Расчетное время истекло, а аэродрома никакого нет. Он лишь увидел широкую лесную прогалину, поросшую низким кустарником и редкими деревьями. Самолетов не видно. Неужели не туда прилетел? Горючее на исходе... И вдруг с опушки леса взлетели сигнальные ракеты. По поляне забегали люди, выкладывали "Т" и растаскивали с посадочной полосы... деревья!
Такой способ маскировки аэродрома придумали недавно. Деревья втыкались в заранее приготовленные ямки сразу же после взлета или посадки самолетов. Ведь немецкие воздушные разведчики по нескольку раз в день облетывали этот район, неоднократно проходили над самым аэродромом, но так и не смогли обнаружить забросанные ветками самолеты.
Приземлился Рябов с ничтожным остатком горючего.
...Лесной аэродром не только тщательно маскировался, но и охранялся со стороны леса. Дозорным был дан такой инструктаж:
- Всяких прохожих задерживать, проверять документы, а подозрительных - в штаб.
Прошло несколько дней, а задерживать было некого. Но однажды дозорный услышал скрип колымаги, всхрапывание лошади. Возница громко понукал уставшую клячу, распекал ее словесно на все лады. Дозорный направился навстречу и увидел сидевшего в телеге пожилого мужика. Решил проверить.
- Кто будете?
- Колхозник.
- Откуда?
Возница назвал деревню и колхоз с каким-то громким наименованием. Откуда знать дозорному эту деревню и такой колхоз? Надо проверить документы.
- Ваш паспорт, - потребовал он.
- Какой же, сынок, у колхозника паспорт? Мы не городские, а сельские.
- Куда направляетесь?
- Летную часть ищу. От деревни видно, где кружат наши самолеты, а я полдня блукаю по лесу, никак не найду.
- Зачем же вам, дяденька, летная часть?
- Да вот подарочек летчикам от колхозников передать поручено, - ответил мужик, показывая на облепленные осами ведра. Открыл крышку - там янтарный мед.
- Ну, тогда сворачивай сюда.
На аэродроме все были тронуты заботой колхозников, по очереди трясли вознице руку, а на прощанье чарку поднесли.
Добродушный дядя крякнул, утерся рукавом и заспешил, чтобы засветло вернуться в свою деревню - ехать-то далеко.
В тот день до приезда колхозника ни один разведчик близко не пролетал. Вскоре после теплого прощания с дядькой над лесом прогудел фриц, сделал круг над аэродромом и взял курс на запад. Командир полка почуял недоброе и приказал приготовиться к выходу из-под удара. Предчувствие его не обмануло: вскоре на горизонте показалась группа немецких бомбардировщиков.
Деревья с лесного аэродрома были убраны, к небу взлетели красные ракеты, штурмовики пошли на взлет.
Противник яростно бомбил пустой аэродром.
- Каким бы горьким мог стать тот медок, - вспоминали потом встречу с дядькой. Бдительность...
...Часто во время бомбежек вслед за немецкими самолетами вспыхивали белые облачка. Они рассеивались и медленно оседали. Ветер разносил бумажную метель на землю сыпались листовки.
Несколько позже в бомболюки штурмовиков тоже начали заталкивать объемистые стопки, перевязанные крест-накрест бечевкой. Наши листовки были напечатаны готическим шрифтом. Что там написано - никто из нас не знал. Догадывались, что на одной стороне было какое-то воззвание (после первых слов стоял восклицательный знак), а на другой, в рамочке, пропуск тому фрицу, который бы надумал сдаваться в плен.
Немцы сбрасывали листовки с русским текстом, и соблазн прочитать "брехню колченогого Геббельса" был велик. Но оперуполномоченный СМЕРША и комиссар Рябов всех строго-настрого предупредили, что читать листовки запрещено. Их нужно собирать и немедленно сдавать для уничтожения.
Каждый раз, когда начинался "листопад", все кидались, как на борьбу с саранчой.
Вскоре появился написанный полковым художником Сашей Булынденко лозунг: "На коварные вылазки врага ответим усилением бдительности!"
Боевое задание
Полк продолжал боевые действия с нового полевого аэродрома в 50 километрах юго-восточнее Климовичей.
Основными целями для штурмовиков теперь были не мосты, а колонны противника, двигавшиеся по дороге на Рославль.
В первых числах июля противник продолжал рассекать сильно ослабленную группировку наших войск мощным танковым клином армии вторжения, а наши свежие силы из тыла страны прибывали с опозданием и вступали в бой разрозненно.
На Смоленском направлении сдерживал противника Резервный фронт, его соседом слева был Центральный фронт, включавший 13-ю и 21-ю армии. Эти армии были оттеснены противником с основного направления и оказались развернутыми фронтом не на запад, а на север, откуда также следовали удар за ударом.
Фронт уже откатился за Днепр. Но и в этой критической обстановке соединения 21-й армии нанесли ошеломивший противника мощный контрудар в северо-западном направлении по флангу глубоко вклинившейся группировки. Наши войска форсировали Днепр, выбили противника из Рогачева, потом из Жлобина и с упорными боями двинулись к Бобруйску. Хоть и пришлось нашим войскам вскоре отойти, но этим контрударом было отвлечено от главного направления и втянуто в сражение восемь немецких дивизий.
Тяжело было войскам, нелегко приходилось и летчикам при подавляющем перевесе сил противника в воздухе.
Косяки "хейнкелей" и "юнкерсов" то и дело проплывали в небе, юркие "мессеры" низко проносились парами над дорогами, обстреливая войска. Казалось, что авиации у немцев стало еще больше.
О воздушной обстановке тех дней в книге Маршала Советского Союза А. И. Еременко "На Западном направлении" сказано:
"...Авиация противника абсолютно господствовала в воздухе. Не встречая сопротивления, она действовала небольшими группами на бреющих полетах, обстреливала дороги, бомбила скопления наших войск, разрушала города, истребляла мирное население... В те тяжелые дни и бессонные ночи, стиснув зубы, мы отыскивали пути к возможности организации отпора фашистам".
Шел двенадцатый день войны...
По-прежнему возникали вопросы: "Не устояли на Березине из-за недостатка сил, так почему же не задержали противника свежие армии на Днепре? Когда же наступит тот сокрушающий удар, о котором идут упорные разговоры? Неужели перед этим решили заманить противника поглубже? Почему у нас так мало самолетов? Куда девалась та мощь, которую показывали на воздушных парадах? Где те самолеты, которые летают дальше всех, быстрее всех и выше всех?"
3 июля... Эта дата запомнилась надолго. Впервые с начала войны мы услышали знакомый глухой голос с грузинским акцентом и первые слова, схватившие за самое сердце: "К вам обращаюсь я, друзья мои!" И. В. Сталин, возглавивший в эти дни Вооруженные Силы, в своей чеканной речи не успокаивал. Он говорил суровую правду, которая клала конец вопиющему несоответствию ободряющих официальных сообщений с действительным положением вещей. Теперь хоть и не осталось надежд на то, что наши неудачи кратковременны (отстранили и строго наказали бесталанного командующего, - другой быстро выправит дело!), зато стало ясно: чудес ждать не приходится, слухи о каком-то готовящемся сокрушительном ударе не соответствуют действительности. Надо рассчитывать на те силы, которые есть. Призыв Сталина осознать всю глубину "смертельной опасности", призыв к беспощадной борьбе с дезертирами и трусами еще раз убеждал нас в этом.
...На аэродром к штурмовикам часто наведывался на своей "эмке" генерал-лейтенант Кравченко. Возможно, эти наезды не были бы такими частыми, если бы не постоянная порча линий связи. Автомобиль служил ему подвижным пунктом управления, где он проводил большую часть времени, мотаясь по аэродромам.
Покидал он свою машину для того, чтобы поставить боевую задачу или во время перекура перекинуться парой слов с летчиками, пошутить, приободрить их. "Еще немножко, и мы им начнем хребет ломать!" - частенько говаривал он. Комдив вел себя запросто с рядовыми летчиками, несмотря на то, что от них его теперь отдаляли и высокое воинское звание, и заслуженная слава.
