«Кто, черт бы вас всех побрал, внушил мне мысль раскрыть Морису свою тайну?
Уговоры, увещевания: «Это может случиться с кем угодно, это даже случилось со мной.» А потом выворачиваться наизнанку, держать его подальше от Айрис, чтобы он, не дай Бог, не проболтался. Если она узнает сейчас: Я почти слышу, как она говорит, что не хочет моего ребенка, потому что у него будет плохая наследственность. Это был срыв от переутомления, а не органический психоз, но она не станет ничего слушать. Нужно было признаваться пять лет назад. Я сам вырыл себе могилу: Нет. Никаких могил.
Нерожденных детей не хоронят в могилах.
Их просто выбрасывают.»
После разговора с бывшим коллегой, который вел сейчас Мориса, Пол еще минут десять сидел, перемалывая в голове мрачные перспективы, пока не сообразил, что скоро на ежедневную беседу должны привести Арчин, а он совершенно к ней не готов. Чувствуя себя виноватым, он сделал то, что в последний раз позволял себе только когда Айрис уехала к Парсонсам, и он вдруг решил, что она может остаться там навсегда.
Он спустился в аптечку и в раздумье остановился у полки с транквилизаторами.
Фармацевт возился с бумагами в другом конце комнаты. Наконец, Пол остановился на довольно безобидном средстве — нескольких капсулах либриума в уродских черно–зеленых оболочках. Богатая давнишняя практика научила его глотать лекарства без воды, что он немедленно и сделал.
Ожидая, когда вернется назад проглоченный пузырь воздуха, он разглядывал длинный ряд коробочек, склянок и пакетиков.
«Полный буфет чудес! Сон в порошке, сон в таблетках, сон в микстуре; энергия в пилюлях, в пузырьках, в шприцах; лекарства, чтобы подавлять голод и стимулировать аппетит, чтобы заглушать боль и вызывать конвульсии: Когда–нибудь мой потомок придет в аптеку и выберет таблетку с надписью: Растворимое здравомыслие, для взрослых шизоидных женщин европейского типа весом от 40 до 50 килограмм. Господи, я надеюсь, этого не случится. Потому что…» Он почувствовал в горле знакомое движение. Поскольку он уже успел забыть, что дожидается здесь именно этого, звук получился довольно громкий, так что фармацевт повереул голову и усмехнулся. Пол смутился и вышел за дверь.
«:Потому что задолго до того, как мы доберемся до растворимого здравомыслия, с нами произойдут непоправимые вещи. Пилюли для всеобщего счастья, как опиум в средневековом Китае или британская гашишная монополия в Индии; пилюли для политического конформизма (антикомми натощак при приступах левизны), для сексуального конформизма (ортогетеро дважды в день после еды, и все как рукой снимет), для малолетних преступников, для уклонистов, для тех, кто вам не нравится. Таблетки для начальников, чтобы давать подчиненным, таблетки для жен, чтобы давать мужьям…» Парадоксальным образом эта идея переключила его мысли от кошмаров наяву к повседневным заботам, и, входя в кабинет, он уже чувствовал, что мучительные видения прочно заперты где–то в дальних закоулках сознания.
Часы, на которых Мирза заботливо выставил точное времи, показывали, что Арчин должна быть с минуты на минуту. Он переставил их на полку, где они, по крайней мере, не будут так часто попадаться ему на глаза, хотя стараниями Мирзы ему придется теперь неделю, а то и больше слушать дурацкое тиканье. Пока он устраивался за столом, ему в голову вдруг пришла тревожная мысль, он резко обернулся и принялся наблюдать, как минутная стрелка достигает получасовой отметки.
«Если они начнут бить, я выброшу их в окно.» Но этого делать не пришлось; прозвучали только башенные часы наверху.
Сестра Вудсайд привела Арчин, а у него, между тем, не было даже смутной идеи, чем с ней сегодня заняться.
Он попытался спланировать предстоящий разговор — в основном, ответы на бесконечные вопросы Арчин о словах, которые она недавно услышала, но смысла которых не знает, — но в голове у него не появлялось ни единой свежей мысли, так что он только вспоминал те, что были раньше. Она по–прежнему не станет связывать себя ни с одной страной на карте кроме Британии, по–прежнему не будет рисовать ничего, кроме надоевших картинок больницы и окрестностей, по–прежнему откажется спеть ему что–либо кроме знакомых до отвращения песенок, которых наслушалась по радио.
Пол удрученно рассматривал девушку, чувствуя, как улетучиваются остатки вдохновения.
«Не в том дело, что я чего–то о тебе не знаю, Арчин. У меня уже кипа бумаг в дюйм толщиной — и все о тебе. Беда в том, что я не могу связать это все вместе.
Ты отказываешься есть и даже прикасаться к мясу, но как, черт возьми, совместить твое непреклонное вегетарианство со сломанной рукой Фабердауна?
Я знаю пацифистов, которые, наоборот, разглагольствуют о ненасилии, заедая свою проповедь бифштексом с картошкой, но это все же понятнее. И если у тебя амнезия, и ты не можешь говорить о своем прошлом, то почему это никак не отразилось на других твоих чертах? Если у тебя настолько хорошая звуковая память, что ты можешь повторять дурацкие песенки с точностью магнитофона, а английский знаешь уже так хорошо, что это не укладывается в голове, то…» Она смотрела мимо него на часы, и в ее взгляде читалось легкое беспокойство.
«Арчин, Арчин, что же мне с тобой делать? Смотри сама: Или ты вполне нормальная иностранка, но тогда тебе нет абсолютно никакого смысла притворяться, или ты сочинила себе собственную жизнь в собственном мире.
Но если это так, то, черт возьми, с твоим интеллектом ты могла бы сделать это получше! Ты должна с упоением водить меня за нос; у тебя должны быть готовые ответы на все вопросы на любую тему. Господи, даже Морис в маниакальной фазе делал это совершенно по–другому. Он выстраивал неимоверные фантазии из любой ерунды и был счастлив вовлечь в игру других, словно ребенок, сооружающий корабль из перевернутого стола.» На мгновение их глаза встретились. Словно чувствуя за собой вину, она не смогла выдержать его взгляда и снова уставилась в какую–то точку за его спиной.
«Так что же дальше? Ассоциативный тест? Неадекватно словарю. Нет, надо либо набраться терпения, либо ломать ее сопротивление наркотиками. И, честно говоря, я не знаю, надолго ли меня хватит.» Он посидел некоторое время, молча перебирая возможности, которые дает современная фармакология, и наконец заключил, что не знает, чем сегодня заняться. И, поскольку другой работы оставалось еще немало, он встряхнулся и встал с места.
Арчин никак не отреагировала на его движение. Он непонимающе уставился на нее.
Глаза девушки были открыты, и слегка вытаращены, рот тоже полуоткрыт.
— Арчин? — по–идиотски проговорил он.
Она что–то сказала на своем языке, но ни одна чась ее тела, кроме губ не шевельнулась. Встревоженный, он подошел поближе и собрался было тронуть ее за руку, когда в голове вдруг словно вспыхнул свет. Он проследил за направлением ее взгляда и увидел, как яркий луч падает из окна на качающийся маятник–косу, скользя взад–вперед, как метроном.
Получалось так, что Морис Дукинс оказал в конце концов ему услугу.
27
— Что вы думаете о терапевтическом гипнозе? — спросил Пол Элсопа.
— Его недооценивают, — незамедлительно отозвался консультант. Он изучал в этот момент пожарный список, как обычно перед осмотром. — А что?
— Я обнаружил, что Арчин поразительно гипнабельна.
— В самом деле? Как?
— Случайно, если честно, — признался Пол и пересказал ему весь эпизод.
Элсоп понимающе кивнул.
— У вас талант, молодой коллега.
— Но ведь я:
— Вы никогда не слышали, что гениев от обычных трудяг отличает способность видеть то, что происходит, а не то, что должно происходить?
Конечно вы правы; если она поддалась по своей воле и всего за несколько минут, она совершенно неординарный объект. — Он задумался. — Вы считаете, что сможете это повторить?
— Почти уверен. Я не много знаю о гипнозе, но помню, как в университете лектор демонстрировал нам немколько приемов. Он говорил, что можно облегчить следующий сеанс, если дать пациенту постгипнотическую инструкцию, поэтому я, прежде чем разбудить Арчин, повторил несколько раз, что как только она войдет в мой кабинет и увидит часы, она впадет в транс.
