Более или менее явственные останки славянорусского богоучения в язычестве заметны в поверьях, обрядах и праздниках народных, какие сохранились преданиями и доныне существуют в России и в тех странах Европы, где только прокладывало себе след славянское племя и где звучало его слово. Священные торжества у этого племени, подобно как и у других северных народов, сопровождались мольбами, обетами и жертвоприношениями, гаданием, пением и плясками или играми, общественными пиршествами и взаимными дарами: они служили к утверждению союза и братства, свойственного пастушеским и земледельческим племенам. Сии дни общего веселья, приурочиваясь к временам года, бывали у них днями судов народных и торгов, сроками работ и полюбовных сделок. У поляков gody значит народный увеселительный праздник, пиршество, которое у других славянских племен называется Swatki (Святки) и Lato. Русское слово торжество происходит от торга, сродного со свео-готфским torg. Самое слово праздник выражает упразднение, свободу от будничных трудов, соединенную с веселием и радостью. Праздник есть свободное время, освященное богопочтением, обряд — знаменательное действие, принятый способ совершения торжественных действий; последний содержится в первом.

Русские народные праздники, по ближайшему отношению к мифам и поверьям, к внутренней истории и древностям народа, составляют часть археологии – эортологию (вортг| праздник и Лоуод учение), или учение о праздниках, входящих в состав народного календаря. Различествуя по цели и сущности своей от церковных, христианских празднеств, древние праздники народа остались от древнего его быта как отечественные обычаи, обратившиеся в игру его жизни³.

Источником простонародных празднеств и обрядов суть верования и обычаи, кои дают им особенную форму и характер сообразно с местностью. От различия в духе тех и других происходит различие в самых праздниках, какое видим в России, по количеству великой и малой, по качеству белой, черной и красной. Древний летописец изобразил нам несходство нравов и обычаев у старожилов и заморских пришлецов в русском мире⁴, у которых были свои верования и обряды, как у племен, впоследствии населивших южную и северо-восточную Россию. Хотя у этих племен и потомков и преемников их открывается некоторое сходство в поверьях и обычаях; однако есть многие местные особенности, о коих гласит и пословица: Что город – то поров; что деревня – то обычай; что подворье – то поверье.

С переменой образа жизни и правления, веры и нравов переменялись в существе и виде своем или совершенно уничтожались древние мифы и праздники в русском мире, заменяясь священными, христианскими, или обычаями благочестивыми, кои противоположны были языческим. Ревность пастырей церкви истребляла капища и кумиры отечественных богов, строго запрещая суеверия, кои называли они в посланиях своих эллинскими, латинскими, бесовскими, дьявольскими⁵. О подробностях языческой религии умалчивают благочестивые летописцы наши, вероятно, чтобы самым напоминанием не подать повода к соблазну соотчичам, еще неутвердившимся в православии. Осуждая внешние языческие обычаи, обряды и поверья, как противные чистоте веры христианской, первые ее проповедники в России – греки не говорили о чуждых себе божествах, в честь коих по привычке совершались оные, и даже после введения христианской веры еще удерживались в народе древние суеверия, с коими он сроднился и не легко мог от них отстать; под видом обычной игры и потехи он уклонялся в дремучие дубравы или клети – совершать тайком заветные обряды. В двухвековое владычество татар над Россией священные уставы церкви, по выражению царя Ивана IV, поисшатались, и возобновились суеверные обряды, погапские обычаи, игры, коби бесовские, Радуницы, Русальи об Иванове дне и кудесы, кои запрещаются Стоглавом и о коих впоследствии предложится объяснение. Из летописи видим, что новгородцы в 1358 году «утвердились между собою крестным целованием играния бесовского не любити и бочек не бити»⁶. Кормчая, Номоканон, Стоглав, Духовный Регламент и пастырские послания святителей российских упоминают о разных поверьях язычества, кои из городов переселялись в села и деревни, от высшего сословия народа переходили к низшему. Сколь ни вытеснялись и ни искоренялись старые народные обычаи в век Петра I, однако они пробивались в разных местах и при разных случаях. Что истреблялось в одном месте, то удерживалось в другом. Нередко от древнего языческого богослужения оставались в народе одни принадлежности оного – игра, хоровод, песня, пиршество, заповедное дерево, камень, источник, городище, места прежних требищ, тризнищ, торжищ, или сборов праздничных⁷. Но как самородные, коренные мысли народа и признаки древнего его быта и верования открываются и в этих немногих остатках, то из них мы постараемся вывести черты его мифологии как основания праздников народных.

Дунайские славяне, известные византийскому историку Прокопию, VI века по Рождеству Христову, по свидетельству его, «признавали единым Богом и владыкою мира, Творца молнии; сверх того, почитали реки, нимф и других духов»⁸. Но когда сии славяне расселились и раздробились по северо-восточным странам Европы, то и религиозные понятия их смешались с понятиями тех народов, с коими они сближались; от сего и различие в мифологии славян юго-западных и северо-восточных, у которых единство мысли о божестве, происшедшее от первобытного единства верования, распалось на части и образы. Вероятно, что и религия заморских пришельцев слилась с религией финнов и славян, потому что те и другие находили сходство в божествах своих. Скандинавский Фиоргун (Fiorgyn), жизподатель, нечуждым показался славянскому Перуну (лвр огонь, piorun молния), оплодотворяющему землю, а Волос последних Валассу (Vali-àss, Val-ass) первых, как божества, покровительствующие земледелию и скотоводству. Скандинавский Бел, или Бал, божество огня и света, сходное с азиатским Балом, и Тор громоносный, с млатом в руке (Mjolner – молния) перешли в Белбога и Чернобога, означающих двойственность славянской религии, от коей германская различается своей тройственностью; скандинавский Один, или Водин, вероятно, преобразился в водяного⁹.

Великий князь Владимир I в язычестве своем, вместе с соединением разных народцев, населявших тогдашнюю Русь, соединил в стольном граде своем Киеве и семь их главных божеств, именно: Перуна, Волоса, Даждь-бога, Стрибога, Хорса, Семаргла и Мокоша. Кумир первенствующего из них, Перуна, обожаем был и на Днепре, и на Волхове, первый низринут был по введении христианства¹⁰. В Четьих Минеях св. Димитрия описываются следующие поставленные в Киеве Владимиром божества: «Начальнейший Перун, его же вероваху быти грому и молниям и облаком дождевым; вторый Волос, мнимый быти бог скотов; третий Позвизд, или Вихор, бог воздуха; четвертый Ладо, бог веселия; пятый Купало, бог плодов земных; шестый Коляда, бог празднования, в зиме бывающего, и инии меньшии боги, не точию в Киеве, но и по всем Российские державы странам»¹¹. В большой Макарьевской Минее упоминаются только истребленные великим князем Владимиром идолы: Перун, Хоре, Дажб, Мокогиь, Волос.

Под влиянием христианства народ, забывая наконец своих главных богов, припоминал только второстепенных и особенно мифы физические, кои имеют предметом олицетворенные явления и силы естества, или символы житейских потребностей, каковы: Ярило, Купало, Лад, Чур, Авсепь, или Таусень, Значь, Веснянки, Осенянки и Зимнянки, Водяны, или Водяные, Моряны, Огняны, известные и карпатороссам, Ветряны, также Русалки¹², Кикиморы, Карачуны, Яга-баба и Ведьмы. По мнению народа, в лесах владычествовал Леший, в полях Полевой, в домах дедушка Домовой, который бывал и Постенем, а в подпольях Лизуном. Все сии существа мифические более или менее входят в семейный быт простого народа, содействуют или противодействуют ему в жизни, ублажаются жертвами или изгоняются заклинаниями и особенными обрядами¹³, из коих многие недавно истребились. Только в 1765 году уничтожен Тихоном I в Воронеже, в 1771 году в Костроме Симоном, а в Твери Мефодием в 1805 году праздник в честь Ярила, нашего Ерота и Лингама¹⁴, который, по словам иерарха, в тех странах почитаем был за бога до введения христианской веры: Ярилу представлял избранный от мира человек, которого, перед заговеньем Петрова поста, обвязывали всякими цветами, лентами и колокольчиками и, надев на голову высокий колпак с лентами, водили с плясками по площади. Такое же почти празднество бывало в селениях Рязанской и Тамбовской губерний. Хотя Лады Нарушевич не находит ни в литовской мифологии, ни у германских славян, но у одних русских, у которых Ладо вспоминается в следующей пословице: Не надобно и клад, коли у мужа с женою лад¹⁵; однако в экземпляре Кромеровой истории, хранящемся в Рижской публичной библиотеке, написано старинным почерком следующее: «Ив наше время литовцы, равно как летты и кури призывают Ледо или Ладо около Иванова дня. Тогда, по старинному суеверию, украшают они цветами и древесными листьями источники и собирают травы, кои почитают полезными от всякой болезни». Ладе у карпато-россов празднуется в день Купалы. Наш Лад и Ладо, как купа, сходны с римскими Яном и Яною (Deiva Jana), богом солнца и богиней луны, воспеваемыми в Салийских песнях. Хотя Карамзин и говорит, будто неизвестно ни одной старинной песни, где бы воспевалось имя Купала¹⁶; но мы представим довольно таких песен. Купало и Купальница, как увидим, известны почти во всей России.