Предчувствие

Книга коротких рассказов. Второе издание

Хорошо ехать утренней электричкой от Москвы – неспешность, обстоятельность, малолюдность. Каждый человек сам по себе – особенный, видный со всех сторон, владелец целой просторной скамейки, сидит обычно по ходу поезда и мечтает в окошко. Или читает любимую газету, или дремлет, досыпая короткую весеннюю ночь. Но уже выстелились пригорки травой – чистой, наивной, непримятой, уже разродились на деревьях самые смелые почки, уже обновилась народная выдумка – на бетонном корыте-саркофаге каллиграфически краснеет надпись – «Чубайсу». Как тут заспаться?! В голове сами собой распускаются весенние мысли, крылатые, как неженатые птицы, отважные, как первые цветы. И почти готово состояться великое открытие – вроде бы и не электричка везет нас, людей, а наоборот, это благодаря Ванькам-Петькам-Манькам и рельсы есть, и дрезины, и всякие другие вагоны. Вот что бывает с человеком, и даже с женщиной, если ехать от Москвы подальше в будний день!

Но тут в наши индивидуальные, но по своей высокой устремленности общественные вагонные мечтания вторглись товарно-денежные отношения. Торговля в электричках, как и жалостливых песен исполнение или просто побирушничество – характерная черта нашего времени. Общемировые энергичные процессы, правда, дошли до нашего неспешного Отечества ослабленными. Но все ж таки новая встреча Маниловых с Чичиковыми состоялась.

Предприниматель, материализовавшийся в дверном проеме, представлял из себя мужичонку средних лет, среднего росточка и средней внешности, и весь он был такой усредненный, уменьшенный и ужатый, что хотелось прижать его к сердцу и пожалеть. Тем более, что глаза его голубели по-весеннему из-под галчиной челочки, и галстук с белой сорочкой респектабельнели для пущей важности и вхождение в доверие к народу, и куртка из кожзаменителя в талию топорщилась, делая мужичонку еще короче и одновременно подчеркивая демократизм и благосостояние продавца. В общем, человек шел на работу как на праздник, несмотря на тяжелую ношу.

Предприниматель поставил сумки на пол, взял в руки образцы товара, прижал их к груди, и максимально приятно, напрягая голос, начал рекламу:

– Уважаемые пассажиры, доброго вам пути! Наша фирма работает напрямую с издательствами. Самые свежие газеты по самым низким ценам! Убедитесь: «Мегаполис-Экспресс» и «Мир новостей» по два с половиной рубля, «ТВ-парк» по три рубля. Смотрите, решайте, покупайте, – и продавец изящно, чуть покачиваясь, двинулся по проходу, демонстрируя товар налево и направо.

Он без всякого коммерческого успеха дошел до конца вагона, развернулся, и уже молча, медленно, приближался к одиноким пассажирам, надеясь, что близость полиграфической продукции возбудит покупательские желания. Так ничего и не продав, он оказался у своих сумок и в отчаяньи опустился на скамейку. Продавец посидел некоторое время без движения, в мрачных раздумьях. Вдруг спасительная мысль ясно осветила его лицо, и он быстро вынул из внутреннего кармана куртки начатую уже четверку водки, жалобно и громко отхлебнул из горлышка. Потеплело. Продавец шумно вздохнул, обвел глазами публику, шмыгнул остреньким носиком и, обращаясь в никуда и в то же время как бы к каждому в отдельности, горько заговорил:

– Ну что за тупорылый народ у нас, что за страна! Если бы кто знал (тут он выхватил из сумки часть тиража и затряс им) – как мне надоели эти газеты! Куда, – он поискал глазами сочувствующего, наткнулся на молодого парня в джинсовом костюме и сосредоточился на нем, – вот скажи: куда мне их девать?! Ты говоришь: выкинь! Ты думаешь, мне жалко эту дребедень?! Мне?! Жалко?! – Предприниматель решительно шагнул к открытому окну, просунул руку с газетами на волю и разжал пальцы. – Вот я где видел все это! Но люди… Ну бараны, ну дикая страна, тупая, чокнутое население! Ведь завтра эти же газеты будут покупать по три, по четыре рубля, ну почему же сегодня им не взять у меня?! А? Ведь своими руками принес, каждому в морду сую, культурно объясняю, ну что еще надо, скажи? – приставал он к парню. – Ладно, эти я выкинул, а на складе? На складе – 764 пачки, в каждой – по семьсот газет! Куда я все это дену, господи?! Почему у нас такое сволочное население, не понимает своей выгоды, а? Ведь мне надо склад освобождать, все, мы закрываем этот бизнес, – и продавец, смахнув со щеки слезинку, уселся рядом со своими сумками.

Сволочное население тем временем отвлеклось от дорожных дел и мечтаний. Пассажиры, смущенно улыбаясь, переглядывались между собой.

Мужичонка посидел, отдохнул, допил из четверки горькую. Наконец встал, и уже без прежнего отчаянья, обреченно продолжил:

– А тут еще эту хиромантию навязали, – он достал из сумки несколько экземпляров газеты бесплатных объявлений. – Эх вы! Вашу мать… Вот, – предприниматель положил газету на одну из скамеек, – купи себе, дед, новую квартиру. А ты, дамочка, – пошел дальше, – найми мужиков, сделай ремонт. Бабушки, – он раскладывал газеты по всем сиденьям, – позвоните по телефону, познакомьтесь с дедушками! Все – он развел пустые руки, – дарю!

…Мы проехали, наверно, еще целый час по весенней, веселой и солнечной земле, по частичке огромной страны, которую трудно даже представить всю сразу, прежде чем одна из старушек несмело взяла оставленную продавцом газету. Она оглянулась вокруг и сказала, смущаясь, уловив мой взгляд:

– Посмотрю, что тут. А то ехать долго…

– Вот так мы тут и живем – как черти в коробочке, света белого не видим! – закончила свой рассказ Римма Крайнева, могучая женщина с большими натруженными руками, варикозными полными ногами и импортным гребнем в густых, крашенных хной волосах. Зубы у Риммы железные, желтого цвета, здоровья никакого – после трех сложных операций; муж ее бросил, дочь умерла.

Мне она рассказывает про два огорода, про бахчу, которую обнесли мальчишки, про хозяйство, что нечем кормить («скотину не будешь держать как нас – впроголодь»).

– Таня Кретова приходила, принесла три вот таких, – разводит руками, – рыбины. Витька наловил. Как раз сестра у меня была. Так что ты думаешь, Васька (вдовый сосед-пьяница) учуял, шасть ко мне! Чепок откинул, слюни распустил, «ладно, – говорю, – садись.» Бутылку вынула, спрашиваю: «Воды мне привезешь, цистерну?» – «Римма, для тебя – все, что угодно.» Выжрал, и ни воды, ничего. Даже не здоровается. А вчера напился, кричит: «Римма, забери меня!» На шо он нужен? «Римма, я ведь моложе тебя на десять лет!» «Усыновлять, – говорю, – Вася, мне тебя поздно, а для других целей ты мне и с доплатой не нужен». Ведь если бы мой тогда не сбег, я бы давно в могиле лежала. А то, вот, живу, – и Римма ловко, без особого замаха, стукнула рукой по уцелевшему арбузу, – на, угощайся, – протянула мне половину.

Я впиваюсь в сладкую бледно-розовую мякоть и слушаю дальше.

– Вот Таня Кретова. Четвертый раз вышла замуж, вчера у меня ночевала. Его-то снова посадили на 15 суток, так он сбежал, дома дрался, она на него снова заявлять, он – прятаться в бурьяны. А ведь все при ней – ну, ты знаешь, – я киваю, – а готовит как! Перцы мне принесла фаршированные. Я говорю: «Когда ж ты их делала?» «Он как напился, так я спряталась в малине и фаршировала». Че бабы такие дуры?

– Природа, – глубокомысленно изрекаю я. У меня сладкие руки, щеки, подбородок, и я чувствую себя беспомощной, как перед приходом санпоста в начальной школе.

– А Васька что… Ты погляди на него – обезьяна обезьяной, какая в зеркало глядела. Да будь я такая, – Римма вставляет крепкое словцо, – я бы сама себя задушила, – и она хлопает ладонью по второму из уцелевших арбузов…

Началось всё в два часа дня. Жара стояла страшная – 42 градуса на солнце. А тени – так её вообще в тот день не было. И в предыдущие. И в последующую неделю. Так что с погодой не ошиблись.