительной безопасности. Но их попросту не было. Все кто жил поблизости, были уже далеко.

В пути выяснилось, что Изире сложнее проявлять эмоции с новым лицом и по большому счету чужими мимическими мышцами, но делать это она все же до определенной степени может. Девчонке приходилось тренироваться в этом и пару - тройку раз я замечал как она это делает корча рожи в моменты когда считала, что ее никто не видит.

С Фенором было сложнее, его холодный взгляд было никакими тренировками не убрать. Просто так сочетались эльфийские глаза с человеческим лицом. Я хотел выйти с предложением и попытаться изменить глаза под человеческие, но побоялся, что это уменьшит их эльфийские качества, ведь, несмотря на ассимиляцию и сложную работу со сращиванием нервов мне удалось полностью сохранить эльфийскую зоркость и ночное зрение. Вместо этого предложил просто пользоваться темными очками, если получится таковые достать. На границе со Сковородкой я такие видел у нескольких дозорных. Они ими пользовались для защиты глаз от яркого солнца.

Наконец мы добрались.

Я не поволок сразу всех в село, а оставил отдыхать неподалеку вместе с соратниками и фамилиарами, а сам, одолжив у Фенора имперца так и не получившего имени, поехал вперед, что бы договориться обо всем. Родной Лес расступался перед мордой жеребца, и я уже видел не задетые войной дома своих соседей. Сколько я тут не был? Еще пара месяцев и год будет, как уехал. Мирка если тогда понесла, то уже родила. По срокам еще в третьей декаде холодника должна была. Как она теперь? Как мамка? Как батя? Как эти два раздолбая, что мои друзья?

- Эй, дядька! - окрикнул меня постреленок лет шести - семи высунувшийся из голых, но довольно густых кустов.

- Чего тебе? - усмехнулся я, притормаживая коня.

Он присмотрелся, припоминая, где видел мое лицо, и его испачканная моська озарилась опознаванием.

- Ты Даш? - на всякий случай все же уточнил он.

- А ты вроде Масин, младшенький дядьки Стуса? - не остался я в долгу.

- Какой здоровый стал! А я не младшенький уже. Мамка по весне сестренку родила, - пацан скрылся в зарослях, как и не было.

Я не спешил, так что стараниями этого ребенка новость о моем появлении достигла села гораздо раньше меня самого. Детвора разного возраста лущеным горохом из мешка высыпала на околицу. Пацанята и девчушки гомонили, лезли под копыта, что бы погладить чистокровного имперца. Пришлось слезть с лошади и следить, что бы тот никого ни задавил. Конь хоть и умный, но далеко не спокойный. Меня слушаться и то не вдруг стал. Так что когда мелюзга сама готова сунуть голову под опускающееся копыто, что бы глянуть на подковы, дело может кончиться плачевно.

Вопросы сыпались один за другим. Девочка пары лет отроду, имя которой так и не вспомнил, по-хозяйски залезла на руки и устроилась, обвив мою шею руками. Я оттаивал душой и телом. Становилось все легче и легче. Ведь это за них мы лили кровь и жгли все в пепел. Что бы этих вот самых детей пустынники не подкидывали вверх вместо мишеней для тренировки лучников, как это было в паре посещенных мной и разоренных ими сел.

Стало столь легко на душе, что в упор не замечал как шушукаются появившиеся, но не спешащие радоваться взрослые. Я не понял, что что-то не так даже когда путь мне заступил Нафас.

Жрец осенил меня знаменьем Сущего.

- Вижу, сохранил и укрепил велико тебя наш Отец небесный, - завел он в своей обычной манере, будто на проповеди. - Пусть укрепит Он и волю твою и не даст возобладать гневу...

- Погоди жрец! - не став ничего слушать весело воскликнул я, ссаживая с рук на землю девочку и доставая дырявую книгу с медным переплетом.

Одежда на мне истрепалась и частично была другой, но книгу хранил все на том, же месте.

- Вот! - потряс увесистой священной атрибутикой перед лицом служителя культа. - Видишь, как Творец защитил меня?! Стрела пробила доспехи, но под ними была она, в том самом кармане, куда ты ее положил! - обхватив жреца, я закружился и закружил его со всей молодецкой удалью.

Смеялся и кружился. Смеялся и кружился. Смеялся и кружился. А потом вдруг увидел маму. Она стояла печальная и постаревшая не на год, а на целое десятилетие. На руках у нее был сверток. Завернутый в пеленки младенец месяца максимум двух отроду. У них с отцом долго не получалось завести второго ребенка. Так что? Получилось? Может мама была уже беременна, когда провожала меня? Могла и быть, но учитывая, что сатирки вынашивают детей только семь месяцев, то могла зачать и в середине лета. Если ребенок новорожденный нескольких дней отроду.

- Мама! - радостно устремился к ней, но был остановлен виновато опущенными слезящимися глазами.

- Что такое? - замер я с опустившимися руками, наконец, понимая, что что-то далеко не так.

Глаза заметались в поисках знакомый с детства фигуры защитника, учителя и примера для подражания. Где отец? Я не видел его среди собравшихся односельчан, и с каждой минутой мне это нравилось все меньше.

- Где Батя? На охоте? - ухватился за последнюю соломинку.

- Его нет больше с нами, - сказал вместо разрыдавшейся в голос матери, обнявший ее за плечи Сур.

Склонив голову к плечу несколько долгих минут осознавал увиденное и услышанное, а потом едва сумел удержать себя в руках и не насадить того кого считал своим лучшим другом на Лунный блик неизменно висевший на поясе. Убивать мужиков лицом к лицу это не баб. Такое мне только впервые разы было не привычно, а потом это превратилось в обычную рутинную работу, так что в злобе убил бы легко и его и, возможно, всех кто попытается заступиться. Но ведь они не враги и даже не соперники. Я должен сражаться за них и даже мысли об обратном кощунственны.

Глубокий вдох. Выдох до конца. Притушить вдруг вспыхнувшее груди клокочущее пламя пожара. Успокоить забеспокоившихся и сигналящих о готовности лететь на выручку питомцев.

- Идем в дом, нечего представление устраивать, - отметил, что Сур стал еще выше и шире в плечах. И рога сантиметров в сорок длиной. Настоящий красивый мужик, но не чета мне после возмужания и укрепления. Я конечно не великан Малакт, но парень крепкий и красивый. Правда, гордость любого сатира - рога, у меня поменьше будут.

Забрал лошадь у гомонящей толпы детей и направился к родному жилищу, запах которого уже начал забывать. Привязал коня к забору и, не расседлывая его, по-хозяйски вошел в дом. Мама немного успокоилась, но так и не смогла со мной заговорить. Только начинала и слезы душили. Я обнял ее, погладил по голове и глянул на притихшего Сурта.

- Раньше за тобой такой робости не водилось. Давай повествуй, друг, - велел я ему с нажимом на последнее слово и полез за кружками и вином, чувствуя, что на сухую эти новости воспринять будет трудно.

- Через неделю как вы с магом ушли, случилось у нас поветрие. Поначалу тебя и мага винили, но потом разобрались что магия тут не причем. Жрец говорил, что это лютая, но обычная болезнь. Двух детей, пять баб и трех мужиков та болезнь прибрала. Среди них и твой отец был, - он посмотрел на предложенную ему кружку с вином. - Ванла болела сильно, как и многие другие. Соседи отказались ей помогать - думали тоже поветрие. Я один ходил. Оказалось не та болезнь у нее, ну и вот так получилось, - новый супруг моей матери выпил вино залпом.