— Мам, ты как будто меня боишься. Даже в глаза не смотришь, — сказала Лютова, безуспешно пытаясь поймать её взгляд.
Та только пожевала губами и неопределённо пожала плечами, а в глаза всё-таки посмотрела на миг — быстренько и опасливо, как в ледяную воду ногой. Напряжение между ними было холодным, звенящим, с привкусом неуютной весенней сырости. Выпив чаю, мать без предисловий заговорила о том, что, видимо, беспокоило её больше всего:
— Кира, поселить тебя здесь на постоянной основе я не могу, меня такой вариант не устроит. Ищи себе жильё, работу. Существенной денежной помощи от меня тоже не жди, у нас самих дела не ахти.
Сидела она с прямой, как доска, спиной, будто не у себя дома находилась — на краю стула, сжав колени и перекрестив на кромке скатерти хрупкие кисти рук. Похоже, и правда боялась. Лютова не то чтобы удивилась, но стало невесело и мутно на душе.
— Мам, ну нельзя же так, — с мягкой укоризной вмешалась Нина. — Не будет же Кира жить на улице, как бомж!
— Не перебивай, — досадливо поморщилась мать. — На несколько дней, так уж и быть, она может остаться, а дальше пусть устраивается, как хочет.
— Мама, но она же только что освободилась! Устроиться не так-то просто в её обстоятельствах!
И Нина встала, прислонившись к краю подоконника и глядя на мать с неодобрением. «Прямо как стороны в суде», — с усмешкой подумалось Кире.
— Не будем обо мне в третьем лице, я уже не на скамье подсудимых, — сказала она, отодвинув пустую чашку и поднявшись. — Пойду я, пожалуй... Расслабься ты, мам, не собираюсь я вас обременять. Нинок, брось в какую-нибудь сумку или пакет мою одёжку, ладно? Ноутбук я тоже заберу. Спасибо, кстати, что позаботилась и сохранила.
— Мама, да что же это такое? — возмутилась Нина. — Как так можно?!
Мать нервно дёрнула худыми плечами, зябко обхватив себя, и ушла в комнату, а сестрёнка бросилась за Кирой следом.
— Ну погоди, куда же ты пойдёшь? Тебе ведь даже переночевать негде!
Нечем Лютовой было успокоить Нину, губы сковала суровость, сердце щемило.
— Ну-ну... Не хнычь. Я не пропаду. — Кира улыбнулась глазами, чмокнула сестру в висок и напомнила: — Манатки мои неси.
Мать вдруг снова озабоченно выглянула:
— Кстати, ты после приезда отметилась, где положено? Ещё не хватало, чтобы к нам приходили из полиции тебя искать...
— Отмечаются, когда назначен административный надзор, — сухо разъяснила Кира. — У меня его нет, я больше никому ничего не должна, так что не беспокойся.
Мать кивнула и скрылась в глубине квартиры. На её лице промелькнуло явное облегчение. Нина, вытирая намокшие ресницы, вынесла спортивную сумку с вещами и ноутбук в чехле. Вжикнули молнии её сапогов, и сестрёнка накинула пальто и шарфик.
— А ты куда? — удивилась Кира.
— Провожу тебя немножко, воздухом подышу, — последовал тихий ответ.
Они шли под руку под фонарями, шурша ногами по ледяным кристаллам подтаявшего снега. Нина встряхнула распущенными золотисто-ореховыми волосами в струях сырого ветра, студившего её тёплые слёзы.
— Не понимаю маму. Почему она так с тобой?.. Ты же ни в чём не виновата!
— Я — пятно на вашей репутации, кнопочка, — усмехнулась Кира. — Поэтому неважно, виновна я или нет. Я просто существую — вот такая, какая есть. Тем и неудобна.
Нина вскинула потемневшие, мерцающие негодованием глаза.
— Если для неё репутация дороже родных людей, нам с ней не по пути.
Лютова не успела ответить, потому что у сестрёнки зазвонил мобильный. Что-то в её лице — то ли дрожь, то ли тень — заставило Киру насторожиться и ловить каждый звук, каждое движение губ, подключаясь через неё к реальности на другом конце линии.
— Слушаю... — Нина сдвинула брови, а спустя секунду они изумлённо взлетели домиком, и она закричала в трубку: — Это ты?! Ты где вообще? Ты куда пропала?! Да как мне не кричать, когда ты... Блин, господи, ну неужели нельзя было хоть намекнуть? Хоть словечко сказать?!.. Киру посадили, ты пропала — и что прикажешь думать, как себя прикажешь чувствовать?!.. Ох... Да, она здесь... Сейчас дам ей трубку.
Холодок напряжения пробежал по плечам мурашками. Кира пронзила сестру вопросительным взглядом, и та пробормотала потрясённо:
— Кир, это тебя... Это Яна. Она нашлась.
Мартовский ветер колыхал ещё голые ветки деревьев, фонари тихонько гудели, а в динамике капелью звенел знакомый бодрый голос:
— Привет! Рада, что ты уже дома. Прости, не могла ускорить твоё освобождение, у маман руки оказались длиннее. Но кое-что я всё-таки предприняла. Сейчас я назову тебе адрес, запомни его. Там тебя будет ждать пакет с новыми, чистыми документами и деньгами. Возьмёшь их и вылетишь ближайшим рейсом в Буэнос-Айрес. Остальное — не по телефону. И да, кстати, купи себе испанский разговорник и выучи в самолёте хотя бы пару-тройку фраз.
— Ты похитила похитителей и отжала у них выкуп? — хрипло, сквозь сухой ком в горле засмеялась Лютова.
— Типа того, — улыбнулся голос на другом конце мира. И добавил несколько виновато и смущённо: — Кнопку обними и поцелуй там от меня. Передай, что я прошу прощения. Не могла я ей всё рассказать, что поделать... Я же обещала быть ей вместо тебя, беречь её... Поэтому ну никак нельзя было её в это втягивать.
— Всё правильно. Ты умница, — улыбнулась Лютова голосу в ответ.
Адрес она запомнила. А в глазах Нины тревожно мерцала влажная пелена — то ли от ветра, то ли от предчувствия разлуки. Кира привлекла её к себе за плечи.
— Иди ко мне... Ну вот, Нинок, не успели мы с тобой повидаться, как опять расстаёмся. Тш-ш... — Приложив пальцы к губам сестры, Лютова остановила готовый сорваться с них водопад вопросов, обняла, зарылась носом в прохладные волны её волос. — Ты только не грусти, кнопка! Как только будет можно, я выйду на связь. Обязательно. Мы не потеряемся. Не бойся.
— Мы... не увидимся больше? — еле слышно пролепетала Нина.
Кира стиснула её крепче. С силой, почти до боли вжимаясь в её побледневшие от страха и огорчения щёки, она царапала шершавыми, потрескавшимися губами нежную кожу.
— Да ты что, солнышко! Увидимся, конечно. Как только всё устаканится, по Скайпу свяжемся, ну, или как получится. Не расстраивайся так, ну чего ты! Ты же у меня одна такая родная, такая хорошая, частичка моя, кровинка, сердечко... Единственный верный мой человечек. Ну всё, всё. Всё будет хорошо. У тебя, у меня... У всех нас. — Лютова ещё раз крепко чмокнула Нину: — Это тебе от Янки привет. Она просит прощения, что исчезла молча. Так было надо ради твоей безопасности. Ну всё, не реви, кнопочка, солнышко...
Поглаживая сестрёнку по волосам, Кира баюкала её в сумбурном потоке нежных слов. Надо быть распоследней сволочью, чтобы не сдержать обещания, оставить её и забыть, отплатив за преданность равнодушием и холодом. И Лютова дала себе самую страшную, смертельную клятву сделать со своей стороны всё, чтобы сберечь эту тёплую ниточку между их сердцами. Для этой клятвы не существовало слов, и она просто отпустила её в тёмное небо. Если там, наверху, кто-то есть, пусть он жестоко покарает за нарушение.
...
Вдох, выдох. Вдох, выдох. Веранду маленького домика озаряла луна и рыжий отблеск пламени в декоративной жаровне-треноге. Кованая чаша хранила огонь, пропуская янтарный свет сквозь ажурный узор своих бортиков. На столике стояла початая бутылка вина и два бокала, блюдо с фруктами и тарелка с сырной нарезкой. Кира вдыхала воздух чужой страны, растянувшись в кресле-шезлонге.
— Так и знала, что тут какой-то подвох. Значит, «мыслить, как преступник» — вот это оно и есть? Погоди, но это уже не только мыслить, но и поступать... Ну, девушка, скажу я вам, вы и бандитка! — И, перегнувшись через подлокотник, она взяла с поцелуем виноградину из губ Яны.
Та с кошачьим прищуром и смешком взъерошила уже чуть обросший затылок Лютовой и втянула её в новый поцелуй, более долгий и страстный. На заднем сиденье такси по дороге из аэропорта они вот так же не могли досыта нацеловаться, чем весьма смутили водителя. Сейчас они в первый раз за минувшие три дня выползли из постели на более-менее продолжительное время, потрудившись накинуть что-то из одежды. Яна основательно подготовилась к встрече: холодильник в доме был до отказа набит едой — в основном, охлаждённым мясом, овощами, зеленью и вином. Время от времени она поджаривала говяжий стейк и резала салат, они ели из одной посуды (чтобы не мыть два набора) и снова спешили окунуться друг в друга, утоляя голод иного рода. Секс и еда, еда и секс — им было не до разговоров. Когда их рты не жевали, они были заняты делом. Пару раз Лютова заикнулась, что у неё помимо прочего есть ещё и потребность в информации, но эти вялые попытки захлебнулись. Ощутив на своих губах тёплое дыхание очередной надвигающейся поцелуйной цунами, а под ладонями — ягодную упругость любимой попки, она соглашалась, что разговоры — не первоочередная необходимость.
