– Да мыслю, Савельич… Однако вторая рыбина могла уже успеть и уйти в Таз-реку. А могла и не успеть, – заметил тот.

– Ну и что из этого? – нетерпеливо спросил Афанасий, пытаясь понять ход его мысли.

– А то, что вот эта рыба, которую поймали наши умельцы, была вроде бы как разведчиком. И теперь все остальные рыбы, которых будет множество, будут идти на нерест только вверх, все время вверх по ее течению, попадая в расставленные нами сети. – Тимофей победоносно посмотрел на них. – Стало быть, теперь успех нашей рыбалки будет вне всяких сомнений.

Афанасий порывисто обнял его.

– Спасибо тебе, Тимофей, за твою светлую голову! – И посмотрел на стрелецкого десятника. – Если наша рыбалка, как сказал Тимофей, будет удачной, то можно будет задержаться здесь и на несколько дней, разбив стан и поставив шатры. Как твое мнение, Семен?

– Да такое же, как и твое, Савельич. Ведь будет гораздо приятнее побаловаться свежей осетриной, чем давиться солониной, туды ее в качель, – улыбнулся он. – Думаю, что и весь отряд будет того же мнения, можешь не сомневаться.

– К тому же, – заметил Афанасий, – и сиг тоже очень даже неплохая рыба, хотя и поменее осетра будет. Да и стерлядка, признаться, далеко не последней рыбой будет. Так что будем ждать результата очередного замета. А теперь давайте-ка двигаться к кострам да отведаем ушицы из той рыбины, что Бог послал, а то у меня уже прямо-таки слюнки текут.

Афанасий с Тимофеем подсели к костру с подветренной стороны, куда ветерком тянуло легкий дымок, как, впрочем, это сделали и все казаки.

– Дюже, однако, гнус дым не уважает, – заметил костровой. – Хоть, конечно, и нам самим не очень-то сладко по причине его едкости для глаз. Но зато без энтой осточертевшей мошкары, будь она неладна. Благодать!.. Дайте-ка я, мужики, еще лапника подкину в костер-то маненько. Вы-то не против того будете?

– Давай, давай, Ипполит, подбрасывай лапник, а то ведь и начальство как раз возвернулось.

Подброшенный в костер лапник густо задымил, разъедая глаза.

– Потерпи, Савельич, маненько, а затем пообвыкнешь, – заботливо посоветовал опытный Ипполит. – Зато вокруг никакой нечисти виться не будет. Красота, да и только!..

– Да уж, намахались мы с Тимофеем ветками, отгоняя от себя гнус, будь он неладен! – рассмеялся Афанасий.

– Это уж точно! – подтвердил проводник.

– И что же там, Савельич, вокруг-то деется? – полюбопытствовал казак, бывший по возрасту старше остальных.

– Да ничего особенного, Игнат. Тундра как тундра… Вот только в версте отсюда обнаружили старое стойбище самоедов, у которого осталось шесть груженных тюками нарт.

Ябко, толмач, сразу же насторожился.

– И что, людей вокруг никого? – удивленно спросил один из казаков.

– Ни души, Поликарп!

– Вот чудеса-то…

– И что же, никто их так и не тронет? – недоверчиво спросил другой.

– Нет, конечно, Степан, – заверил того Афанасий и повернулся к толмачу: – Объясни им, Ябко.

Теперь уже все дружно повернулись к тому.

– Так делают все тундровые ненцы, которых ваш начальник правильно назвал самоедами. К лету они перегоняют стада олешек поближе к Студеному морю, где ягель погуще да и понежнее будет, а все ненужные зимние вещи оставляют на грузовых нартах у старого стойбища. Когда же к зиме они возвращаются назад, то забирают эти нарты с вещами и ставят новое стойбище, но подальше от старого, где ягель еще не вытоптан олешками, – объяснил тот и выжидательно посмотрел на Афанасия, как бы спрашивая: все ли правильно сказал?

Тот утверждающе кивнул головой, и лицо толмача расплылось благодарной улыбкой.

– Вот дела… Это, мужики, не то, что у нас, понимаешь, на Руси. Коли что оставишь даже на самое недолгое время, то потом ищи-свищи…

– А ты как думал, Серафим? Правда, и людишек-то здесь будет поменее, чем у нас.

Казаки согласно закивали головами.

– А вот скажи-ка мне, Ябко, откуда это у твоих соплеменников набралось столько зимних вещей, что хватило на целых шесть нарт, да еще к тому же и грузовых?

Тот непонимающе посмотрел на него:

– Так ведь только одних олешковых шкур, которыми зимой покрывают чумы в два слоя, сколько будет.

Казаки рассмеялись.

– Ну что, утешил свое любопытство, Емельянушка? – усмехнулся Поликарп.

– Да ну вас… – обиженно махнул тот рукой. – Как будто бы вы все знали, что чумы зимой покрываются шкурами в два слоя…

– А где это ты, Ябко, научился так хорошо говорить-то по-нашему? – поинтересовался Игнат.

– В съезжей избе, при которой я и нахожусь уже несколько лет, – с готовностью пояснил тот. – И когда русские отправляются по стойбищам собирать ясак, то меня приставляют к ним толмачом.

– Стало быть, ты должен непременно знать Макара, писца съезжей избы? – спросил Афанасий.

– А как же, начальник! – воскликнул Ябко так, как будто был убежден в том, что все без исключения люди, проживающие в Мангазее хотя бы даже временно, непременно должны были бы знать этого человека. – Очень хороший человек! Ведь он-то как раз и учил меня говорить по-русски.

«Теперь-то ясно, каким это образом Ябко попал в наш отряд», – усмехнулся про себя Афанасий.

– А ты, Серафим, что это рот-то разинул, слушая толмача?! Раз назначен кашеваром, то насыпай ушицу по мискам! Да не забудь и мясца осетрового подкладывать, а не только одной жижи. Ты же, Ерофей, разноси их добрым мо́лодцам, которые уж давно, как вижу, слюнки глотают только лишь от одного ее запаха.

Казаки дружно заулыбались.

– Сей минут, Игнат! – засуетился Серафим. – И мясца рыбьего, не сумлевайся, тоже не забуду подкинуть.

– Да, хороша ушица! Так бы ел ее и ел, не переставая… Молодцы все-таки стрельцы – порадовали осетринкой православное воинство! Не зря, стало быть, взяли их в отряд.

– А ты что, Егорушка, никак собирался облагать ясаком самоедов лишь десятком казаков? – усмехнулся Степан.

Однако тот, ничуть не обидевшись, пояснил:

– Да нет, конечно. Ведь это я сказал к тому, что Савельич очень даже удачно подобрал стрельцов в наш отряд. А ведь тех-то было около сотни, никак не меньше. И теперь мы его стараниями уплетаем эту чудо-ушицу. – Казаки благодарно посмотрели на того. – Но, как говорится, хороша кашка, да мала чашка.

– Не расстраивайся, Егор, – ушицы хватит и на добавку, а то и не на одну, – успокоил того Серафим, деловито помешивая черпаком в котле.

– Дай-то Бог тебе здоровья, Серафимушка, на долгие годы за труды твои праведные!

– И на том спасибо, Егор!

– Сейчас бы, мужики, да под такую закусочку самое время было бы принять чего-нибудь эдакого, – мечтательно произнес один из казаков, подмигнув товарищам.

– Терпи, казак, – атаманом будешь! Ведь теперича заглянуть в шинок сможешь лишь тогда, когда возвернемся в Мангазею, – заметил другой. – А когда это будет, одному Господу Богу известно. Да начальникам нашим, – уточнил он, мельком глянув на Афанасия.

Так, с шутками и прибаутками казаки и ели, а вернее, уплетали знатную ушицу.

«А ушица-то и впрямь ох как хороша, – размышлял Афанасий, разжевывая нежную осетрину и запивая ее наваристым бульоном. – Придется-таки задержаться здесь, у этой речушки, делая рыбный запас, даже и в том случае, ежели больше и не попадется в сети эта чудо-рыба. Ведь и сиг-то тоже хорош, чего уж душой кривить. Тем более что на стоянке в устье Худосея, которую я планирую сделать, нашими сетями эту широкую, по словам того же Тимофея, реку уже не перекроешь. Так что будем ставить шатры, – уже твердо решил он и в который раз удивился: – Ну кто бы это мог только подумать, что в этой «переплюйке», по выражению одного из казаков, можно изловить такое чудо… В общем, все как в той пословице: мал золотник, да дорог, – улыбнулся он своим мыслям.

Запил ушицу крепким сладким чаем. «Не пожалел, стало быть, Серафим, сахарку для своего начальника, – усмехнулся Афанасий. – А теперь, пожалуй, можно, и отдохнуть после трудов праведных».