− Он и есть, − признал тот виновника беды.
− Зевака словил? - подтянулся поближе послушать Риммон. Уважал он истории про бои и поединки.
− Муха мимо пролетела, − отыграл Колин раззяву.
− Оплошал выходит, − посмеялись парни. Не хочет говорить, не надо.
− Оплошал это когда милку рассупонил, а не встает. Тут подставился, − рассудил Ллей неудачу новика. - С мордой вон чего учудили.
− Золотое Подворье, − некстати оборвал веселье клирик. - Дом короля!
Сам дворец не особенно видно. Острые крыши и многочисленные башенки, россыпь круглых цветных витражей. Длинной волной бежит золотистая песочная дорожка. Крутым всплеском лестницы ударяется в портал входа. Над входом, влево и вправо, налеплено, настроено.... Боже мой!
− Песок-то не с Моффета? - по свойски, запросто, подтрунивает Риммон.
Скары хмурятся. Шутка не прошла. Они служили королю и их клятва крепка. У гранды они временно. Пока не соберет двор и не отправится в Анхальт. Дальше пусть бароны голову ломают, честь королевской дочери блюдут.
Колин отметил ошибку. Король не та персона, упоминать всуе.
Повстречались и Чулочники. Пятеро конных задержались, пропустить выезд Серебряного Двора.
− Кусака Хьюб, − кивнул Вигг в сторону одного из кавалькады.
Именованного трудно не выделить и еще труднее забыть. Ударом пломмеи чулочнику смяло лицевые кости. Выжить выжил, но напоминал камбалу. Половина морды на сторону завалена. Сломанные челюсти неправильно срослись и зубы торчат наружу. Жиденькие усики скрывают срезанную верхнюю губу. Нос полное безобразие. Тяжело тянет воздух раздавленными ноздрями.
− И где его так? - шепчет Риммон. Любителя поединков и баталий передергивает от отвращения.
− Где? На Тоджском Всполье. Казна выкупать не хотела, надеялась помрет. Выжил.
− Лучше бы помер.
− Ему не скажи, − предупредил Вигг.
Уродство мешает подметить у чулочника живой и умный взгляд уверенного в себе человека, отвлекает увидеть - Кусака в первой линии. Люди шли за Хьюбом аф Ассамом.
ˮВожак,ˮ − определил Колин. Не лидер, не командир, не главарь, а вожак. Тот за кем стая. Тот, кто эту стаю поведет.
Хьюб нарочито безучастен к происходящему. Не та компания встретить знакомых. Испуганно-брезгливые гримасы женщин, скользкие бегучие взгляды мужчин, верный признак плохо скрываемой боязни. Не его, но уродство. Как боятся чумы, холеры или проказы.
ˮДа минует меня чаша сия!ˮ - читалось у многих и многих.
ˮМинует,ˮ − за показным безразличием чулочник прятал накопленную злость. На красивых и милых. На мужественных и гордых. Об которых спотыкался, на которых натыкался, с которыми сталкивался, на каждом шагу. Каждый день. Мир безобразно тесен. Безнадежно тесен. Не разойтись. По-доброму никак. Но с другой стороны, то, что делает тебя изгоем, принуждая убегать и гнет терпеть, послужит знаменем и заставит держать спину прямо, а голову выше. Легче переносить соседство испуганных и брезгливых. Не сравнивать, не сожалеть, не вспоминать.
Да минует меня...
Тоджское Всполье. Несутся лошади, и звенит сталь, воют пересохшие глотки. От пыли не продохнуть. Яркая вспышка и ты выдернут из обезумившего мира.... Через окрошку хрящей носа и лицевых костей, отбитые легкие всасывали воздух и кровь, взрывались на вздохе натужным кашлем, выбросить багровые сгустки, не захлебнуться. Сердце надрывало вены кровотоком, обостряя боль. Унять её, утишить, облегчить, избавиться призываешь смерть. Последняя молитва к ней. В отчаянии и ненависти. На призыв, умиротворяющий холод, проникал сквозь кожу, крался за ребра....
Мерзкий привкус крови и тлена.... Тогда и сейчас.... Хьюб сжал в кулаки, разом занемевшие пальцы. Откликаясь на его мысли, занервничал конь. Храпнул, переступил копытами, замотал головой.
− Но-но, − успокоил Кусака жеребца. Пугаться фантомов минувшего, давно изжитая слабость.
Ровная. Некогда глубокий ров разграничивал Каменный Холм и Замостье. Теперь тут не худшая в городе мостовая и добротные зажиточные дома.
− В этом краю в основном старые фамилии обитают. Солеры. Кинриги, Гусмары, Туозы. Дальше, на спуске, вертюры.
− Что за вертюры? - не сиделось Улфу молча.
− Те, чья родословная уместится в две строки.
− Либо сам получил, либо папаша отличился, − просто и доходчиво пояснил Вигг.
Смесь стилей, гармония контрастов, мешанина причуд и единообразие богатства. Трехэтажные строения ровнялись с четырехэтажными, надставив высоты шпилями и острыми крышами. Огромные окна пялились на улицу − в иных въедешь на лошади не утруждаясь согнуться. И тут же окошки-пятнышки, куда не пролезет и ребенок. Массивные колонны поддерживали крыши с печными трубами вкупе с небом. Подражая им тоненькие свечки с канелюрами пыжились не уронить перегруженные антаблементы. Приземистые усадьбы отнимали до последнего акра у парков, а по соседству разбиты сады сравнимые с лесом, где за деревьями едва виднелась леденцовая черепица карамельных домишек. Дивная смесь всего со всем. Старое, простоявшее века и нацеленное еще века стоять. Новое, скороспелое и однодневное, подобное искре, вспыхнуть, ослепить и тут же отгореть. Безумство талантов и потуги посредственностей, приземленность бережливости и показное мотовство.
Остановка у каплицы* рядом, с собором Артемия Просветителя. Изумительной изящности здание охвачено, окольцовано строительными лесами. Убери их и неф взмоет в синие небеса. За стройкой присматривала лично гранда, строго спрашивая за сроки работ и качество исполнения. О чем клириками с гордостью доведено до новиков. Не обошлось без намеков раскошелиться на богоугодное дело. ,,Благо сделавши, благодать обрести.ˮ
− Куда жертвовать, − Колин подбросил штивер и поочередно кивнул на монастырь алексианок и дом через дорогу от них. ,,Пряжка и брошьˮ. Шлюхи высунулись из окон наблюдать примечательную процессию. Монашки выглядывали за ворота, поприветствовать гранду.
Слышавшие Колина, дружно грохнули, перекрыв повествование клирика о беспримерном просветительском подвиге.
− Что веселого сказано мэтром Шеленгом? - недовольна неуместным весельем Арлем. - Или смешны деяния человека, чей дух крепче невзгод?
Редко встретишь людей, которые таковы, какие есть. Недостатков не имеют или не приобрели, достоинства не выпячивают - незачем или нету. Они не уступят ни в малом, ни в большом. Будучи неправы, неправоты не признают и будут следовать ей до конца.
ˮАки слепый, звонцам поводыря.ˮ
Сатеник обошлась без слов. Впилась гневным взглядом в унгрийца. Ты?
Окружение благоразумно замолчало и расступилось, не загораживать и мешать обзору. Колин оказался в прямой видимости.
− Я спросил, куда пожертвовать? − простодушно признался он, показывая монету.
Рядом и за спиной захыкали. Клирик предупредительно кашлянул. Тихо!
Вмешалась Лисэль. Отдавать на расправу языкастого унгрийца не в её намерениях на ближайшее будущее.
− Алексианкам. Потому как они молятся за тех, кто вам, несомненно, более симпатичны.
− Не доверяю посредникам, − намекнул о предпочтениях Колин, но прозвучало вполне благовидно.
− А мне? Доверите? - не поленилась подъехать камер-юнгфер, спасать новика.
Колин выдержал озорной взгляд Лисэль. Монету отдал.
Привычная разного рода двусмысленностям и эпатажу, в чем и сама большая мастерица, камер-юнгфер едва сдержала игривое возмущение. Унгриец не пожертвовал. Заплатил! Нет, каков, а?!! Не виданное нахальство!
Заглянули в квартал огранщиков. Показная скромность и вовсе не показная безопасность. Стража конная и пешая, солидные ограды, будки смотрящих.
− Чего притащились? - шипит Вигг на затяжку времени. - За те деньги, что у большинства из нас, только посмотреть позволят.
− Сказывают к Эббику вход три штивера, − подключился к разговору Флёггэ. Специально приотстал. Здесь ему казалось веселей.
Если бы являлось правдой что длинна носа характеризует достоинство мужчины как любовника, в столице скару не нашлось бы равных. Не только лизнуть кончик собственного огромного клюва не затруднит, но и коснуться нижней губой. Однако столь выдающаяся и примечательная деталь облика, не вызывала у окружающих настроения шутить и подкалывать. Вероятно, отучил. Добрый не меч, но палаш он носил не на поясе, как большинство, а за левым плечом. Эфес выполнен в форме птицы. Издали покажется, на наплечнике сидит галчонок. На древнем эгле ,,флёггэˮ галчонок и есть.
