– Хватит! Раскаркалась. Время придёт – все подохнем. Я две войны прошёл и живой остался не для того, чтобы на печке сидеть.

Алёна знала крутой и упрямый норов мужа, потому после каждого такого разговора уходила в чулан или на поветь и тихонечко там плакала и молила бога направить мужа на правильную стезю. Но бог то ли не слышал просьбы женщины, то ли считал, что работая до изнеможения и время от времени запивая, Андрей ведёт праведный образ жизни: заботится о семье, о детях, чтобы все были сыты, одеты и обуты.

Стёпка, как и обещал, работал на ремонте дороги по целому дню, а по средам и субботам девки давали ему выходные, в которые он вместе с матерью ходил по грибы и ягоды, и на сенокосе помогал: сено переворошить, сухое в копёшки складывать. Работу на дороге он считал лёгкой. Подумаешь, нарубить топором мелких ёлочек да сосенок, уложить их в выбитую машинами яму и, присыпав песком, утрамбовать ногами, а потом, когда поедет первая машина, пройтись по ямкам и подсыпать ещё песка. Иногда Стёпка срубал довольно высокую ель и волочил её к дороге. Девчата ругали его:

– Что ж ты такую дуру тащишь, пупок сорвёшь!

– Не сорву!

– Да и как мы её такую огромную в ямку положим?

– А я сучья у неё сейчас обрублю. Ствол вниз положим, а лапником сверху прикроем.

– Ишь ты, какой смышлёный.

– Да не дурак, – хорохорился мальчишка, но следующий раз рубил ёлочки и сосенки высотой не более метра. Сорвать пупок Стёпке не хотелось, хотя по правде сказать, он толком не знал, что это такое, но фразу эту среди взрослых слышал часто.

– Устал, поди за день то? – каждый раз за ужином спрашивала мать Стёпку.

– Да нет, мама, нормально. Только вот жарко очень – пить сильно хочется. Вода, что из дома беру, быстро кончается, приходится из ручьёв пить вместе с головастиками.

– Как с головастиками?

– Нет. Я воду кепкой зачерпываю, вода через тряпку течёт, я её и пью.

– Значит бери с собой воды больше, а то ещё подхватишь какую-нибудь заразу. – наставлял сына отец.

– Тятя! А не ты ли меня научил так пить? Помнишь, когда мы с тобой на топухи ходили.

– Ну тогда у нас совсем воды с собой не было.

– Мама! А ты мне трёхлитровый бидончик дай, я в нём воду на работу носить буду.

– Так, работник, ты завтра у девчат на понедельник отпросись. В пятницу поедем с тобой в Горький за сахаром. Матвей Яшин на прошлой неделе ездил, говорит, что в одни руки дают только килограмм, а второй раз в очередь встанешь – продавщица не даёт. Приходится бегать по магазинам. А мы вдвоём-то в каждом магазине по два килограмма сможем купить. За день и наберём пуда два.

– А на чём поедем?

– На пароходе. В пятницу на орсовской машине до Первомайки, там на пароходик сядем, а в Юрьевце пересядем на большой пароход и до Горького.

– Ладно! Отпрошусь, а в следующую пятницу отработаю. – степенно ответил мальчонка, хотя внутри всё распирало от радости. Он никогда до этого не плавал на пароходе. Да не то, что не плавал, но и видел его только на картинке.

На пристани многолюдно. Но больше людей на берегу. Малолетнее население Первомайки собиралось к приходу парохода на берегу Унжи, у пристани, чтобы поглазеть как, посвистывая, белоснежная посудина причаливает и отчаливает.

Пароходик надрывно свистнул, выпустив из трубы, струю белого пара, и бочком начал продвигаться к причалу. Матрос с борта бросил на пристань толстую верёвку с петлёй на конце. На пристани её подхватил какой-то мужичок в форменной фуражке и ловко набросил петлю на какую-то рогатулину. Стёпка следил, как матрос натягивает верёвку, то наматывая её на два столбика, то снова снимая и подтягивая пароходик к борту пристани, которую почему-то называли дебаркадером. Наконец, судно пришвартовалось. Матрос и мужичок в фуражке открыли калитки, и матрос начал толкать дощатые с покорёженными перекладинами сходни с палубы на пристань, потом сбежал по ним на дебаркадер, поздоровался за руку с мужичком и тот час же вернулся на пароход, и махнул кому-то рукой. Из чрева пароходика потянулась цепочка людей с котомками и баулами. Когда сошёл последний пассажир, мужичок в фуражке скомандовал:

– Граждане обилеченные! Проходим по трапу на корабль! Билетики предъявляем вахтенному матросу. Не задерживаемся, проходим!

Когда Стёпка с отцом поднимались по наклонному трапу, матрос услужливо подхватил Андрея под руку:

– Аккуратней фронтовичек! Я тебя придержу маненько.

Десять лет, как закончилась война, а в народе всё ещё жива была память и сострадание к изувеченным войной людям.

Отец с сыном вошли внутрь парохода, устроились на диванчике у окна и ждали отплытия. Пароходик свистнул, судорожно задрожал и начал отходить от пристани. Ещё один протяжный гудок, и посудина, шлёпая лопастями колёс, поплыла вниз по Унже.

Стёпка, прильнув лбом к стеклу окна, смотрел на воду и далёкий берег. Река была широченная. Их Чёрный Лух даже в половодье, когда вода подходила к самым баням на высоком берегу, а на другом затапливала почти всю шохорку, чуть ли не до гаража, не был таким широким. По водной глади их речки при ветре весело бежала рябь, а здесь гребнями шли волны одна за другой. Видно было, как они били в берег.

– Тятя, тять! А что это за белые домики стоят на воде?

– Какие домики?

– Да вон – вон, видишь?

– А. Это бакены. Они показывают пароходу дорогу.

– А, что на реке тоже есть дорога?

– Да, фарватер называется. Из него выплывать нельзя, а то можно на мель сесть или на топляки напороться.

Глядя на далёкий берег, Стёпке казалось, что пароходик ползёт, как черепаха. « И когда мы так до Юрьевца доползём?» – негодовал про себя мальчишка. – «Да ещё, то к одному, то к другому берегу пристаёт».

Скоро Стёпке наскучило рассматривать однообразные, покрытые лесом берега, и он откинувшись на спинку дивана, задремал.

– Эй, пассажир, спишь, что ли? – отец толкнул сына локтем в бок.

– Нет, не сплю. А что?

– Да так, ничего. Сейчас от Нежитина отчалим, а там и Юрьевец будет. Стёпка протёр глаза. Пароход уже отошёл от пристани, надрывно свистнул и запыхтел, зашлёпал колёсами по воде. Мальчишка повернул голову налево и не увидел берега.

– Тятя! А это что, река без берега, что ли?

– С берегами, только они далеко, за десятки километров. Здесь Унжа с Волгой сходятся. А плотина воду так подняла, что она затопила всё окрест.

– А что за плотина?

– Мы через неё проплывать будем. Сам всё увидишь.

« Если плотина перекрывает реку, как же мы через неё переплывать то будем?» – задумался Стёпка, но задавать отцу вопросов больше не стал, а разглядывал бесконечную волнующуюся воду. На подходе к Юрьевцу справа по борту он увидел какой-то странный, торчащий из воды шпиль. На бакен он был явно не похож, да и поднимался над водой довольно высоко.

– Тять! А что это там такое?

Отец посмотрел по указанному сыном направлению.

– Это колокольня. Здесь Юрьевец раньше стоял до постройки плотины в Городце. Дома перенесли на горку, а собор и колокольню сломать не смогли – так и затопило их водой. Собора не видать, а колокольня была очень высокая, выше, чем в Высоковском монастыре, вот верхушка её и торчит над водой.

От Юрьевца плыли на большом пароходе. Андрей, чтобы сэкономить деньги купил самые дешёвые билеты. Места оказались в трюме. Затхлый воздух и какая-то невообразимая вонь выгнали отца с сыном на палубу. На носовой части палубы сидели и лежали десятки людей. Найдя свободное местечко, Андрей, подложив под голову котомки прилёг, а Стёпка уселся рядом и с интересом наблюдал за проходящими навстречу пароходами, катерами и баржами с лесом, песком, какими-то мелкими камнями.

Часа через два пароход, на котором они плыли, сделал два или три протяжных гудка и остановился. Стёпка поднялся и увидел, что впереди них стояло ещё несколько судов, перед которыми поднималась невысока стена.

– Тятя! Тятя! Что это такое? Мы дальше не поплывём? – растормошил мальчишка спящего отца.