– Ладно, – согласился он. Оставив куртку в кабине трактора, неспешно направился к мастерской. Вошел в помещение и увидел еще двоих по характеру задиристых трактористов Кирилла Ерша и Петра Репчука. По их угрюмым лицам и колючим взглядам понял, на какой разговор пригласил Иван. Они сидели на скамье за столом, покрытым листом оцинкованной жести, где обычно доминошники забивают «козла». Федор пристально поглядел на Колупая.

– О, ты, Ванька, не один. Шустрая гоп-компания собралась, в самый раз сообразить на троих, заложить за воротник, – ухмыльнулся Головин. – Так, что бригадир велел передать? Выкладывай, не тяни кота за хвост. Устал, как вол, жрать охота, дома дочка ждет…

– У тебя, Федор, после чифиря глаза навыкате, лезут из орбит. Все равно, что допинг, наркота. От избытка дурной энергии готов горы своротить. Нам за тобой не угнаться. Нечего по две-три нормы делать, – упрекнул Кирилл. – Ты здоровый бугай, а нам с одной нормой трудно справиться. Почти всех трактористов подвел под монастырь.

– Меньше надо пить и лясы точить, доходяги, жуки навозные, бздуны колхозные, – усмехнулся Головин.

– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, – фальцетом пропел Репчук и осекся, напоровшись на колючий взгляд Федора.

– Не дождетесь! В моем роду одни долгожители, – заявил Головин. – Я вас быстрее в могилу сведу.

– По-доброму тебя просим, сбавь обороты, не царапай землю. Откуда ты на наши головы свалился. Работали ведь спокойно, не рвали жилы. Выполняли по полторы нормы и получали премии, а теперь жалкие гроши. Из-за тебя, стахановца, ударника труда конторские крысы чуть ли не каждый месяц завышают нормы выработки на вспашке, культивации, – подал голос Петр. – Смотрят на твои показатели и нас напрягают. Заставляют плясать под твою дудку. Так и по миру с торбой пустят…

– Что вам, сухарики, от меня надо? Может, прикажите за вас, тунеядцев, лямку тянуть? А вы будете сидеть на печи и кушать калачи.

– И Хвыля, как тот тюфяк, не может, или не хочет за интересы трудового народа постоять. Оно и понятно, ведь вы с ним почти свояки. Как только его сын Андрей отслужит в армии, жениться на Светке, окончательно породнитесь. Умоляем, сбавь темпы, работай, как все. Не высовывайся в ударники, – посоветовал Колупай. – Откуда ты, такой ретивый и упертый, как хохол репный? Работал бы себе на ферме возле баб и коров. Так нет, напросился в бригаду, захотелось в поле разгуляться. Погулял и катись назад, развози на колесном МТЗ корма животным.

– Болт вам на рыло! У меня от запаха коровьих «лепешек» и мочи аллергия, – заявил Головин. – Катитесь сами на все четыре стороны.

Он намеревался развернуться и уйти, но Колупай поднялся, сжал пальцы в кулаки, приблизился и с вызовом сообщил:

– Федор, колись! Мы с Репой проверили качество твоей вспашки, Оказывается, что ты только по краям пашешь, как следует, а в середине поля скребешь плугом. Фальшивый стахановец. Так каждый может стать передовиком. Напишем докладную Якову Абрамычу в контору, накроется твоя премия…

– Ах ты, стукач, гнида, сморчок,– сквозь зубы процедил Головин, заметив, что Репчук и Ерш, держа в руках массивные ключи, обступили его с обеих сторон. Следя за их движениями, отступил на шаг, а потом резко, по-боксерски выбросил вперед кулак правой руки. Удар пришелся под левый глаз Ивана. Тот вскрикнул от боли и, словно птица, взмахнув руками, едва удержался на ногах. Мешок под глазом налился кровью и заплыл. Перед взором растаял едва различимый силуэт Федора.

– Мужики, всыпьте ему! Репа, дай ему в харю, чтобы кровью захлебнулся,– фальцетом взвизгнул пострадавший, но Головин опередил. Тяжелым ботинком с заклепками ударил Петра в пах. Тот взвыл от дикой боли, выпустил из руки ключ, схватился за место, где скрывалась мошонка.

Согнулся в три погибели. Кирилл резвым козленком лихо отпрянул в сторону, не рискнув приблизиться к верзиле.

– Ты куда, Ерш? Подходи и тебя за компанию долбану по глупой башке. Твои кореша получили свою пайку, а ты, как заяц, спрятался в кусты. Нехорошо, не по-братски.

Тот не рискнул приблизиться к верзиле.

– Ну, что, «три богатыря», поговорили, побазарили, – самодовольно изрек Федор, разминая пальцы руки, куражась.

– Мы заявим в милицию, участковому Удоду,– пригрозил Колупай, боясь прикоснуться к заплывшему кровью глазу. – Загремишь на нары суток на пятнадцать. Там тебе быстро мозги вправят.

– Дохлый номер, закон на моей стороне – самооборона против трех алкашей. Вас трое быков, а я один и с голыми руками.

–Ты меня первый ударил, а не собирался тебя бить. Лишь припугнуть решили. Петр и Кирилл подтвердят, – сказал Иван.– Жаль, что нет с нами Степки Ермакова. Он бы тебе всыпал жару-пару.

– Степку, сморчка, что от горшка два вершка, сотру в порошок. Если заложите, то всех так отрехтую, что живого места не останется, – Головин метнулся к ящику с инструментами, схватил монтировку и со зверской гримасой, скаля крупные зубы, надвинулся на Колупая. Тот, словно подростком, дрогнул и бросился прочь из мастерской. За ним устремились Репчук и Ерш. Засунув два пальца в рот, Федор пронзительно засвистел и закричал вдогонку: – Эх, вы, жуки навозные, бздуны колхозные. Впредь козлам наука будет, больше не сунетесь.

«Разбежались, как трусливые зайцы, теперь никто не посмеет сунуться», – с чувством победителя подумал он. Какие мысли обуревали позорно сбежавших механизаторов, осталось неведомо. На следующее утро Колупай и Репчук отлеживались, залечивая раны и травмы.

Обеспокоенный их отсутствием, Назар Хвыля узнал о потасовке в ремонтно-механической мастерской и посетил Колупая.

–Иван, що трапылось? – спросил бригадир у пострадавшего механизатора, взирая на синяк под его глазом.

– Вечером после работы собрались мы с Ершом и Репой в мастерской. Ждали, когда подъедет Головин, чтобы поговорить с ним по-человечески, – пояснил тракторист. – Упрекнули его за то, что, как прокаженный, гонится за длинным рублем. Нам из-за него конторские крысы для экономии фонда зарплаты увеличивают нормы выработки.

– Да, маемо цю справу, – вздохнул бригадир.

– Назар, он же тебя и всех нас за нос водит.

– Майже?

– Знаешь, почему этот ударник, стахановец, постоянно в передовиках, дармовые деньги гребет лопатой?

– Ни, не знамо.

– То-то и оно. Мы не поленились и в выходной день вместе с Репой побывали на поле, которое недавно вспахал Федор. Взяли с собой линейку и замерили глубину вспашки в разных местах.

– Що зъясувалы? – оживился бригадир.

– На участках по краям поля глубина составила тридцать сантиметров, а в середине – не более десяти-пятнадцати. Бракодел, халтурщик Федор, потому и скачет по полю галопом. Берет количеством гектаров, а не качеством вспашки. Так любой из наших трактористов может, не шибко мозоля руки, стать стахановцем.

– Мабуть вы помылылись? – Хвыля озадаченно почесал правой рукой толстый затылок.

– Не ошиблись, именно Головин работал на том поле. Проверьте по нарядам. Когда я ему об этом сказал, то Федор озверел, набросился. Мне вот «фонарь» навесил, а Петьку ударил ботинком по яйцам. Только Ершу ничего не перепало. Сегодня же напишу заявление участковому инспектору Удоду и директору Дягелю. Пусть они, бешеного быка, посадит в каталажку на пятнадцать суток, а еще лучше лишат премии, уволят из нашего сельхозпредприятия.

– Иван, не хвылюйся, заява не треба, – попросил Хвыля, понимая, что из-за скандала и позора пострадает, лишится премии вся бригада. – Я самотушкы с ним поспилкуюсь, щоб руки не распускал.

– Пусть Яков Абрамыч мне и Репе оплатит больничные, пособие на медикаменты, лечение и питание, а Головина оштрафует за брак в работе, лишит премии. Такие наши условия.

– Добрэ, – пообещал бригадир, довольный исходом беседы.– Репчуку скажы, щоб не пысав заяву. Я сам поспилкуюсь с Дягелем.

В полдень приехал к Головину, который занимался вспашкой поля. Лемеха плуга выворачивали пласты почвы. Бригадир подал знак рукой, мол, остановись. Не заглушая двигатель, Федор выглянул из кабины трактора. Назар пристально вгляделся в его лицо, надеясь подметить следы драки, но тщетно.