– Проходите, – пролепетала я, испуганно глядя на выпрыгивающий бульон и вжалась в стену, не понимая, почему никак не могу нащупать проход в помещение.
– Нет, дорогушечка, пройти я не могу. Только за тобой следом… Видишь тут больно тесно, не разойтись нам, – продолжил он все тем же выныривающим из глубин булькающего бульона голосом. – Чё… дура… стоишь глаза вытаращила… Не поняла, чё ли, шагать ты должна, – уже совсем по злому крикнул он и уголки его губ опустились вниз так, что лицо его мгновенно стало жутким и страшным.
Увидев эту чудовищную голову, эти изогнувшиеся губы и заливаемые кровью глаза, я испугалась еще сильней, вздрогнула всем телом и принялась оглядываться в поисках двери, и комнаты. Однако не позади меня, ни с правого, ни с левого бока не было ни комнаты, ни той самой стеклянной двери.
Мужчина, увидев мой перепуганный взгляд и бесполезные поиски чего-то, тотчас шагнул ко мне, и, протянув навстречу свою огромную кровавую руку, пребольно схватил меня за мокрые волосы так, что я от неожиданности вскрикнула. И все в той же грубой форме оттянул от стены, и, поставив перед собой, пнул меня прямо в мой маленький, мокрый зад.
– Ах…! – воскликнула я и хотела было возмутиться этому хамству и этой грубости, да, пролетев, а вернее пробежав несколько шагов вперед и резко остановившись, обернулась.
Но стоило мне обернуться, как я увидела приближающегося ко мне и злобно кривящегося, без остановки утирающего лицо от крови, половинчатого мужчину, из-за спины его выглядывала, с не менее злобным лицом, женщина со свернутой, покосившейся на бок головой цвета переспелой сливы.
И тогда я, чтобы ни в коем случае не получить очередного, очень даже болезненного пинка от него, а может и от нее… быстро… быстро побежала вперед, в надежде убежать от этих мрачных, злобных и уродливых самоубийц. Убежать и непременно найти здесь старшего… главного… чтобы все выяснить и пожаловаться ему на творимые бесчинства.
Я бежала очень резво, громко топая босыми ногами по полу, успевая замечать лишь мелькающие искореженные болью и страхом лица людей, идущих мне навстречу. Однако пробежав совсем немного, я была вынуждена остановиться, потому что догнала идущих впереди меня людей, в частности какого-то распухшего старика, одетого в непривлекательные, серые лохмотья с которого обильно стекала вода на пол, просачиваясь сквозь вещи и кожу его тела. Он шел, тяжело и неуклюже ступая своими полноватыми, короткими ногами, судорожно вздрагивал всем телом и покачивался из стороны в сторону. Волос на голове у старика почти не было, а из этой вспухшей сероватой поверхности, гладкой и, точно налитой изнутри водой выглядывали коренастые, зеленоватые ости растения на оные было, очень даже, противно смотреть. А все потому, что и голова, и ости напоминали степь с поднимающимися из-под земли ростками ковыля.
Когда я с бега перешла на шаг, то старик, наверно услышав мое громкое шлепанье босых ног по полу или порывистое дыхание, повернул голову и презрительно посмотрел на меня, окинув взглядом с головы до ног. А я увидела его опухшее сине-красное лицо пропойцы-утопленника, покрытое тиной, ряской, местами объеденное раками или рыбой с глубокими порезами и выемками.
Однако стоило мне выровнять свой шаг в ряду, следуя за стариком, как сзади послышался плюхающий топот множества ног. Сейчас же оглянувшись, я увидела, что это, оказывается, догнал меня тот самый с половинчатой головой мужчина, и остальные люди, чьи головы при быстром беге иногда выглядывали из-под разорванной головы самоубийцы. Когда мужчина резко остановился возле меня, перейдя на шаг и чуть было, не плеснув на меня своим кровавым бульоном, я не снижая быстроты хода, глянула на него и дрожащим голосом спросила:
– Что вам надо от меня?
– От тебя, дурочка, мне ничего не надо, – ухмыльнувшись ответил он и утёр кровь на лице, смахнув рукой вниз их кровавый поток. – Мне вообще ничего не надо… Только бы поскорее отсюда слинять, да не видеть таких, как ты психопаток, которые вскрывают себе вены или, – и мужчина кивнул головой назад так, что мозги внутри его головы вспенились, точно намереваясь закипеть. – Или вешаются… Дуры психованные– одно слово…
– А сам-то… сам, – не менее злорадно ответила я и скривила свои мягкие, пухлые губки, выражая тем самым презрение, при этом ни на миг, не прекращая идти. – Полбашки себе снес… умник такой.
– Да я…да я…, – начал, было, мужчина, и, сжав огромный кулак, поднес его к моему носу, отчего я боязливо подпрыгнула вверх, испугавшись, что, сейчас, он обрушит эту махину на мою голову и превратит ее во, что-то схожее со своей.
А потому я предусмотрительно замолчала, и поспешно шагнув вперед, случайно наскочила на старика, ударившись грудью о его хлюпающую, изогнутую, словно горбатую спину.
– Чего прешь, – гневно выкрикнул старик, развернув в мою сторону распухшее лицо и злобно глянул на меня маленькими, наполовину прикрытыми и какими-то мутными, сонными, неопределенного цвета глазками.
– Простите, – глубоко вздохнув, очень тихо произнесла я, страшась, что теперь однозначно нарвалась на неприятности и если не половинчатый мужик, то этот старик непременно меня поколотит. Потому я улыбнулась, да понизив голос так, чтобы расположить к себе старика, добавила, – я не хотела, это вышло не нарочно.
– Нарочно… не нарочно…, – повторил сиплым голосом старик, и, подняв руку, ковырнул синевато-черным ногтем прямо из рваного углубления щеки ветвистую, зеленоватую веточку водоросли сверху покрытую тиной. – Под ноги глядеть надо, и не таращиться по сторонам… а то знаешь так и схлопотать можно.
Я благоразумно опустила глаза и уставилась, как и велел старик себе под ноги, понимая главное, что схлопотать я и верно могу, а вот пожаловаться в этом непонятном коридоре, с идущими людьми пока не кому. Может и есть кому, но я пока этого « кому» не увидела, а потому затаив внутри себя страх, обиду и желания увидеть старшего, пошла следом за стариком, слушая тихий плач, резкие выкрики, бред и шептания следующих мимо меня самоубийц.
Я смотрела себе под ноги, разглядывая этот необычный коридор в котором пол, был сложен из гладких досок, и покрашен в кофейный цвет только на один раз и судя по всему очень…очень давно. Поэтому краска сохранила свой цвет лишь по углам коридора как раз на стыке пола и стены. Там же где шли самоубийцы пол имел серовато-коричневый цвет и казалось был даже немного вдавлен вниз, будто несчетное множество раз проходя по одному и тому же месту люди сняли не только слой краски, но и верхний слой древесины, протоптав нечто вроде неширокой тропы.
Некоторое время спустя, когда я уже немного оправилась от страха и все того, что со мной произошло, и четко соблюдая дистанцию между мной и стариком утопленником, наконец-то оторвала взгляд от босых своих стоп, то принялась разглядывать стены коридора и потолок. В высоту коридор достигал, где-то два с половиной метра… может быть немного меньше. Стены и потолок в нем были побелены, но также как и пол, они были побелены весьма давно. А потому от долгого срока службы побелка во многих местах стала пузыриться, выгибаться, отставать от поверхности стены. Кое-где она и вовсе отпала, так, что показывала светло-бурую глиняно-травяную внутренность, с тонкими вкраплениями, прожилками сухих трав, остовов камыша и нешироких деревянных реек. Потолок и стены, особенно углы, были покрыты слоем синей плесени, отчего в коридоре стоял труднопереносимый запах не просыхающей, гниющей древесины.
В целом вид коридора был безобразным… безобразно-порушенным, никогда не ремонтируемым с момента рождения. Однако, несмотря на этот запах, внешний вид… несмотря на отсутствие лампочек, светильников в коридоре было довольно светло, конечно не так как это бывает от солнечного света, которое входя в комнату освещает любой спрятавшийся предмет, любой потайной уголок, любую пылинку неосторожно опустившуюся на край мебели, а такой какой бывает, когда солнце направилось на покой, и достигнув окраины земли, притушила все цвета и оставило лишь серый полумрак.
