Вторая точка зрения – большевистская. Ее апологеты (например, М. Д. Бонч-Бруевич) рассматривали Великую войну исключительно как одну из предпосылок (в самом широком понимании) социалистической революции и Гражданской войны. Драматические события 1914–1917 гг., по сути, оказались в тени того, что произошло вслед за ними. Катастрофа российской государственности заслонила произошедшее до 1917 г., а потери Гражданской войны превысили потери русской армии в ходе боевых действий в составе Антанты. Да и вспоминать Первую мировую поначалу было не принято, поскольку многие герои войны связали свои судьбы с белым движением, а военспецы – бывшие офицеры в составе РККА – были «вычищены» из рядов Красной армии в 1920–1930-е гг. в ходе политических репрессий (так называемых офицерских призывов). Наиболее устойчивые штампы, присущие приверженцам данной точки зрения, следующие: военно-техническая отсталость России; бездарность царских генералов; их полное раболепие перед англо-французскими союзниками. Якобы привязывая свои боевые операции к требованиям Антанты, русские «расплачивались кровью» за оказанную материальную помощь.
Наконец, приверженцы третьей – современной российской – точки зрения признают определенную роль Русского фронта и заслуги России в годы Первой мировой войны. Одновременно они утверждают, что русские могли побеждать лишь турок и австрийцев, которые были слабее их (хотя Галицийская битва 1914 г. выявила, что австрийцы оказались равноценным противником, свидетельством чего являлись, в частности, сражения под Томашовым и Красником, и заслуга русской армии состояла как раз в том, что она «сломала хребет» австро-венгерской армии). Германцы же якобы оказались не по зубам русским. Возникло даже мнение, что немцы показали себя сильнее, искуснее русских, а действия германской армии – череда сплошных побед над ними: «Россия так и не смогла сражаться на равных со своим главным врагом».[3]
Однако реальность была такова, что Восточный (Русский) фронт являлся одним из ключевых в течение всей войны, что заметно как по составу войск германского блока, задействованных на нем, так и по уровню их потерь. Вооруженные силы одного государства (России) в течение 3,5 года удерживали фронт от Балтики до Черного моря протяженностью 1934 км (не считая 1,1 тыс. км Кавказского фронта) против совокупной боевой мощи Германской, Оттоманской и Австро-Венгерской империй. В то же время на Западном (французском) театре военных действий (от Ла-Манша до Швейцарии) на 630 км фронта против одной германской армии были сосредоточены объединенные вооруженные силы Бельгии, Франции и Британской империи, которые с 1917 г. были усилены американской армией (и это не считая иных контингентов). Если в начале войны войска коалиции Центральных держав насчитывали на Русском фронте свыше 50 пехотных и 13 кавалерийских дивизий, а на Французском фронте – 80 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, то к сентябрю 1915 г. 107 пехотных (без Кавказского фронта) и 24 кавалерийские дивизии – на русском, 90 пехотных и одну кавалерийскую дивизии – на Французском фронте. Союзники в 1915 г. (ко времени, когда главный удар Центральные державы наносили по российской армии) имели полную возможность заняться модернизацией экономики на военный лад, а также реформировать как с материальной, так и с тактической точки зрения артиллерийские средства огневого поражения. Да и в 1916–1917 гг. количество пехотных дивизий Центральных держав на Восточном фронте также превышало 100, имея тенденцию к возрастанию.
Некоторые западные историки пытались умалить роль России в поражении Германии и ее союзников. Одни заявляли, что победа была достигнута в результате операций 1918 г., когда Россия уже не участвовала в войне. Другие утверждали, что разгром Германии был вызван экономической блокадой и материальным перевесом Антанты, мобилизовавшей огромные сырьевые и промышленные ресурсы. Однако и те и другие умышленно умалчивали о том, что русская армия в течение трех лет неоднократно спасала своих союзников от военного разгрома, оттягивая на себя большие силы противника, перемалывая в ожесточенных боях его отборные войска, создавая тем самым условия для накапливания сил Англии и Франции и совершенствования их боевой эффективности.
В то же время боеспособность[4] русских войск была значительно выше боеспособности французских и других войск. Германский генерал Г. Блюментрит, во время Первой мировой войны служивший офицером на Русском фронте, следующим образом высказывался о боеспособности русской армии и армий, воевавших на Западном фронте: «Среди немецких солдат еще в Первую мировую войну широкой известностью пользовалась поговорка: “На Востоке воюет храбрая армия, на Западе стоит пожарная команда”». Еще один фронтовик В. Бекман писал: «Тем удивительнее представляется та низкая оценка, которая давалась фронтовиками Запада Восточному фронту. Конечно, колоссальные по применению военной техники сражения у Вердена, на Сомме, у Шемен-де-Дам или во Фландрии, изматывающие душу и нервы бойцов, слишком были отличны от боев на Востоке, разыгрывавшихся еще по привычным рецептам прежних войн “с развевающимися знаменами и с барабанным боем”. Предвзятое мнение о легкости Восточного фронта почти не изменилось на всем протяжении войны, хотя все более и более полков, начавших войну на Западе, перекидывалось на Русский фронт, причем, как правило, это сопровождалось внезапным и резким увеличением цифры потерь».[5]
Без участия России в войне союзники не располагали бы временем для мобилизации своих ресурсов. Тем самым Россия облегчала создание материального превосходства стран Антанты, что имело большое значение для хода и исхода Первой мировой войны. Убитые и раненые на Русском фронте солдаты противника были, возможно, теми, которых не хватило германо-австрийскому командованию, чтобы промаршировать по улицам Парижа гораздо раньше 1940 г.
Русский фронт отнял у стран германского блока не только материальные и людские ресурсы, но и интеллектуальные. Лучшие представители германского (Э. Людендорф, П. фон Гинденбург, А. фон Макензен, А. фон Линзинген, Г. фон дер Марвиц, Р. фон Войрш, О. фон Белов, О. фон Гутьер) и австрийского (В. Данкль, М. фон Ауффенберг, С. Бороевич фон Бойна, Г. Кевесс фон Кевессгаза) генералитета воевали в основном против русской армии. Высший командный состав Центральных держав на других фронтах был, как правило, совершенно бесцветен. Более того, например, генерал-полковник А. фон Клук, считавшийся одним из самых талантливых военачальников кайзеровской армии и командовавший в начале войны 1-й армией на Западном фронте, допустил просчеты, которые привели к проигрышу Марнского сражения. Г. Блюментрит отмечал: «Россия явилась истинным испытанием для наших войск. Это была тяжелая школа. Человек, который остался жив после встречи с русским солдатом… знает, что такое война. После этого ему незачем учиться воевать».[6]
Но налицо нарочитая предвзятость некоторых западных авторов при характеристике боевых действий на Русском фронте, неточности и искажения, допущенные ими. Качество работ, посвященных Французскому фронту, отличается от тех, в которых рассматривается Русский фронт. Наиболее заметно это при исследовании потерь и результативности боевых действий. Если на Французском фронте потери сторон высчитывались помесячно и погрешности таких подсчетов в целом невелики, то относительно Русского фронта приходится вычленять крупицы информации, выверять данные и заниматься дополнительными подсчетами. В целом, в зарубежной историографии роль и место России в войне принижаются, что заметно как на примере объема материала, касающегося Русского фронта, так и из оценок некоторых авторов.
На основе анализа совокупности операций, осуществляемых вооруженными силами нашего государства в 1914–1917 гг., мы попытались доказать, что без усилий России не было бы победы Антанты и вклад нашего государства в победу над Германией и ее союзниками – решающий. Мы попытались развенчать некоторые мифы, касающиеся результативности русской армии и флота в этой войне, мифы, созданные адептами пропаганды и информационной войны Германии и Австро-Венгрии.
