− А... Э...

− Ты что там? Азбуку учишь?

− Я мигом!

− Как принесешь, тогда и впущу.

При свете нарождающегося дня комната растеряла вечернее очарование аскетизма. Исчезла таинственность, мистическая загадочность, ореол духовного подвижничества, жертвование мирскими излишествами в пользу плотских ограничений. Халупа, а не комната. Кроме беленых стен ничего в заслугу не поставить. Ну и окно, само собой.

На очередной, уже выдержанный стук, Колин открыл.

− Все давно в сборе, − укорили жильца за неоправданное промедление.

− А гранда?

ˮНадо же выискался... эсм гранду ему подавай,ˮ − недружелюбна мина на длинном лице.

− Вот видишь, у меня еще прорва времени.

Слуга терпеливо сливал воду, Колин умывался. Полотенец не принесен, пришлось доставать чистую рубаху и вытираться ей.

− Теперь завтрак, − потребовал унгриец с истинно унгрийской наглостью. И никакие магические пасы и ужимки слуги не могли его разжалобить.

− Дак вечеряли! - возмутился наглым притязаниям длинномордый.

− Неси! Только не объедков и не из помойного ведра.

ˮВовремя предупредил,ˮ − повеселился Колин покрасневшим ушам ,,журавляˮ.

Ему досталась каша. Овсяная. На воде. С ложкой меда подсластить безвкусие и украсить непрезентабельную размазню. В кружке пузырился какой-то забродивший отвар. Возможно ягодное вино. Очень подозрительного вида и запаха.

Протянув время, и доведя слугу до сердечных спазм, Колин не опоздал. На десять минут предвосхитил выход эсм Сатеник и немногочисленного сопровождения. За редким исключением те же, вчерашние лица.

На дворе вовсю сияло обманчивое осеннее солнце. Порывистый ветерок загонял холод под плащи, в рукава, за воротники, от чего зябко и неуютно. Табор новиков эскортировали на конюшню, где Колина облагодетельствовали временным пользованием старой клячи, и столь же старым седлом, вытертом до белесости.

− Вы уж, саин, не сильно её торопите, − попросил конюх, с заботой поглаживая смирную кобылку.

− Боишься, запалю? - рад со всеми поделиться хорошим настроением унгриец. А что? Выспался, поел.

Помощники конюха отворачиваясь захихикали.

− Не сдохла бы, − проворчал смотритель рысаков. Был он человек к веселью не склонный и шуток не воспринимал, ни трезвым, ни во хмелю.

Будь выбор, Колин пожалел бы древнее животное. Но тогда пришлось бы плестись пешком по осенней грязи и океанским лужам. Сапоги жальче. Собственные и единственные.

Тронулись в путь в районе двенадцати часов, что никак нельзя отнести к утру. Даже позднему. Для представительности и порядка, лихие скары равномерно рассредоточены по всей колонне. Охрана откровенно потешалась, таких чучел, как новики поискать днем с огнем. Кроме скар, в качестве толмачей, ехали младшие клирики, разодетые по случаю в темно-вишневые цвета, но не удостоенные перьев на шляпы.

Карлайр отличался от городков, где Колин побывал проездом. Дома выше и совсем нет деревянных. Серый камень в кладке зазеленен мхом. Чуть шире улицы. Два воза разъедутся обдирая стены. Народу побольше и поживей. Все спешат, несут поклажи, толкают тележки, правят возами. Поодиночке, цепочкой, группками. Что роднило с глухоманью? В столице нисколько не чище. Под копытами лошадей хлюпает вонючая жижа, растворившая островки конского и человеческого дерьма. Из подворотен несет всеми ароматами человеческого быта. От горелого и жженого, до тухлого и насранного.

С центральных проездов, тех, что в два воза шире, вправо и влево, утекали меньшие и совсем уж кривые улочки или не улочки вовсе, а лазы в людские норы. Повсеместно, верхние этажи срастались балконами и эркерами, создавая своеобразные туннели. В них мрачно, грязно и смрадно. И так до какой-либо площади. Глотнуть свежего воздуха, порадовать глаз градостроительными причудами.

− Храм Святого Голиария, - пояснил клирик окружению. - Возведен в честь Голиария Мхеского принявшего мученическую смерть от язычников Оша. На центральном витраже все подробности экзекуции. Святой, огонь и дикари. Голиарий упитан, огонь жарок, дикари вооружены и дурны ликами.

В голове выездной процессии некоторое оживление. Встречные оборванцы низко кланяются гранде, выкрикивают благопожелания и благодарения. Эсм Сатеник щедро сыплет полугроши под ноги лошади. Нищие выхватывают деньги из-под копыт, не страшась быть затоптанными или получить увечье.

Улица Старого Короля ничем не примечательна. Вороны долбят труп кошки. Над холмиком мусора трудятся крысы. Ветром дергает покосившийся забор, за которым повизгивает свинья. О безвестном короле напоминает постамент. Площадь что некогда носила грозное имя забытого потомками самодержца, застроена хибарами, но постамент остался. Часть расковыряли, присвоив кирпич для собственных нужд.

Уклон вправо, на Объездчиков. Название в честь ночных патрулей городских кварталов. Насаждая закон лихоимцы не гнушались обирать пьянь и шлюх, третировать мастеровых и лоточников.

На Волосатых Лядвах некогда жили наемники из Хесса. Нет Хесса, нет разудалых усачей наемников, носивших короткие тартаны, не мелькают в толпе волосатые ляжки. Но название закрепилось.

Площадь Гильдий. Здесь ежегодно проводят шутовской турнир. Каждый охочий является с деревянным мечом или копьем, обвязанный толстыми подушками. Сгоревший дотла шинок, память о веселом времени лета.

Улица Блох достаточно просторна. Прозвание получила от многочисленных лавок, лавочек и лавчонок, торгующих всем, что можно сбыть за деньги. Суесловили и блохами тоже. На процессию не очень отреагировали - не покупатели. По левую руку почти подряд, оружейные мастерские. Колин запомнил место. Он старался хорошенько запоминать увиденное.

...Скобяная лавка. В два окна, в два этажа. На втором слуховое окно... Темный проулок. У крайнего дома ,,поплылˮ угол... Сточная канава местами взята в кольцо каменной трубы. Нищие ковыряются в отходах... Мясник. Новые ворота. Сарай. Крыша черепичная и высокая... Булочник. Дровяник с запасами колотых поленьев, погребок с тяжелым замком... Торговец сукном. Повозкам тесно на хозяйском подворье. Под повозками бедует возчики, хлебая из общего котла... Цирюльник. На гербе кроме ножниц и гребня, кости. Практикует хирургию. Вскрывает фурункулы, санирует и зашивает раны, накладывает шины на сломанные конечности, вправляет вывихи. Без работы не сидит... Торговец роскошью, он же мерсер. В качестве приманки вывешена не красочная вывеска, а дорогой фриульский ковер. На низком поставце посуда. За богатством приглядывает рослый детина, огромный как скала и столь же неуклюжий.

Колину более интересны оружейные лавки. К перекрестку с Зеленщиками уже есть на что положить глаз.

− Вряд ли тебе по карману в них соваться, − остудил скар любопытство унгрийца.

− Запогляд денег берет? - зацепился Колин за разговор. Сам не лез, но коль начали... Может что полезное вызнает.

− Как сказать, − поддержал второй. Очевидно, обеим стражам молчать в тягость, а меж собой давно наговорились.

- Берут и запогляд, − с видом знатока заверил клирик. Этому молчать не положено.

− У них даже гильдийского знака не имеется, − заметил Улф и указал на вывеску. Правый верхний угол пуст.

− Хороший оружейник сам по себе, − пояснил клирик. - Потому и знака нет.

− Вместо гильдийского знака, вделывают в рукоять треугольник в круге своего именем, − толкует Риммон не сведущему в столичных тонкостях, соседу.

Бойко, с отзвоном, стучат о наковальню молотки. На удивление кузня на Блохах одна. В смысле ширпотреба. Ножи, топоры, пилы, навесы, петли, лопаты и прочая мелочевка, от гвоздя до замка.

Кондитеры расстарались и вынесли гранде корзинку с пирожными. В окружении Сатеник пищат от восторга, разбирая гостинец. Большинству достался лишь слабый аромат корицы и пережженного сахара.

Унгриец выделил в кавалькаде серого мула и всадницу. Девочка сидела вытянув шею. На разобиженном личике отчаяние. У мула едва ли его меньше. Ему тяжко нести девочку и баронский вымпел. Девочке не досталось угощения. Увидел и гранду, сквозь окружение преданных и услужливых.