Члены экспедиции переглянулись между собой. Про Ибэ до этого им пришлось лишь мельком прочитать пару предложений, собираясь в дорогу: сухой ураганный ветер, несущий много песка и пыли, дующий в среднем 70-100 дней в году через Джунгарские Ворота. Но о реальной силе Ибэ имел представление лишь Расул, которому еще с малых лет рассказывали об ужасающей мощи ветра, способного засыпать песками целые города, и не раз потом уйгуру приходилось почувствовать эту дикую необузданную силу природы на собственной шкуре.
– Эй, вы что, оглохли?! Ибэ – это не шутки! Он скоро будет здесь и нам нужно уходить, пока еще есть эта возможность. – сказал Расул. – Что остолбенели? Не знали, что не на прогулку выбрались?!
Одна только мысль о том, что они идут по следам великого монгольского завоевателя, ступая по той же земле, наблюдая те же пейзажи, переживая, возможно, схожие чувства, будоражила сердца этих трех отчаянных авантюристов. Не говоря уже о том, что они могут найти несметные сокровища, погребенные более пяти столетий назад в этом богом забытом месте. И багряные облака, будто налитые кровью многочисленных убитых безжалостным предводителем степей Азии, не казались им дурным знаком. Напротив, это зрелище ввергало их в состояние предвкушения чего-то таинственного, сокрытого от глаз обычных людей, обещая посвятить в свои погребенные временем секреты.
Первым очнулся от ошеломляющего зрелища Шульц:
– Плачу вдвое больше. Только, прошу, давайте останемся до прихода Ибэ! Я хочу увидеть это зрелище своими глазами, – выпалил молодой ученый, обращаясь к своему проводнику. Тот в ответ застыл в полном недоумении.
***
– Гарнар! Ты опять за свое? Если повторится то же самое, что и в прошлый раз, я обращусь к Богам. – раздался недовольный мужской голос и эхом разлетелся по всему залу.
В высоких створах дверей показался крупный силуэт мужчины в мантии. Его лица не было видно, но Гарнар и так узнал брата по голосу. Тени от колонн с обеих сторон падали к центру зала, создавая там узкую дорожку света, по которой размеренно и величественно нарушитель тишины продвигался к трону. Это был Клеонор, брат Гарнара.
– Я тоже тебе рад братец! – ответил Гарнар. Не то, чтобы правитель был сильно раздражен нежданным визитом родственника, нет. Гарнар по-своему любил брата, и, хоть они и были ровесниками, всегда чувствовал нечто вроде отеческой заботы по отношению к Клеонору, который виделся ему ребенком, наивным и простодушным, случайно и так нелепо заброшенным во взрослую жизнь.
– Гарнар, я не шучу, ты же знаешь! – сказал Клеонор.
– Да, братишка, к сожалению, я знаю, что ты не шутишь, и это как раз то, чего тебе так не достает: умение шутить, быть проще, знаешь ли. – ответил Гарнар.
– Проще? Да тебе все лишь бы шуточки шутить!
– Нет. Вовсе нет. Просто никак в толк не возьму, что ты от меня хочешь? – спросил Гарнар, безразлично рассматривая перстни на своих пальцах. Он заранее знал бессмысленность этого разговора, и до сих пор терялся в догадках, зачем его брат каждый раз устраивает эти сцены. «Неужели в нем настолько сильна вера в волшебный случай, способный изменить меня?» – параллельно думал Гарнар.
– Чтобы ты вел эту битву честно! – ответил Клеонор.
– Честно? И где же я мухлюю, братец? Где?
– Гарнар, прошу тебя, только не держи меня за дурака! Мы с тобой оба прекрасно понимаем, о чем идет речь. – сказал Клеонор.
– Ладно, ладно. За дурака я держать своего любимейшего брата вовсе не хочу. Да, ты прав. Я хочу провернуть то же самое, что и в прошлый раз. Только не пойму, что ты так взъелся на меня из-за этого? Кто тебе самому мешает поступить так же? Кто?
– Мое благородство и моя честь. Вот кто, – ответил Клеонор и, слегка упокоившись, продолжил уже более тихо, – Но тебе, боюсь, не понять.
– Ха-ха, братец, ну право, брось заниматься этой ерундой.
– Эта ерунда – я сам. Это часть меня. И если я откажусь от этой, как ты изволил выразиться, «ерунды», я откажусь от себя самого. – ответил Клеонор.
– Прошу, только не преувеличивай. Я знаю, что ты отлично это умеешь делать, – теперь Гарнар увлеченно разглядывал кружева своих перчаток, ему давно осточертел этот кодекс чести своего брата и все его высокие чувства, которые он постоянно каким-то образом ранил.
– Клеонор, если это все, я бы попросил тебя освободить мой дом. Дел, знаешь ли, куча. —продолжил Гарнар. Теперь он смотрел прямо в глаза Клеонора, взглядом, полным решимости.
– Тогда я пойду к Богам, ты сам меня вынудил, – сказал Клеонор и, развернувшись, направился к выходу.
– Ха-ха-ха, братец, как же ты наивен! Я не устаю удивляться тебе. Да что они могут сделать, твои Боги? Это просто горстка стариков с ограниченной властью! – крикнул Гарнар вслед брату, но Клеонора уже не было.
***
В исполинском храме на самом верху скалы, которую со всех сторон омывали белые воды Великого Ничто, окутанные туманом, в мерцании огня с сине-голубым пламенем недвижно восседали семь силуэтов, еще один стоял чуть поодаль. Лица Богов Клеонор различить не мог, их скрывала Тьма, сгустившаяся под капюшонами. Никто, кроме Творца, не видел ликов этой семерки. И сложно было даже предположить, какого облика существа скрывались за той непроницаемой мглой. Сколько лет этим существам и откуда они взялись, также было окутано завесой тайны. Ходили лишь слухи, передаваемые из эры в эру, что их извергло Великое Ничто сразу после появления Творца. И наделило их Великое Ничто властью управления всеми мирами, но властью ограниченной, данной лишь для контроля над деяниями Творца. Сами Боги созидать не могли.
– Мы тебя ждали, – послышался тихий голос в голове Клеонора.
– Тогда вы должны так же знать, зачем я пришел. – ответил про себя правитель.
– Да. Мы знаем. И мы не меньше тебя озабочены тем, что творится в Верхних Мирах, – отвечал уже другой голос.
– Ну, хоть что-то же можно сделать? – спросил Клеонор.
– Боюсь, что до определенного момента мы бессильны. – ответили Боги.
– Но ведь вам должно быть известно, что Гарнар опять сыграет не честно, и власть опять будет в его руках. Разве это не нарушает Великий Нейтралитет? – спросил Клеонор.
– Мы можем вмешаться, только когда Чаша Весов будет почти до конца перевешана в ту или иную сторону. – ответили Боги.
– И что же мне делать? – произнес вслух Клеонор, словно спрашивая у самого себя.
– Сыграть по его же правилам. – ответили Боги.
– Но…
– Да, мы знаем. Тут выбор остается за тобой. Мы вмешаться пока не можем. Но в твоих силах исправить сложившуюся ситуацию, переступив через свои принципы. – ответили Боги.
Клеонор впал в немую печаль, которая разрывала его изнутри на части. Мыслей в голове уже не было, и даже след их растворился, словно дым от огня. Он вышел из храма, не промолвив не вслух, не про себя ни единого слова Богам на прощанье. Да и кому нужно было это прощанье? Боги всегда незримо присутствовали в каждой частице Мирозданья и молча наблюдали.
Выйдя из храма, на Клеонора посыпались миллиарды мельчайших светящихся цветов Найры, что росла в гордом одиночестве на скале. Это дерево можно было найти лишь в трех местах среди сотен миров, и ни одно существо не могло ему навредить: чувствуя приближение темной мыслеформы, дерево окутывалось непробиваемой аурой фиолетового цвета, защищавшей его от любого вредоносного воздействия. Великое Ничто извергло эти деревья вместе с Богами и наделило Жизнью до конца этого Света. В чем их предназначение, Великие Умы Верхних Миров так и не сошлись в едином мнении. Известно лишь наверняка, что один раз в оборот Великой Звезды вокруг своей оси, они цветут миллиардами прекраснейших частиц Света, фиолетово-розового и нежно-голубого цветов, и частицы эти опадают в воды Великого Ничто, и через них проникают во все миры без исключения в виде светящегося дождя, но лишь в Верхних Мирах он различим обитателями, в Низших же остается сокрыт от глаз.
Клеонор, как завороженный, стоял под Найрой, запрокинув голову вверх, подставляя лицо этому волшебному звездопаду. Крохотные вспышки одна за другой зажигались у него на глазах и тут же гасли, освобождая дорогу следующим. Высоко над ними миллионы Галактик мерно дышали этой мимолетной красотой, очарованные зрелищем, как и каждый, видящий происходящее. «Определенно, это прекраснейшее из переживаний – увидеть цветение Найры», – только и подумал Клеонор, после того как последний огонек сорвался с ветвей дерева и, подхваченный ветром, был поглощен водой.
