– Скажешь, тоже!.. Да, меня здесь каждый знает. Я, Сашка. Сашка-пасечник! Ты к кому приехала-то?

– Не скажу, теперь. Вышел ты у меня из доверия, Сашка-пасечник! Встретил меня очень «ласково», поэтому не стану с тобой говорить теперь. Прощай, пойду я.

– А я и сам знаю к кому ты приехала. Можешь не говорить.

– Откуда? У меня что, на лбу написано? – особо спешить и убегать от него, на мой взгляд, все же не стоило, поэтому медлила с уходом.

– Нет, – он заулыбался во весь рот и чуть сдвинул выцветшую, когда-то бывшую синей, бейсболку чуть вверх, и теперь стало возможным увидеть его лицо целиком, а не только нос и рот. – Мать говорила, что к тетке Нюре должна внучка приехать. То ли из Питера, то ли из Москвы…

– Из Москвы, – выпалила я, не задумываясь, очень надеясь, что попала в точку, и он, этот пасечник, перестанет меня подозревать и приставать с каверзными вопросами. – Все?! Тогда, я пошла.

Теперь уже, мне казалось, можно было развернуться и продолжить движение по шпалам.

– И куда ты направляешься? Тебе, разве, не сказали, что у нас здесь бродить по ночам не безопасно? Места глухие, зверья всякого полно… опять же, о беглых слух прошел. А ты идешь в сторону от поселка, не к нему, вовсе…

– Как не к нему? А куда? – закрутила я головой и в одну сторону рельс и в другую. – Мне казалось, что правильно иду.

– Не, а. Ошибаешься, – он чему-то радовался, вот дуралей.

– Хорошо, что сказал. Спасибо. Значит, мне туда, – указала в ту сторону, откуда и пришла. – А там что? В другой стороне?

– Ничего. Нет, если пару-тройку суток топать станешь, то там будет маленький хутор. А больше ничего. У нас здесь, знаешь ли, простор! Налево пойдешь и направо пойдешь, все равно, ничего не найдешь, – ему пришла охота веселиться, а мне, хоть плачь.

– А если пойти по этой тропе? – указала на стежку через поле с разнотравьем. – Там что?

– Можно. Тоже до села дойдешь. К своей бабушке попадешь. Но по шпалам быстрее. По ним только ночь идти. А через поле намного дольше.

– Как ночь? Я не могу ночь!

– Пожалуй, что так, – почесал он затылок, и от этого его бейсболка снова съехала на глаза. – Так зачем же ты так далеко от села ушла?

Поневоле стала к нему присматриваться. Он что, издевался? Эти его ухмылки и смешки! Может, парень мне врал? Что с него станется? С виду, совсем молодой, лет двадцать, максимум двадцать два. Я посчитала его, где-то, своим ровесником. Это по лицу, вернее, по тому, что видела из-под козырька его кепки, а много чего рассмотреть, никак не удавалось. Телосложение тоже оставалось загадкой. Все из-за безразмерно большой одежды. На нем были широченные штаны и видавший виды пиджак, одетый на голое тело. Ничего нельзя было увидеть определенного.

– Послушай, Саша! А сам ты куда сейчас? Не в село ли? Что если меня бы подвез? – кивнула в сторону прислоненного к ели его колесного средства передвижения.

– Не, а. Мне не туда, – продолжал он радоваться.

– А ты не мог бы одолжить мне свой велосипед? Я бы так скорее добралась до дома. Потом бы непременно тебе его вернула. Клянусь!

– Не, а. Не выйдет.

Что же его так разбирало на ухмылки? Я чувствовала, что начинала сердиться. Хотя, спрашивалось, с чего бы? Кто я ему? Впервые видел, и только. Назвалась внучкой неведомой Нюры, которую и в глаза не видела. А он поверил. Или нет? Тоже вопрос.

– Жалко? Или не доверяешь?

– Почему? Велосипед доброго слова не стоит. Да и тебе здесь деться особо и некуда: на многие километры ни одного населенного пункта. И вообще, у нас здесь все проще, чем у вас в Москве. А не дам оттого, что он сломан. Сама посмотри. Когда ты ко мне подошла, я что делал?

– Что-то там с ним ковырялся.

– Не что-то там, а пытался чинить. Только ничего не получилось. Придется на пасеку возвращаться.

– На пасеку? Это куда?

– Туда, – махнул рукой в сторону леса, куда устремлялся другой видимый отрезок тропинки.

Я проследила за его взмахом и тогда заметила, как стало быстро темнеть. Ельник стоял уже совсем черный и мрачный, не то, что поле, там еще было вполне симпатично в лучах заходящего солнца.

– Да?! – произнесла я в задумчивости, но уже подозревала, что была близка к полной растерянности. – Что же мне делать?

– Это вопрос! – он стал с усердием чесать себя за ухом, да так, что, казалось, совсем про меня забыл.

– Наверное, скоро стемнеет? И тогда я совсем могу потеряться. У тебя что, вовсе нет чувства сострадания?

– Нет, сострадание есть. Но идти с тобой в село, на ночь глядя, мне не светит. Ты же на это намекаешь?

– На это. А какие еще могут быть варианты? Мне же надо добраться до жилья! Что же еще остается делать?

– Это вопрос! – Сашка перекинулся на другое ухо, не иначе, как чесотка образовалась у парня.

– Я бы пошла по шпалам, – в задумчивости проговорила сама себе. – Так и быстрее и не так страшно, все же транспортный участок. Но там какие-то звери копошились в кустах. У вас медведи водятся? Мне показалось, что звери были крупные.

– Водятся, должны водиться, как без них. Но это, скорее всего, были кабаны. Они последнее время стали часто у полотна бродить.

– А кабаны опасны для человека?

– Для тебя все опасны, если на то пошло. А еще одета ты слишком легко: джинсы все в дырках и футболка совсем тонкая. Замерзнешь, одним словом. Нельзя тебе в таком виде и одной бродить ночью, хоть и по шпалам.

– Но выхода же нет?!

– А еще могут повстречаться лихие люди. Про них забыла?

– Откуда, если кругом одни звери и просторы? А, беглые, что ли?

– Не что ли, а беглые!

– Ладно, ладно, запугал уже. Что дальше? Я не круглая дура, соображаю, куда ты клонишь…

– Надо больно! С самого начала было понятно, что мне придется тебя к себе на пасеку приглашать. Только, возни потом с тобой, не оберешься. Вот я и пытался еще подумать, куда тебя деть.

– Надумал? Так выходит, что мне уже все равно, куда идти. Ночевать-то где-то надо. Я поэтому согласна, веди на пасеку, на твою.

– Согласна она! – забурчал он недовольно. – А со мной как быть? А мне оно надо?! Что потом люди скажут?

– В смысле?

– Бабка твоя… да и мать моя… Начнут потом вязаться! И так, прохода нет…

– Ты о чем? Смотри, солнце садится, а мы все здесь стоим, время тратим. До твоего жилья, или что там у тебя есть, далеко еще идти?

– Близко. Не больше часа.

– Час?! Ничего себе! А мы все стоим?! Пошли быстрее, по дороге бурчать будешь. А я в темноте ходить не умею, мне фонари нужны, городская я девушка, к лунному свету не привыкла.

Время отсчитывать по звездам тоже не умела. Сколько мы с ним брели до его старушки-избушки понятия не имела. Только к концу пути основательно выдохлась и стала совсем уже часто спотыкаться. А ему было, хоть бы хны. Катил рядом с собой свой допотопный велосипед и вышагивал своими длинными ногами. Раз, два! Раз, два! И все в быстром темпе и ни разу даже не споткнулся. Не то, что я: все кочки, корешки и коряги собрала мысами кроссовок.

– Вот мы и пришли. Будь, как дома, одним словом, – Сашка прислонил велосипед к какой-то серой, почти невидимой в темноте, бревенчатой стене и поднялся по скрипучим ступеням на крыльцо. – Под ноги смотри, тут доски неровные и порог выступает. Не то, лоб можно расшибить. Или подожди меня. Я сейчас зажгу керосинку и тебе посвечу.

– Как керосинку? А где электричество? – от усталости я еле языком ворочала, совсем он меня загнал.

– Издеваешься?! Кто же сюда провода потянет? Только керосинка.

– А в избе у тебя прохладно. Или это я озябла?

– Когда успела? Мы же в движении были? Я думал, тебе от ходьбы жарко станет. А в избе есть печь, но не топить же ее летом?

– Мне от ходьбы твоей ногу натерло, и еще устала, что только лечь и заснуть и хочу. Но ночью у вас тут сыро и холодно, а я в тонкой кофточке. Так что, ничего мне не жарко, а вовсе наоборот. Тебе что, дров жалко? Вон, сколько их вокруг стоит!

– Лес имеешь в виду? Может, тебе топор дать?