— Я сказал, подойди ко мне, — медленно, выговаривая каждое слово голосом не терпящих возражений, повторяет Чихо.

Чонгук на секунду прикрывает глаза, делает глубокий вдох, и наконец-то отталкивается от двери. Чон не знает, что с ним творится, но так отчаянно хочет вытравить Чихо из-под собственной кожи, что причинить себе боль кажется, разве что, единственным выходом. Чтобы напомнить себе кто он такой, и что дефекты не исправляются, а люди не любят и не привязываются. Поэтому он осторожно переступает ногами, пересиливая себя ежесекундно, словно к каждой его ноге привязано по булыжнику, подходит ближе, и останавливается перед Чихо.

— Когда я делал заказ, в графе особых пожеланий я не указывал, что хочу ломающуюся и строящую из себя целку блядь, — надменно говорит У, и, подавшись вперед, тянет Чонгука на себя. — Так что кончай изображать мученика и начни уже отрабатывать деньги, которые я за тебя заплатил.

Чихо крепко хватается за шлевки на джинсах Чонгука, разворачивает, заставляя Чона забраться верхом на его бедра и зажать их между коленей. Чонгук поддается, нервно кусает губы, но куда деть руки — не знает. Так и не шевелится, смотрит на ключицы Чихо, ныряя взглядом во впадинку между ними, и боится поднять глаза, потому что видеть космос перед собой страшно. А у Чихо в зрачках он темный, яркий, затягивающий. И Чонгука дрожь бьет, не надо заглядывать. У цепляет пальцами его подбородок, и, подняв лицо наверх, смотрит. Подушечка большого пальца давит на нижнюю губу, грубовато проходясь по мелким подсыхающим ранкам, успевшим затянутся за несколько дней с их первой встречи. Он ведет вдоль всей длины, даже этой мелочью делая больно, словно бы стирает стекленную пыль, загоняя ту еще глубже.

Чихо видит в глазах Чонгука страх. Чонгук видит в глазах напротив желание.

Левой рукой У сильнее сжимает чужое бедро, его губы настолько близко, что Чонгук каждым миллиметром чувствует горячее дыхание. Чихо почти невесомо касается его скул, спускается ниже, мажет губами по щеке, вслушивается в окутавшую их тишину и не слышит ничего. Не единого судорожного вздоха.

— Дыши, — Чонгук чувствует ладонь Чихо между острых лопаток, и этот глубокий завораживающий голос концентрируется где-то там же. Он только тогда понимает, что забывает сделать лишний вдох. Жмурится до белесых мушек перед глазами, но так их и не открывает даже тогда, когда заставляет себя стянуть чертов стоп-кран на место. Чонгук по ошибке вдыхает и захлебывается.

Там запаха Чихо больше, чем воздуха.

— Посмотри на меня, — требовательно просит У, обжигает дыханием висок, и, обхватывая рукой под поясницу, оплетает еще туже. Чонгук выгибается навстречу, но после попыток избежать привыкания — это бьет тяжелым разрядом. По оголенным нервам, ядом по всему телу и тонкой строчкой крест-накресто на венах. Чон чувствует болезненный грубый полу-укус на линии челюсти прямо под мочкой уха раньше, чем успевает понять, что на самом деле открыл глаза. И бесконечно долго цеплялся за чужие плечи: сильнее чем нужно, меньше, чем хотелось.

Чихо слышит задушенный стон и отказывается признаваться, что прямо сейчас он готов абсолютно на все, потому что хочет Чонгука ближе, глубже, чтобы в каждом чертовом ДНК и под кожей, чтобы тоже. Он цепляет темные волосы на затылке, дергает его голову назад, открывая себе доступ к шее, и замирает. Чихо отчетливо видит свежие только наливающиеся цветом кровоподтеки и следы чужих пальцев на шее мальчишки поверх оставленных им самим. У одним резким толчком сбрасывает Чонгука на пол и встает с кресла. Чон не успевает сориентироваться в резкой смене настроения Чихо, поэтому больно прикладывается копчиком об пол, не способный выставить руки и смягчить падение. Он не представляет, чем мог спровоцировать брата на этот раз, но мысли на этот счёт так и не появляются, сколько бы он не ждал. Впрочем, ничего из всего, чего он хочет, не имеет привычки откликаться на его желания.

Атмосфера пережимает кислород окончательно ровно в тот момент, когда Чон боязливо отползает к стене. Чихо практически невменяемый, он грозно нависает над ним и еле сдерживается, чтобы не пнуть забившегося в испуганный комок Чонгука. У почему-то кроме мерцающей пелены перед глазами ничего не видит. Его словно потоком накрывает неконтролируемый гнев, и он перестает отдавать отчет даже тому малому, что слетает с языка.

— Скольких ты за вечер обслуживаешь, а? — сквозь зубы шипит Чихо, нагибается резко и неожиданно — у Чонгука не остается шансов даже уклониться — но не бьет, только притягивает его к себе, с треском наматывая ворот кофты на кулак. — Сука, пришел ко мне со свежими следами? Какая же ты все-таки блядь. Аж противно.

Брезгливое шипение обрывается достаточно быстро, чтобы Чонгук смог уловить его суть, но не смотря на это слова все равно достигают цели. Чон понимает, в чем дело, слишком отчетливо — Чихо замечает следы удушения, оставленные Лиамом, неосознанно залипая на них долгим пронзительным взглядом и отвечая на все вопросы разом. Чонгук нервно улыбается про себя, понимая, что где-то это даже неплохой шанс не лечь под Чихо сегодня ночью, и виснет безвольной куклой в его руках.

— Омерзителен. Ты мне омерзителен, — Чихо грубо отталкивает Чонгука назад, так, что он снова больно прикладывается затылком о стену и весь сжимается, ожидая следующего удара. Но Чихо идет к столику с бутылками, отвинчивает крышку на первой попавшейся, и пьет из горла. — Убирайся.

У не поворачивается, залпом глотает горчащий крепкий ром, отчетливо представляя, как угрожающе смотрит в узкие поганые глаза каждого из заказчиков Чонгука, и нестерпимо хочется раскроить их череп собственными руками. Так, чтобы остался только голый костяк, который можно будет раздробить ещё пару раз и втоптать в грязь под ногами, все равно она даже цвет не поменяет, потому что Чихо на сто процентов уверен, что даже кровь у этих трахающих малолетку уродов такая же чёрная и липкая.

— Вали нахрен отсюда, пока я тебя не убил, — кричит Чихо и несдержанно отшвыривает бутылку в сторону Чонгука. Она разбивается об стену недалеко от него, и Чон жмурится, прикрываясь руками от разлетающихся брызг и осколков, парочка из которых все-таки задевает кожу предплечий неглубокими царапинами. Чонгук цепляется за стену и всё-таки предпринимает вселенскую попытку встать, находит заброшенную в сторону кожанку и, с трудом подавив накативший приступ тошноты, идет к двери.

Только закрыв за собой деревянную створку, Чонгук начинает судорожно вдыхать кислород. Перед глазами плывёт и до сотрясения, кажется, рукой подать, но Чон только больно трет оставшиеся порезы, пока быстро слетает с узких ступенек вниз. Чихо хочется то ли схватить под загривок и прочистить наглой рожей по шершавой кирпичной стене, чтобы посильнее и «сука, что же ты делаешь?!», то ли вообще больше никогда не приближаться, не сталкиваться и не смотреть. Колени и руки все еще трясутся, когда Чонгук проносится по коридору поближе к выходу, всеми мысленными силами отгоняя встречу с Кеном, которому Чихо, наверняка, не упустит возможности доложить, что остался недоволен. Чонгук машинально достает мобильник из кармана и видит пять пропущенных звонков из больницы. Он лихорадочно зажимает в ладони пластиковый корпус, телефон нагревается почти сразу, но ладонь всё равно покрывается мерзким холодным потом. Длинные прерывистые гудки заставляют Чонгука потеряться в нахлынувшей тревоге — они колотят по голове синхронно с набатом в пульсирующем затылке, и Чон только и может, что считать гулкие удары в ожидании, когда кто-нибудь, наконец, снимет эту долбанную трубку.

***

Чихо бесится, вспоминая выбивающие остатки мозга синяки на шее Чонгука. Он вылетает из комнаты почти сразу за ним, но успевает лишь свернуть за угол, когда сталкивается с Кеном. Чихо не собирается ничего говорить, прекрасно понимая, что ведет себя, как рефлексирующая истеричка: вроде малолетка здесь только Чонгук, а убивается блядской школьницей почему-то именно Чихо. Но Кен и без этого кажется ему недовольным, по глазам видно, ожидал, что придут.