Катрин слегка улыбнулась острому взгляду его черных глаз из-под густых бровей. И склонилась в легком поклоне.

После, в покоях, отведенных ей будущим супругом, она стояла перед зеркалом, где ее одевали две служанки, подгоняя платье. Сшитый специально для нее на свадьбу жуайезскими мастерицами роскошный ярко-голубой котт Катрин подвязала широким серебряным поясом - единственным ее богатством, доставшимся от матери. Расшитое золотом покрывало закреплено было золотой диадемой с изумрудами - еще одним подарком жениха. День выдался солнечным, но морозным, и служанка накинула на плечи Катрин подбитый рысьим мехом плащ. Еще раз взглянув на себя в зеркало, Катрин осталась довольна.

Родственников графини на празднике не ожидали. Братья невесты - кто в походах, кто при дворах далеких королевств. Отец же отказался ехать, сказав, что он до конца исполнил свой родительский долг, передав ее герцогу де Жуайезу. Ее дальнейшая судьба старика дю Вириля больше не интересовала.

Церемония вышла недолгой и красивой. По ее завершении брат Паулюс проводил герцога и герцогиню де Жуайез с крыльца часовни. Во дворе их приветствовали все жители деревни, выстроившиеся вдоль дорожки, ведущей к замку. Герцог выглядел довольным, как и подобает молодожену, ведя под руку Катрин, которая с достоинством смотрела прямо перед собой, почти ничего и никого не замечая.

Едва они стали подниматься по ступенькам на крыльцо, как из толпы слуг вышел музыкант с дульцимером наперевес. Серж Скриб, сочинивший свою песенку в перерывах между любовью и сном в эту ночь, с самой почтительной улыбкой склонился перед своим покровителем и благодетелем и его женой, стараясь лишний раз на нее не смотреть - все же ему еще петь во славу ее красоты.

- Счастья новобрачным! - воскликнул он и стал на одно колено. Но, когда все-таки поднял глаза, замер на мгновение, не в силах ни вздохнуть, ни выдохнуть. Потому что женщина, которую в это самое мгновение он видел перед собой, заставила его сердце, на котором ее образ отразился в ту же минуту, забиться так сильно, что дыханию места не оставалось - она была... прекрасна.

- Счастья новобрачным... - повторил Скриб. И, все-таки устроив на колене свой дульцимер, запел:

Ее глаза подобны диамантам.

Их блеск затмит сиянье синих звезд.

Она пришла в наш мир из мира грез,

А вовсе не из славного Брабанта,

Страны прекрасной самых алых роз.

Ее улыбка - как сиянье солнца.

Его лучи померкнут рядом с ней.

Она - благословенье вешних дней.

Чистейшая вода целебного колодца -

Ее улыбки нежной не ясней.

Прелестная Катрин, подобная виденью,

Достойная игры волшебных звонких лир.

Ее принес собой ласкающий зефир.

И неба, и земли прекрасное творенье,

Да принесет она любовь и свет в наш мир.

Полуобернувшись к музыканту, герцогиня подняла на него холодные глаза. Ничто на ее лице не выдало сердца, которое пропустило удар и после, словно сумасшедшее, сорвалось в пропасть. Вслед за ним ринулась и сама Катрин. В это самое мгновение она поняла - ей больше никогда не знать покоя, до самого ее последнего вздоха. Но грудь продолжала ровно дышать, а надменный взгляд был устремлен на придворного трубадура не больше и не меньше, чем то дозволено знатной даме.

Отвернувшись, она приблизила свое лицо к герцогу и что-то негромко сказала ему. Тот улыбнулся и, накрыв своей ладонью руку Катрин, провозгласил:

- Отменная канцона, Серж! Ты делаешь успехи. Ее Светлость просит поблагодарить тебя за нее.

Молча, не чувствуя своего тела, трубадур Скриб откинул дульцимер за спину и, склонившись еще ниже, подхватил подол платья герцогини и поднес его к своим губам.

- Я не достоин похвалы Ее Светлости, - произнес трубадур. - Но, если Ее Светлость позволит, отныне все мои канцоны будут посвящены лишь ее красоте.

Катрин незаметным жестом выдернула ткань юбки из рук музыканта и, не глядя на него, ответила:

- Если на то будет дозволение моего супруга.

- Если таково ваше желание, - с улыбкой ответил герцог де Жуайез. В день их венчания он хотел угодить супруге, - то теперь в обязанности Сержа будет входить услаждение вашего слуха.

Скриб, поднявшись, так и не мог оторвать взгляда от прекрасного лица герцогини. И понять не мог, что такого случилось с ним в это мгновение. Словно бы из его сердца тонкие серебристые нити устремились к ее сердцу. И это чувство сражало силой и глубиной, потому что ничего подобного он никогда не чувствовал. Он, потомок древнего рода де Конфьянов, был бы счастлив служить ей в доме своего покровителя.

Герцогиня де Жуайез с легкой безразличной улыбкой на устах милостиво кивнула трубадуру и проследовала вместе с мужем в замок.

А трубадур Скриб только и мог, что смотреть им вслед, пока те не скрылись из глаз за спинами прочих подданных и гостей, устремившихся за ними в замок - на пир. Серж почувствовал, что спина покрылась липким холодом. Только теперь он начал осознавать, что произошло в это самое мгновение. Он приветствовал жену герцога де Жуайеза. И ей он пел эту глупую канцону, которая была написана вовсе не о ней. И от этого становилось гадко. Он остался один перед тяжелой дубовой дверью в замок. Вокруг него порхали снежинки. Вот тебе и весна. Но хуже, пожалуй, было только понимание того, что вот сейчас он войдет в эту дверь и будет веселить на проклятом пиру гостей, с которыми имел полное право разделить стол. По праву рождения. Но все же оставался трубадуром для потехи.

IV

Тихонько скрипнула тяжелая дверь за вышедшими из покоев служанками. Легко вздохнув, Катрин забралась под покрывала приготовленного ими брачного ложа. Она рассеянно вспоминала веселый и шумный пир, после которого теперь ее одолевала усталость, и с бо́льшим удовольствием сейчас бы заснула. Но герцогиня де Жуайез гнала от себя сон, покорно ожидая супруга и не желая выказать ничем своего непослушания.

Она оставалась одна не так долго, но время тянулось непривычно медленно. Комнату хорошо натопили. В ней не было запаха сырости, такого знакомого по маленькой башне, которую она занимала в Брабанте. Постель нагрели горячим кирпичом, устроенным в изножье.

Наконец, у входа послышался шорох, и дверь распахнулась. Тяжелым, но нетвердым шагом в опочивальню вошел герцог Робер. Он снял торжественные свои одежды. Но даже и в камизе казался таким же крепким и сильным. Он приблизился к постели со свечой в руках, склонился к Катрин и посмотрел на ее лицо.

Она на мгновение зажмурилась от яркого пламени и, распахнув глаза, взглянула на герцога. Мимолетно подумав о том, как хотела бы, чтобы поскорее все закончилось.