А в Ленинграде столько родни!
Андрей прибавил шагу – опаздывает. Он всегда чувствовал себя неловко с цветами в руках. Вот и сейчас, подходя к месту их встречи с Настей, опустил букетик роз бутонами вниз, как веник… Но он был с цветами! Как никогда.
Настя шла навстречу и улыбалась. Как он хорош со своей мальчишеской походкой!
Смущенно, едва поздоровавшись, он спросил:
– Выйдешь за меня?
– Да, конечно, да!
– Ух, а я переживал…
– Что переживал?
– Что не согласишься.
– Дурачок…
– Слушай, а давай к нашим в деревню смотаемся! Так хочется, хоть на денек! Я забегался, даже не звонил сто лет.
– Давай в пятницу. А я тетю Нину недавно видела. Она к врачам в Курск приезжала.
– А что с ней?
– Да там что-то… особо не рассказывала. Все говорила, что первый раз после того облака из Чернобыля огурцы нормальные. А то ведь все листья чернели у них.
– Да, огурцы чувствуют. Они же из воды практически состоят. А вода откуда – из земли…
– Ой, какой же ты у меня умный да знающий!
– Что есть, то есть, – Андрей засмеялся и обнял Настю за талию.
* * *
Они прошли в сад и присели на старую, видавшую виды скамеечку. Зинаида Петровна молча теребила в руках носовой платок. Андрей не торопил ее.
– Не хотела сначала говорить тебе, но теперь скажу. Настя-то наша чуть замуж не выскочила.
– Когда? – Андрей был поражен.
– Чуть больше полугода назад.
И Зинаида Петровна поведала изумленному Андрею, как однажды Настя явилась домой с черноволосым красавцем и представила его: «Ренат, мой жених».
Ренат, ничуть не смущаясь, бодро пожал родителям руки и сразу объявил, что он только что получил диплом инженера-строителя, и они с Настей скоро уезжают в Казань, где живут его папа с мамой и два брата. Дом у них там большой, так что проблем никаких не будет, места всем хватит. А своим родителям он уже все сообщил, они очень рады…
– Меня чуть удар не хватил, Андрюш!
– И чем все кончилось?
– Ну ушел он, а я дочь вразумлять стала. Говорила, что не будет ей в этой Казани счастья. Потому что чужие там все. Надо среди своих жить. Может, и хороший этот Ренат, а ничего путного не выйдет. Ведь христиане мы…
Зинаида Петровна вытерла платочком повлажневшие глаза.
– Я сказала: или этот Ренат, или мы с отцом. Так Настя из дома уходила, у подружек жила. Все никак смириться не хотела. Ну слава Богу, может еще кто-то с ней поговорил или сама хорошо подумала. А только через неделю пришла домой тихая, грустная. И больше про этого казанского Рената мы не слыхали.
Зинаида Петровна вздохнула.
– А со мной с тех пор совсем перестала по душам разговаривать. Так, все междометиями…
– Да, история…
Вот так Настя! А он-то думал, что с тех самых детских лет Настя только о нем мечтает…
– Андрюш, ты меня не выдавай. Захочет – сама скажет.
– А вы мне это зачем рассказали?
– Чтоб берег ее!
Зинаида Петровна сердито поглядела на Андрея и пошла к дому.
20 июня 1990 года. Она.
Надя стояла на сцене и слушала, как ей хлопает зал.
Это было чувство, наверное, ни с чем ни сравнимое. Она – на сцене, как настоящая актриса. Здесь, в школьном театре-студии Надя чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Пусть ей не всегда доставались главные роли, это было неважно. А важно было то, что она играла, она перевоплощалась в других людей, проживала их жизни, написанные драматургами, страдала их страданиями, любила их любовью. Давнишняя детская игра перешла в реальность.
А сегодня она играла Ларису, бесприданницу в пьесе Островского. Ей очень по душе был этот образ, и перевоплощение давалось легко.
С мальчиком, который играл Паратова, у Нади были отношения с точностью наоборот. Лариса-Надя обожала Паратова, а Надя Володина очень Паратова-Сашу не любила. Саша-Паратов был по уши влюблен в Надю Володину, а Паратов играл чувствами Ларисы-Нади, как игрушкой.
Это для того здесь написано, дорогой читатель, чтобы было понятно, как Наде было трудно изобразить любовь, где ее уж совсем не было.
Но спектакль удался, и зрителям понравилось! А это – главное! Ведь для них все и делается…
Нонна Константиновна, художественный руководитель их театра-студии, – настоящая актриса, между прочим, – сказала, что ей, Наде, надо попробовать в театральный поступить.
Но дома никто и слышать об этом не хотел. Папа скептически хмыкал, а мама сразу заявила: «Это не профессия. Надо научиться хоть что-то делать руками!»
– Что руками? Что? – кричала Надя в одну из таких ссор. – Пойми, я хочу играть! Нонна Константиновна…
– Твоя Нонна Константиновна сама без ролей и денег сидит.
– Откуда ты знаешь?
– Тут и знать нечего. Кружок ваш ведет.
– Не кружок, а театр!
– Ой, не смеши. И ты сама говорила, что она сказала «надо попробовать». Глупышка, там, знаешь, какие пробуют?
– Какие?
– Ну или ноги от ушей, или чьи-то дети.
Тут Наде крыть было нечем. Ноги были обычные. И она – дочь обычных инженеров, которых кругом великое множество. И уж точно в театральном мире, в который мечтала попасть Надя, никто о них не ведал…
Но сейчас Надя стояла на сцене, и ей аплодировал зал. Там, в темной глубине, она видела сотни лиц и глаз, обращенных на нее и увлеченных вместе с ней изумительной пьесой великого Островского.
28 апреля 1994 года. Он.
Ляля сидела на краю кушетки и, улыбаясь, разглядывала лежащего перед ней мужчину.
Она только что приняла душ. На ней была его рубашка, которая чуть прикрывала Лялино роскошное тело. Лялина грудь была просто великолепна, несмотря на то, что она уже давно миновала рубеж в двадцать пять лет.
Прекрасно зная свои лучшие стороны, она и сейчас чуть больше приоткрыла свое тело и наслаждалась произведенным эффектом.
Его глаза снова затуманились, он порывисто обнял ее. Но тут, как будто споткнувшись, остановился и Лялину руку выпустил.
– Что? – недовольно спросила Ляля.
– Все, надо идти.
– Куда?
– Дочку из детсада забрать.
– Так рано еще. А что, жена не может дочку забрать?
– Слушай, Ляля, оставь мою жену в покое!
– А я ее и не трогаю. Андрюш, сейчас все так удачно складывается – Володя только через три дня вернется. Ну придумай что-нибудь для жены. Скажи, что на судно вызвали срочно… что-то случилось… Когда еще так повезет, что он в походе, а ты на берегу? Останься! Я тебе такую ночку обещаю – не забудешь!
И так она говорила-уговаривала, так призывно вздымалась ее грудь, что Андрей, поколебавшись, сказал:
– Ладно, Лялечка, скоро буду. Не одевайся!
Ляля счастливо засмеялась и дала поцеловать себя на прощание.
На улице было не по-весеннему холодно и промозгло. Город давно жил без солнца, без тепла. Здесь все казалось неумытым, заброшенным, забытым. Дома стояли в ободранной штукатурке с забитыми всяким хламом балконами. Казалось, это здесь никого не волновало. Это было не важно. Потому что все здесь подчинялось одному – служению ледяному морю на холодных стальных чудовищах, которые то темными китовыми тушами торчали из воды, то железными ихтиозаврами безмолвно стояли у причалов, ощерившись воинственными пушками.
Навстречу Андрею попадались знакомые офицеры, улыбались, приветствуя его. И ему показалось, что все они в курсе, откуда он идет, и что собирается делать потом.
На душе стало мерзко.
Оазисом посреди серой улицы сиял огнями цветочный ларек. У входа стоял хозяин ларька, пожилой азербайджанец Карим. Увидев Андрея, он прямо расцвел.
– Здравствуй, дорогой! Как дела?
– Здравствуй, Карим. Все нормально.
– Жену решил навестить?
– Да.
– Заходи.
– Спасибо.
Андрей вошел в цветочное царство. Ароматы гвоздик, роз и лилий, свежесть зелени обхватили его прозрачным облаком.
