В честь британского губернатора раджпутский раджа устроил кулачный бой, и англичане, большие любители бокса, до темноты наблюдали ожесточенные схватки между пенджабскими мусульманами и индийцами из разных каст. Бои происходили на песчаной арене. Побеждали, как правило, северяне, хотя и не без длительной борьбы. Кулачный бой иногда переходил в самую беспощадную драку. Бойцы вцеплялись руками в нос и губы друг друга, катались по земле до тех пор, пока надзиратели палками не заставляли их вновь принять надлежащие позы.
Путешествуя по княжествам Раджпутаны, Жакмон мог сравнивать жизнь крестьян во владениях «независимых» махараджей и на землях, принадлежавших Компании. Безусловно, индийская деревня страдала от произвола махараджи, но когда отдельные княжества или, что, конечно, чаще, джагиры переходили под власть британских чиновников, налоговый пресс душил крестьян настолько, что хозяйства разрушались. Сотни людей, обслуживавших бывшего раджу и джагирдара, пополняли и без того многочисленную армию нищих.
Жакмон поделился этими наблюдениями со своим высокопоставленным другом — генерал-губернатором Бентинком. «Я выразил ему свое удивление неспособностью многих правительственных чиновников и отсутствием у них активности». Старый виг со вздохом согласился. Единственное, чем он мог утешить француза, это во время обеда в походном шатре среди раджпутской пустыни приказать своему придворному оркестру исполнить его любимые оркестровые пьесы. «Оркестр исполнил несколько увертюр из опер Россини. Эти мелодии мне были очень хорошо знакомы и пробудили во мне много воспоминаний… Я не знаю, — замечает Жакмон, — для чего нужны подобные дорогостоящие поездки генерал-губернатора по стране. Генерал-губернатор — своего рода монарх, и он абсолютно ничего не выигрывает, более того, он разрушает свой престиж у индийцев, которые теперь видят, что английский правитель не полубог, а обыкновенный человек».
1 марта Жакмон прибыл в Джайпур. Несколько дней он рассматривал город. Особенно его заинтересовали развалины древнего Амбера. «Печальная красота руин», где можно найти лишь несколько брахманов. Зато новый город оживлен более, чем Дели. Нынешний раджа платит Компании четвертую часть своего дохода — семь лакхов рупий. Современному повелителю Джайпура 14 лет, княжеством правит рани, вернее, ее фаворит Джута Рам, «мужчина лет 40, крепкого сложения, о умным, но грубым лицом, а юный раджа тем временем развлекается стрельбой из лука, также курит опиум и пьет крепкий ликер. Есть все условия, чтобы этот подросток превратился в слабоумного человека». Подобное вырождение Жакмон мог наблюдать здесь довольно часто.
Истинный правитель Джайпура Джута Рам сказал Жакмону, что у него на службе французские офицеры, «но при ближайшем рассмотрении эти люди оказались португальцами или топасами». Португальские офицеры, чьи предки уж не одно столетие жили в Индии, смуглые, как туземцы, по мнению англичан, не обладали статусом европейцев, их третировали, как индийцев.
Джайпур более, чем Дели, сохранил облик индийского города, английское присутствие здесь почти не чувствовалось. «Когда европеец гуляет по Дели, каждый богато одетый индиец считает своим долгом приветствовать сахиба. В Джайпуре подобного подобострастия не чувствуется».
Вазир Джута Рам пригласил своего гостя на торжественный пир. За годы пребывания в Индии Жакмон так и не почувствовал красоты здешней музыки, но танцы всегда вызывали у него известный интерес и весьма подробно описаны в дневнике.
«Я внимательно наблюдал за танцами и заметил, что одна из баядерок танцует великолепно. Содержание ее пантомимы заключалось в изображении парящего в воздухе оленя. Сначала она создавала образ плененного животного, робкого и неуверенного в своих движениях, затем олень освобождался от веревки и как бы стремительно летел вверх, тело танцующей выражало чувство свободы и счастья. Она как бы уносилась вдаль и становилась еле видимой. Выражение лица танцующей постоянно менялась, чувства тревоги, гордости и радости точно соответствовали каждой ее позе. Сочетание движений тела с бесконечной переменой выражения лица составляло тонкий поэтический язык большой изобразительной силы. Эта женщина была черна, как негритянка, и некрасива, но я сначала этого не заметил, ибо был полностью заворожен ее игрой; ее платье, очень широкое, свободно облегающее фигуру, могло образовывать бесконечное число складок, похожих на мраморные изгибы тоги античных статуй. Даже во время медленных, плавных движений танцовщица благодаря искусному незаметному вращению тела создает сотни новых рисунков своей одежды».
Это прекрасное зрелище заставило нашего путешественника задуматься над судьбой индийских танцовщиц. «Танцовщицы в Раджпутане, как во всей Индии, — рабыни. Наиболее удачливые из них к старости обладают возможностью выкупить себя и даже приобретать молодых невольниц, которых обучают своему искусству». Наблюдая нравы индийских танцовщиц, Жакмон отметил, что, несмотря на свободу их поведения, он не нашел того грязного разврата, который часто сопутствует жизни артистической богемы в Европе.
Тяжела судьба индийских женщин, оказавшихся из-за голода и лишений в военном лагере. «Они часто бывают жертвой солдатских ссор. Солдаты редко дерутся из-за женщины, обычно ревнивец убивает предмет своей ревности. Она же, чья жизнь в лагере всегда в опасности, позволяет себя убить и со спокойствием принимает страшную смерть. Я наблюдал подобные расправы с женщинами в Кашмире, но там это были отвратительные сцены опьянения. В Индии сипаев убийцами делает страсть, ибо большинство из них вегетарианцы и пьют только воду. Они убивают, следуя бессмертному примеру Отелло». Последнее обобщение весьма условно, это скорее остроумный экспромт, чем подлинная правда жизни.
9 марта Жакмон прибыл в Аджмер, долго рассматривал развалины индийских храмов, разрушенных одним из Газневидов в начале XII века, и посетил гробницу мусульманского святого, одну из самых почитаемых в Индии. Характерно, что большинство английских офицеров и даже сам генерал-губернатор Бентинк отказались посетить гробницу, ибо при приближении к ней по мусульманскому обычаю полагалось снимать обувь. «Один юный английский офицер, который вызвался сопровождать меня в гробницу, дрожал от стыда, что его кто-либо увидит без сапог, я же не чувствовал никакого угрызения совести, соблюдая мусульманский обряд. Святой покоится под огромной гробницей из белого мрамора, вокруг которой находится несколько маленьких мечетей. Паломники бросают гирлянды роз и жасмина, бойкая торговля которыми идет у главных ворот. Число бездельников, живущих за счет милосердия святого, доходит до тысячи».
Из Аджмера, где Жакмон наблюдал новую встречу генерал-губернатора с раджпутскими князьями, путешественник весьма быстрыми переходами достиг в конце месяца Удджайна в Малве. На границе Раджпутаны и Малвы Жакмона настигла страшная жара, здесь он впервые заболел, резкая переменапогоды вызвала сильную простуду.
«Я потерял голос, горло и грудь совершенно разрывались от кашля, началось кровотечение», писал Жакмон брату. Но болезнь не мешала путешественнику наблюдать и записывать. Лишенный во время болезни возможности заниматься минералогическими и ботаническими изысканиями, ОБ записывал сведения по истории Раджпутаны и Малвы. Жакмон видел, как жалка судьба наследников могущественных маратхских вождей Синдии и Холкара. Индур, столица Холкара, представителя династии, которая некогда угрожала Дели, поражал своей нищетой. Здоровье 25-летнего сына знаменитого маратхского полководца уже подорвано непомерным пьянством, развратом и курением опиума, Подлинный же хозяин района, английский резидент, жил в великолепном дворце. Двигаясь по земле Раджпутаны и Малвы, французский путешественник обращал внимание на часто встречающиеся поля, засеянные маком. Это явление было связано со значительными размерами потребления опиума в стране.
В начале мая Жакмон пересек границу Хайдарабада, Жара усиливалась, но путешественник почувствовал себя лучше и двигался почти без длительных остановок. «Я не признаю индийской сиесты и работаю целый день», — писал он Виктору де Траси. Правда, письма становились короче, а записки в дневнике — фрагментарнее; видимо, Жакмон уставал.
