— Что мне делать, если мой самый близкий друг связан с твоей работой? — не сдаётся Мин.

— Забыть его.

Альфа стаскивает с парня футболку и шорты, широко разводит его ноги и устраивается между.

— Чонгук, пожалуйста.

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Да, блять, хорошо, не трону я твоего Хосока, перестань брыкаться!

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Чтобы ты знал, я тупо на слово… — Юнги договорить не успевает, потому что Чонгук входит одним плавным толчком, заставляя омегу выгнуться до хруста в позвонках. Альфа сразу переходит на размашистые толчки, и Юнги больше разговаривать не может, стонет в голос, сам насаживается, в кровь раздирает спину Чонгука и просит не останавливаться.

Чон трахает, как зверь, который долго голодал, обхаживал добычу и, наконец-то, поймал её в лапы — не щадит, не слушает, не останавливается. Вгрызается в податливое тело, сминает, кусает, поглощает сантиметр за сантиметром и ни на секунду не выпускает. Переворачивает омегу, вжимает лицом в подушки и снова трахает, медленно, с оттяжкой, выбивает хрипы-стоны, наслаждается узостью и гибкостью. Юнги мокрый весь, обессиленный, рвано дышит и поскуливает в подушку, но всё равно не сдаётся — ещё больше распаляет жар внутри альфы, виляет попой, провоцирует. Ему Чонгука не хватает, как воздуха, он дышит им, живёт им, питается.

На третьем заходе, Мин уже без сил, он кончает с протяжным стоном, откидывается на подушку и, повернув голову влево, вонзается зубами в запястье альфы. Чонгук рычит от неожиданности и боли, но не зацикливается, толкается до упора и тоже кончает. Подносит к лицу окровавленное запястье, с немым вопросом в глазах смотрит на свою кровь размазанную по губам омеги и, нагнувшись, пошло и мокро его целует.

— Я разбудил в лисёнке животные инстинкты, — усмехается альфа и слизывает свою же кровь с подбородка омеги.

— Нет, я просто тебя пометил, — улыбается Мин и невинно хлопает ресницами.

— Прости, что?

— Ты думал, только вы, альфы, можете метки ставить? Отныне ты мой и только мой.

— Я и так был твоим, — нежно улыбается Чонгук и кладет голову на грудь омеги. — До последнего вдоха.

Юнги зарывается пятерней в угольно-черные волосы и засыпает. В душ можно и с утра, слишком хорошо, чтобы двигаться.

***

Полдня Чонгук проводит на встрече со своими людьми, а оставшиеся полдня в кабинете. Риз с утра в доках, поэтому пару встреч, которые обычно проводит он, Чонгуку пришлось провести самому. Альфа откидывается на спинку кресла, массирует лоб и, решив немного развеяться, берет свесившийся со спинки пиджак и идёт на выход.

Чонгук отпускает шофера, приказывает вывезти ламбо из подземной парковки и садится за руль. Первый час ночи, город медленно засыпает, но это только с виду, стоит открыть двери любого клуба, казино, и там жизнь только начинается. Чонгук решает заехать к Ризу и перед большой битвой выпить и нормально пообщаться со своей правой рукой, другом и братом.

Ламборгини вылетает на полупустое шоссе и с рёвом проносится мимо огромных стеклянных зданий, затеявших игру света на его черных, как ночь, крыльях. Чонгук спускает стекло, закуривает сигарету и, глубоко затянувшись, сильнее давит на газ. Сколько уже времени он так не выезжал на пустую автостраду, не давил на газ, не чувствовал прохладный ветер в волосах… Слишком многое произошло, слишком многое поменялось, но больше всех изменился сам Чонгук. У него теперь есть Юнги, есть малыш, есть те, к кому хочется возвращаться, те, ради которых не жаль ничего, и Чонгуку страшно. Доселе незнакомое чувство счастья пугает. Чонгук боится потерять всё. А бояться альфа не привык. Чон не знает, как именно он будет защищать свое счастье, как вообще его защищают, но если надо: и стены отстроит, и рвы выроет, заполнит их кровью тех, кто посмеет на него посягнуть. Чонгука называли монстром, но теперь он вышел на новый уровень. Раньше угроза нависала только над ним, но теперь у него есть семья, и ради нее альфа перегрызет не одну глотку.

Чонгук залетает во двор элитной высотки и паркуется прямо перед подъездом. Выходит из машины, разминает плечи, закуривает еще одну и поднимается к Ризу.

Картина, которую альфа застает выйдя из лифта, кажется, не удивляет только Чонгука, потому что прислонившийся к двери Риз забывает, как дышать, а Чимин срывается к брату.

— Чонгук…

— Отойди, — Чон обходит брата и смотрит на прилипшего к двери Риза.

— Босс, — Риз нервно прикусывает нижнюю губу и, опустив голову, изучает взглядом мраморный пол.

— Вы меня за идиота держите? — Чон говорит спокойно, но Риз знает, что это намного хуже, чем если бы альфа злился и повышал голос.

— Почему мой братец в час ночи, как побитый щенок перед твоей квартирой? Хотя, — цокает языком Чонгук и впивается колючим взглядом в Риза. — Это не важно. Утром жду тебя в кабинете.

Чонгук бросает на сделавшего к нему шаг Чимина холодный взгляд, и омега застывает на месте замороженный ледяной пустыней в глазах брата. Альфа скрывается в лифте.

— Риз, я не знал, что он приедет, я не хотел, — говорит омега дрожащим голосом и подходит к альфе. — Я просто очень хотел тебя увидеть.

— Уходи, Чимин, пожалуйста, — севшим голосом говорит альфа.

— Я буду его просить, он не сделает тебе ничего, я все улажу.

— Если ты и вправду хочешь помочь, то просто не показывайся мне на глаза, и ему тоже. Мне большего не надо, — говорит альфа и скрывается в квартире, громко хлопнув дверью.

***

Чонгук сидит в полумраке кабинета и вертит в руке бокал с виски. Уже давно рассвело, но альфа не разрешил открыть шторы или включить полностью освещение. Чонгуку легче думается в темноте, а думать есть о чём. Будто судьба подарила ему огромное счастье, которое сейчас посапывает наверху в его постели, а взамен решила лишить альфу всего остального — сперва брата, а теперь того, кого Чон всерьез рассматривал своим преемником, кому доверял до глубины души, в ком не сомневался. Не слишком ли высокая плата? Альфа поднимает бокал к глазам и смотрит на плескающуюся на дне жидкость цвета жженого сахара. Слишком много мыслей в голове, слишком много вопросов, а ответов на горизонте не видно. Стоит Чонгуку собрать картинку реальности, придать ей четкость, как все летит к херам, смазывается, и альфа опять сидит, отчаянно пытаясь хоть что-то рассмотреть в этом черно-сером мареве. Предательство Чимина, предательство Риза… Сколько еще? Чонгуку кажется, что он кончается, он уже дошел до своей грани, стоит и смотрит на эту черту, пропитанную ложью, закулисными разговорами, подлостью, и еще шаг, и он в этом утонет.

Он ещё так и не собрал себя после Чимина, не смирился, не принял, а тут Риз… и не понятно от чего всё-таки больнее — от предательства первого или второго. Кажется, что одинаково. Цена за счастье оказывается слишком высока, но Чонгук всё равно готов платить ее, вот только унять бы эту клокочущую внутри боль, хотя бы немного. Если бы только Чонгук мог, он бы все поменял, был бы более внимателен к Чимину, к его воспитанию, уделял бы ему больше времени, может, смог бы всё-таки вырастить его не таким озлобленным и эгоистичным, но уже поздно что-то менять. Риз за спиной альфы оказался брату ближе, что бы у этих двоих ни происходило — это началось давно.

Чонгук и раньше подозревал, но валил всё на то, что они знакомы с детства, даже когда ему стали докладывать о том, что есть подозрения на их отношения, Чон не поверил, не захотел верить… Риз не мог так поступить. Для них это омерта («кодекс чести» у мафии). Есть правило, которое нарушать нельзя — отношения с и между членами семьи по этим правилам запрещены. Но Риз это правило нарушил — Чимин Ризу должен был быть братом, но уж точно не любовником. Чонгук морщится от последней мысли, отшвыривает бокал в противоположную стену и смотрит, как по ней вниз стекают капли. Кабинет только недавно привели в порядок, и у Чонгука руки чешутся вновь его уничтожить. Злость на Риза обхватывает щупальцами горло альфы и душит, впивается в плоть, оставляет синие полосы. Как он теперь должен доверять ему? Как он может подпускать его к себе, учитывая, что тот за его спиной крутил роман с Чимином, зная, что это табу, что нельзя. Чонгук продолжает сверлить взглядом стену и уже не может унять бушующий внутри огонь разочарования и ярости. Они оба его предали. Смотрели в глаза и держали за дурака. Видно, Чон где-то расслабил поводок, позволил думать, что с ним можно и так, значит, теперь он же его натянет, напомнит всем, кто он на самом деле.