— Вы едете с нами, доктор? — спросила сестра Дэвис непривычно резко.

Шофер открыл заднюю дверь, чтобы Арчин могла забраться внутрь, что она и сделала, бросив грустный взгляд на больничный сад.

— Я поеду за вами на своей.

— Понятно. — Сестра разочарованно закусила нижнюю губу.

— В чем дело, сестра?

— Ну: Я не думала, что это займет так много времени. — Она замялась, потом быстро сказала, словно решив, что незачем скрывать. — Я должна была освободиться до ланча, и мы договорились с другом, что он меня встретит, и я подумала, что если вы поедете в больничной машине, то: ладно, не имеет значения.

Она забралась вслед за Арчин в машину, и водитель со стуком захлопнул за ними дверцу. Этот звук откликнулся гулким эхом в голове Пола.

«Торопится на свидание, наверное с каким–нибудь красавцем. Мечтает отвезти жену и ребенка поплавать в реке. А я? У меня голова трещит от перегретого солнцем учебника. Худшее лето в моей жизни. Мирза уезжает, Айрис нет, ребенка: наверное, тоже уже нет. У меня не осталось ничего, кроме несущуствующего мира по имени Ллэнро, но и его они скоро отнимут.» Он не заметил, как доехал от Чента до Бликхемской больницы; сознание его выключилось и вернулось обратно, только когда он протянул руку Арчин, чтобы помочь ей выйти из машины. Она подняла глаза на чистое голубое небо и вздохнула.

— Что–нибудь не так, Арчин? — спросил он, волнуясь, что может вернуться ее слепой страх и все его уговоры и увещевания разлетятся прахом.

— Я хочу:

— Что?

— Я хочу увидеть это опять, — сказала она и, уступая нетерпению сестры Дэвис, покорно двинулась за ней к дверям больницы: трогательная печальная кукла в уродливом ситцевом платье и грубых тяжелых башмаках.

«Она хотела пожаловаться. Смотреть через решетку на летнее небо: это кого угодно выведет из себя.» Дежурил тот же молодой человек, что и в прошлый раз, и так же как и в прошлый раз, он был сильно раздосадован. И опять извинялся. Сегодня расписание полетело к черту из–за лошади, которая лягнула двух человек, сшибла третьего, и ее пришлось пристрелить, но единственным подходящим оружием для этого оказалось охотничье ружье, из–за чего ни в чем ни повинному прохожему попала в ногу дробь.

Это означало, что ждать придется минимум полчаса.

Некоторое время Пол размышлял о зарешеченных окнах и Ллэнро. Затем его глаза остановились на лице сестры Дэвис с опущенными углами ее обычно улыбающихся губ, а в ушах раздался обиженный плач ребенка, которому пообещали путешествие на речку, а теперь все срывается.

Он сказал:

— Скажите водителю, чтобы он отвез вас домой, сестра. Я привезу Арчин в Чент на своей машине.

«Я это сказал. Должно быть я думал об этом, пока ехал. Просто у меня сейчас ничего не держится в голове. Но ради всего святого, нет такого закона! У нее нет документов, она не добровольный пациент, ее просто засунули в Чент, потому что это кому–то показалось удобным. Взгляни на эту смуглую мордашку; на ней так и светится «ах!«» Но мордашка лишь изумленно улыбнулась.

— Вы уверены, доктор? Я хочу сказать, вы уверены, что все будет нормально?

— Идите, — ворчливо сказал он. — Пока я не передумал.

На миг ему показалось, что она бросится ему на шею, но она лишь рассыпалась в благодарностях, крутанулась на каблуках и исчезла.

Дежурный с сомнением посмотрел на Арчин.

— Вы ручаетесь, доктор? — тихо спросил он Пола. — Прошлый раз, вы знаете:

— Это единственное в мире, что изменилось к лучшему, — уверенно ответил Пол.

— Я все–таки позову санитара, — сказал дежурный. — На всякий случай.

«Только не подведи меня, девочка. Только не подведи.» Не подвела. Ей, не торопясь, дали рассмотреть аппарат, что она проделала с тщательностью, выходящей за рамки простого любопытства, затем пожала плечами и села на нужное для снимка место. Пол подумал, что только он заметил, каких усилий ей это стоило.

К тому времени, когда Пол закончил договариваться, чтобы снимок переправили в Чент, субботний рабочий день в больнице подошел к концу.

Коридор заполнился сестрами, закончившими дежурство и спешащими к выходу, одеты они были в легкие платья из полупрозрачной материи, без рукавов и не достающие до колен, двоих или троих сопровождали парни в рубашках с распахнутыми воротниками. Они пересекали больничный двор, просачиваясь между припаркованными машинами и вливались в толпу, стекающуюся со всех сторон к автобусной остановке в ста ярдах дальше по улице.

Арчин замерла в дверях, и Пол, почувствовав ее настроение, остановился рядом.

Некоторое время она всматривалась в протекавшую мимо толпу, потом сказала:

— Пол, я здесь уже несколько месяцев, но ваш мир видела только по телевизору. Я даже не видела ваши города.

— Боюсь, что:

Слова умерли, не родившись.

«Нет, чем бы все это ни закончилось, нельзя, чтобы она думала, будто в моем мире нет ничего лучше, чем убогий Чент, войны и тюрьмы. Обрывки счастья. У других пациентов есть родственники, которые забирают их на выходные домой. У нее нет никого. И у меня нет никого.» Он взял ее за руку и повел в мимо машины, чувствуя себя почти пьяным от собственной храбрости.

«Если пациент не может быть уверен, что он в безопасности рядом со своим врачом, то грош цена такому врачу. Черт с тобой, Святой Джо. Уличный скрипач[13] ведет свою сучку на прогулку.»

35

Сперва он держался настороже, опасаясь, что она попытается убежать. Но очень быстро успокоился и сам увлекся прогулкой. Арчин радовалась так, что чуть не прыгала по тротуару — словно девочка, вырвавшаяся на каникулы из ненавистной школы. В ее поведении было что–то детское и трогательное: она без всякого стеснения таращилась на прохожих, через каждые несколько ярдов останавливалась поглазеть на витрины и требовала объяснений всему, что там видела.

Бликхем никогда не был особенно привлекательным городом, но сегодня погода скрашивала его безобразие. Пол провел ее по самым симпатичным улицам, показал елизаветинскую ратушу, еще две или три достопримечательности, но потом сдался, и они стали бродить просто так, куда глаза глядят. Трогательное восхищение, с которым она встречала все вокруг, было ему наградой.

Через час или чуть больше он почувствовал, что проголодался. Тут возникала проблема с ее непреклонным вегетарианством, но, поломав несколько минут голову, он вспомнил о китайском ресторанчике, в который ходил как–то на ланч с помощником Элсопа. Располагался он как раз неподалеку.

Повернувшись, чтобы заговорить о еде, он вдруг обнаружил, что Арчин чем–то подавлена, в полную противоположность ее радужному настроению всего минуту назад.

— Что случилось? — встревоженно спросил он.

— Нет, нет, ты собирался что–то сказать?

— Я подумал, что надо сходить поесть. Я знаю место, где не дают мясо.

Она кивнула и некоторое время шла молча. Наконец, когда они прошли мимо группы людей, сказала:

— Пол!

— Да?

— Эти люди очень странно на меня смотрят. Почему?

Ничего не понимая, он сам уставился на нее, потом вдруг щелкнул пальцами.

«Господи! В этом мешке вместо платья на два размера больше, чем надо, и в солдафонских штиблетах — люди, наверно, думают, что ее только что выпустили из тюрьмы.» Он остановился и огляделся по сторонам.

«Нельзя, чтобы такая ерунда испортила ей день. Но она не знает своего размера.

Что же делать, покупать портновскую ленту? Нет, к черту. Я обращаюсь с ней, как с ребенком. Я чувствую себя отцом. Я чувствую: Проклятье, я чувствую гордость.» — Правильно! — сказал он вслух. В следующий раз тот, кто на тебя посмотрит, подумает: «Ну и ну!» — Что?

— Неважно.

В Бликхеме был универмаг, работавший по субботам, специально для мелких клерков и фермеров, которые только в выходные дни и могли выбраться за покупками. В отделе женской одежды они сразу же натолкнулись на продавщицу, черное форменное платье которой вместо пояса было подвязано измерительной лентой.