– Доброй ночи – раздалось вдруг за спиной Климова – Не пугайтесь, право неудобно так внезапно появиться, но я знаете ли люблю побродить здесь ночью. Честь имею представится, майор Беркутов.

Присевший рядом пожилой человек с длинными бакенбардами весьма поразил Климова. Скорее не внезапностью, а какой-то внутренней силой, степенностью и спокойствием.

– Здрасте, я Климов. Алексей, можно Лёха. Сижу вот, не спится мне что-то. Прапорщик я.

– Не буду спрашивать, за какой подвиг Вам чин этот присвоили. Война – она знаете ли не только чинами и регалиями с медалями награждает. Много в ней ещё и… Хотя что же я, давайте не будем о ней. Вы здесь от контузии излечиваетесь? Я вижу, что повязок нет и передвигаетесь вполне уверенно. Можете не отвечать, я вот под Плевной свою пулю поймал. В чине капитана.

Климов повернулся и взглянул на майора. В его голове мелькнула мысль о какой-то несуразности обстановки. Как-то неправильно всё вокруг и за всё время по проспекту не пронеслась ни одна машина.

– От турка?

– Да кто ж их разберёт. То ли османец, то ли башибузук из Сербии. Много их там в нас стреляло. Многих убили. – Беркутов замолчал.

– Я с Кавказа – ляпнул Климов. – меня так шандарахнуло, что кроме вспышки не помню ничего. Очнулся здесь – а так всё в коме лежал. Завтра на операцию, трепанацию делать будут. А вы давно здесь?

– Не было ещё Вас, как я появился здесь. С многими солдатами в этом парке встречался. О многом … Говорили вот.. Сейчас вот решил уйти. С госпиталем. Госпиталь меня держит. А он уйдёт – какой же я тогда в базаре этом буду?

– Наслышан я, что госпиталь закрывают. Вы о том не волнуйтесь, может не закроют. Время-то сами знаете какое.

– Знаю, дорогой. Горько мне. Турок победил всё-таки. И немец с ним. – Беркутов тяжело вздохнул – А вот скажите мне, прапорщик. Как вам всем в этом во всём живётся? Хорошо ли? Утехи праздные не слишком ли сильно головы ваши вскружили, чтобы измены не разглядеть? Хотя, простите. Вам я зря вопросы задаю, потому как…

Климов наморщился, ему вспомнилось, как одна падаль в истребителе к ним в Чечню прилетала. Безопасность этого хмыря на уровень войсковой операции ввели. Войск нагнали столько, что инженерная разведка полка, котором служил Климов, осталась одна где-то под Ведено. Навсегда пацаны остались… Там… Забыли про них в суматохе, а они для ленточки дорогу чистили. Колонна в другую сторону пошла, а пацанов..

– Вы вот скажите! – Климов повернулся к майору и зло на него посмотрел – Почему вы про измену мне говорите? Разве вас и раньше не предавали, разве потом не было измены, разве она не сопутствовала России во всех войнах? Почему сейчас-то??? Почему!!?

– Видимо, я об этом сказал когда время пришло. Россия своих изменников в зародыше истребляла, а тут не справилась. Или Россия жила, а сейчас… А сейчас вы забыть хотите. Про нас. В забвении мы вам уже ничем помочь-то и не сможем. На памяти людской Россия жила. Она свою кровь проливала только памяти той благодаря, и ради памяти той побеждала! Я ведь что… Я проститься сюда пришёл. Со стенами этими, что много веков солдата русского берегли, лечили, теплом на него дышали. Вас-то я совсем не ждал здесь повидать, да знать что судьба такая. Я как солдат говорю. Не зря надеюсь говорю. Честь имею, рад был повидаться!

Беркутов встал, и мягко ступая пошёл в сторону госпитальной церкви. Пошёл по земляной тропинке, которая вчера почему-то была асфальтовая.

– Да, и ещё! – он обернулся и посмотрел на обомлевшего Климова – дворники костры на улицах жгут, чтобы путник заблудший свет с теплом мог получить. Вы чувствуете этот запах? Это запах России. Помните о нём.

Покрытый августовской утренней сыростью госпитальный халат перестал греть, и в уши ворвался визг тормозов какой-то машины, которая пронеслась по Суворовскому проспекту, оставив за собой другой запах. Не России, нет… Климов стряхнул с себя сонливое оцепенение, встал и пошёл в сторону главного корпуса.

– Приснится же такое. Хотя нет, это не сон. Это явь. Может быть последнее, что в стране нашей осталось. – мысленные разглагольствования Климова прервала встревоженная медсестра.

Последнее, что он увидел, лёжа на операционном столе – это была вспышка. Почти такая же, которая его привела в этот госпиталь.

А какая в принципе разница?

Дольмен

"Дикий панический страх. Когда рука тянется к кобуре, а губы предвкушают привкус пистолетного ствола, когда ты хочешь этого, хочешь обхватить его своим ртом и нажать на спусковую скобу! Тебе кажется, что после этого наступит спокойствие, и ты погрузишься во мрак вечного удовольствия. И страх навсегда уйдёт из твоей жизни. "

Мы в этот дольмен даже не заглядывали. А чего в него заглядывать-то? Обычная каменная хрень, напоминавшая большую коробку из под обуви, только с чуть скошенной назад крышкой. Спереди стена имеет аккуратное круглое отверстие. Голова человека пролезть может. Всё остальное – нет. Стоит себе тысячи лет, и пусть стоит. Мы здесь просто отдохнуть расположились. Караульная "шашига" сломалась по пути из дальнего склада артвооружения, поэтому мы и застряли на трассе прямо напротив этого дольмена. Уставшие солдаты расположились неподалёку от машины и травили анекдоты, а мы с моим помощником прапором Скрыдловым пошли поглазеть на это чудо каменновековой архитектуры.

– Во время войны, говорят, немцев от этой штуки какая-то нечистая погнала. Они партизан искали, и здесь на них резкая паника напала. В общем, разбежались в страхе. – Скрыдлов с видом старожила неспешно приобщал меня к истории.

– Слышал, жаль что только на уровне слухов, – я закурил. – Хотя вполне возможно, захватчиков не приветствует местная архитектура-то

Скрыдлов подошёл к дольмену и присел, чтобы заглянуть внутрь строения. Я не любопытствовал, был здесь на экскурсии ещё давно, в детстве. Экскурсовод примерно ту же историю про немцев рассказывала, а внутри там ничего кроме сухих веток и листьев, нанесённых ветром, не было. Как и сейчас, скорее всего.

Я повернулся в сторону машины. Водитель опускал кабину, видать ремонт закончил. Караул в полном составе находился на прежнем месте, что меня и успокоило.

– Скрыдлов, бля! Ты чего!!!? – заорал я, глядя на побледневшего прапора, который медленно доставал пистолет из кобуры. – Спрячь!

Скрыдлов дослал патрон в патронник и нагло (!!!) улыбаясь начал поднимать ПМ. Я уже не стал разбираться: двумя прыжками долетел до этого шутника и со всей дури вломил ему в нос кулаком. Тот потерял равновесие, а я перехватил его руку и вырвал пистолет. Хорошо хоть палец на спуск не положил, а то бы за использованный патрон досталось всем. Нервы ни к чёрту, меня трясло. Из носа Скрыдлова текла кровь, и он смотрел на меня выпученными глазами.

– Т-ты чего, лейтенант? Т-ты это, ты чего творишь-то? – по роже его было видно, что он не догоняет.

– Зачем пистоль выхватил и передёрнул? – спросил я, отходя подальше от прапора.

– Ё-моё… Кажись я того… Не помню ничего. Не помню, понимаешь? Какой-то миг шальной поймал, вот и всё… И что, я… Я хотел тебя…

– Себя скорее всего, ты пистолет к башке тянул. Ты вообще, с алкоголем-то как? – мне не понравилось задавать этот вопрос. Скрыдлов был трезвенником и хорошим семьянином. – Ты что там увидел?

– Не помню. В дыре этой чтоли? Стой, лейтенант, не лезь! Не лезь, бля!