Поменялись местами.

Фобос мог бы потянуть этот момент своего триумфа еще какое-то время. Фобос мог бы толкнуть пафосную нравоучительную речь. Фобос мог бы, но отчего-то ему этого совсем не хотелось. Он щелкает пальцами, и решетки рассыпаются серым песком. Зрачки Элион расширяются, и губы, тонко сжатые в прямую линию, дергаются, силясь что-то сказать. Фобос заходит на освобожденную площадку пять на пять и присаживается на колени рядом с Элион.

Бордовые обожженные ладони, бросаются в глаза, как только Фобос берет ее за руку, а она с неясным шипением вырывает ее. Странное дело, с Фобосом ведь было нечто похожее, когда тот понял, что Элион его покинула навсегда. Чувство правильности, как когда последний кусочек паззла входит и дополняет общую картину, почти перебивает чувство досады от боли, что испытала Элион.

Она упрямо смаргивает горячие слезы и молчит, отводя взгляд. Фобос знает, о чем она молчит, и что ей не позволит сказать гордость, поэтому он просто подносит ее руки к губам и осторожно, чтобы не задеть ожоги, целует. Вопреки ожиданиям, этот успокаивающий жест вызывает еще один поток слез, и короткие неуверенные смешки начинают вырываться у Фобоса. Как вообще можно понять этих девчонок?

— Ты все-таки… победил, — без эмоций в голосе констатирует факт Элион, когда Фобос медленно залечивает ее ладони.

Особенной радости у нее в голосе не чувствуется, но после всего, что случилось, это неудивительно. Ей сложно свыкнуться с мыслью, что это действительно происходит, и Фобос спустя пару минут не поднимется и не скажет, что он просто посмеялся над ней.

— С твоей помощью, — он коротко усмехается и обращает свое внимание на ее неестественно согнутую лодыжку.

— Не нужно, — качает головой она, протестуя против того, чтобы он излечил ее.

— Если неправильно срастется… — мягко начинает Фобос, но замечая ее взгляд, замолкает.

Элион прикрывает глаза, и пересохшие губы ее трогает неясная полу-улыбка.

—Я хочу помнить.

С такой позицией сложно согласится, это не слишком практично, и совершенно неясно, почему Элион хочет оставить себе такое напоминание, но Фобос не спорит. Что-то в ее неестественно прямой осанке, ее гордо приподнятом подбородке и рассеянном, блуждающем в пространств е взгляде голубых глаз не дают ему говорить. Элион нарочито игнорирует его, рассматривая что угодно, только не его. Она теперь совсем другая: холодная и чужая, будто и не было той веселой нежной девочки, что прибыла из Хитерфилда, и от осознания этого в груди у Фобоса расползается ужас. В ней что-то треснуло и сломалось, она приняла правила игры. И мысль о том, что Фобос первый дал ей повод сомневаться в ее чистых идеалах, как никогда раньше, резала душу.

Почти неосознанно он касается ладонью ее щеки, заставляя все-таки обратить на себя внимание. Элион не отстраняется, когда он проводит линию по ее лицу, спускаясь на шею, только смотрит с прохладным вызовом.

— Что ты сделал с… — ее голос дрожит и рвется на последнем слове, выдавая отчаянное волнение.

Рука Фобоса замирает, а затем отклоняется чуть в сторону и мягко отбрасывает волосы с ее плеч. Губы трогает кривая усмешка. Ответ теперь не так важен, Элион все понимает и без слов. Фобос и раньше не стал бы искать темницы или устраивать суд, а со Светом Меридиана — тем более. Всё кончено.

— Что ж, это вполне… — набирается сил и отрывисто произносит Элион, но судорожно выдыхает, когда Фобос неожиданно одним рывком притягивает ее к своей груди, то и дело, обдавая горячим дыханием ее висок между невесомыми поцелуями.

— Никто. Никогда. Больше… — шепчет Фобос с болезненной нежностью, переходящей в отчаянную ненависть. — Слышишь? Больше никто не посмеет… Я не позволю. Я позабочусь…

Фобос обнимает ее с такой силой, что Элион трудно дышать, но сейчас это ей необходимо, потому что невыносимо признать, что слезы, которые душат и рвутся наружу с такими высокими всхлипами, гораздо сильнее мешают. Фобос, кажется, тоже это понимает и не отпускает ее, даже когда тонкие ладони в шрамах впиваются ему в плечи, заставляют зажмуриться, лишь бы не отпустить хрупкое, вырывающееся тело.

— Я буду рядом. Я больше никогда… Никогда. Не оставлю, — с ожесточением выплевывает слова Фобос, ласково проводя дорожки ладонью вдоль позвоночника, до тех пор пока ее руки не ложатся на его плечи и она не затихает, уткнувшись ему в шею.

— Хорошо, — Элион говорит это так тихо, что Фобосу даже кажется, что ему послышалось, но затем она повторяет. Фобос чувствует, как с груди слетает огромная бетонная плита. Она приняла его.

****

— Что теперь? — выдыхает Элион с закрытыми глазами, послушно вытягиваясь на кровати вдоль по длине, позволяя Фобосу вглядываться в ее лицо, оставаясь незамеченным. Почему он не замечал раньше, что она такая красивая? И невысказанная боль и страдания, отпечатавшиеся на ее лице сейчас, ничуть не умерили ее очарования.

— Я женюсь на тебе, — пожимает плечами Фобос, проводя тыльной стороной ладони по ее щеке, на которой еще не до конца зажила ссадина. — Устроим пышную церемонию, назначим на этот день государственный праздник. Я буду править. А ты будешь королевой, чего так хочет Кондракар.

Элион не открывает глаз, да и дыхание у нее по-прежнему размеренное, будто она отсчитывает равные промежутки между вдохами, но Фобос знает, что она его услышала.

— Ох, Фобос, — вздыхает Элион, заметно более расслаблено. — Я же серьезно.

Ни слова о том, что это неправильно или ненормально. Потому что за последнее время быть рядом с Элион, обнимать ее за плечи, согревать холодные руки, целовать — казалось самым правильным, что было у него за всю жизнь. Фобос знает, что она чувствует тоже самое. Он не уверен, что он говорил это несерьезно, но принимает такие правила и усмехается.

— Давай не будем об этом сейчас.

Он сидит на самом краю, в то время, как Элион занимает центральную часть кровати, и он уже готовится прикрыть ее покрывалом и удалиться, но неожиданно она не очень уверенно перекатывается на другой край, освобождая еще немного места рядом с собой. И Фобос ложится рядом.

— Я люблю тебя, Фобос, — неожиданно слышит он над своим ухом, прежде чем провалится в сон, и впервые за долгие годы он засыпает с улыбкой.

И всё было хорошо.