Когда ближе к полудню он приходит в себя окончательно, то понимает, что сидит на постели Чимина, в его коробке-квартире, поместиться в которую вдвоем получается с огромным трудом, и ощущает себя в относительной безопасности. Усталость никуда не уходит. Чонгук тяжело вздыхает, отстраненно радуясь, что хотя бы похмелье не считает нужным добивать его, потому что он слишком редко пьет, чтобы мучиться еще и от этого.
Чимин от комментариев воздерживается. Не жалуется и не кричит за то, что Чонгук притащился посреди ночи даже на ногах не держащийся. Просто молчит, пока Чон без особого интереса наблюдает, как он делает макияж. Может за его молчание стоит благодарить Кена, вызвавшего Чимина к постоянному клиенту через час, но все силы уходят на то, чтобы унять непонятную тревогу за то, что ему самому пока никто не звонит. Чонгук знает, что без работы он сегодня не останется, но волнуется все равно, пытаясь обмануться наивной мыслью, что стоит вернуться к повседневной действительности, и все встанет на свои места. Без Чихо и утекающей через пальцы жизни. Но врать себе Чонгук так и не научился, поэтому он прекрасно осознает, что банально прячется — не больше и не меньше. Пока есть время и возможность. Будто наперед знает, что стоит переступить невидимую, нарисованную кем-то тончайшую черту, и что-то совершенно точно станет необратимым.
Чонгуку холодно. Он кутается посильнее в чиминово одеяло, подтягивая его выше к плечам, и не хочет возвращаться в свою квартиру, пропитанную одиночеством и его болью. Чонгук боится. Боится, что как только захлопнет за собой двери, мысли о Чихо сожрут его изнутри. Чон не может выкинуть из головы эту наглую ухмылку и черные глаза — не помогают ни уговоры, ни как выяснилось, даже алкоголь. Чихо находит его все равно. Во сне, в мыслях — где угодно — он не оставляет Чонгука одного. И Чонгук себя ненавидит, потому что Чихо везде. Он оплетает вольфрамовыми сетями и тянет: ниже, глубже, в самую бездну. Так, что всю оставшуюся ночь приходится выдергивать себя из темноты кошмаров. Подрываться на кровати лишь бы не видеть снова и снова, как он даже во сне унижает и оскорбляет, ломает, засыпая сверху комьями грязи, отворачивается, заставляя, проснуться со слезами на глазах. Потому что Чонгук сквозь всю эту поддернутую ярко алым призрачную дымку сна все еще помнит, как его жизнь плавилась под сильными татуированными руками. Как он отвечал на чужие губы на теле и выдыхал тихие стоны, словно бы ему без разницы. Абсолютно без разницы, что над ним был тот самый Чихо, который брат и старший хен. Словно бы они чужие.
— Черт! — вдруг кричит Чимин. Чонгук вздрагивает и удивленно смотрит на напряженную чиминову спину возле зеркала. — Я чуть глаз себе карандашом не выколол. Не надо было вчера пить, руки трясутся как у заядлого алкоголика, — Пак чертыхается и со злостью отбрасывает карандаш в сторону.
— Ну, не пил бы. Знаешь же, что работать каждый день, — уныло бурчит Чон в ответ, сбрасывая с себя оцепенение, цепляется за голос друга и внимательно следит за его нервными передвижениями туда-сюда, лишь бы снова не окунуться в омут своих мыслей.
— Как тут не пить, блять, — Чимин выдергивает рубашку с вешалки, с громким хлопком задвигает створки шкафа и настороженно смотрит Чонгуку в глаза, нисколько не стараясь, скрыть свое раздражение. — Тут только пить остается или въехать У Чихо кулаком между глаз. Сука долбанная. До сих пор как вспоминаю — трясет. Ну почему у меня нет денег и власти, — уже хнычет Пак, отворачивается и натягивает на себя рубашку.
— Чим, пожалуйста. Я не хочу о нем говорить, — Чонгук сползает с постели и подбирает карандаш с пола. Бездумно вертит его в руках, через плечо оглядываясь на беспокойно вертящегося перед зеркалом Чимина, кладет подводку на столик и замирает, глядя в окно. Погода на улице под стать настроению — сплошное дождливое дерьмо.
— А придется! Он угрожал тебе вернуться. А я знаю таких, как твой братец. Они всегда выполняют угрозы. — Чимин заканчивает застегивать рубашку и поправляет волосы.
Чонгук дергается, когда ладонь Чимина ложится на плечо, а сам он замирает за его спиной, близко-близко, но прижиматься боится, зная, как Чонгуку сложно сдерживать дрожь и не шарахаться от каждого прикосновения. Пак бы и не подошел, но взгляд, пойманный в отражении стекла, по которому Чон бесцельно водит кончиком пальца, слишком пустой, а на подкорке все еще тлеет отпечаток его беспомощного вскрика, когда он подскочил на постели в несчастные шесть утра, надеясь только, что не разбудил. Чимин проснулся. На самом-то деле, он вообще не был уверен, что смог нормально заснуть, после того как внутренности вывернуло иррациональным страхом, пока он затаскивал Чонгука в квартиру и надеялся, что тот не наделал глупостей. И открыв глаза вместе с дрожащим на диване Чоном, Чимин ждал истерики, криков или хотя бы слез, хоть чего-нибудь, но ничего не произошло. Чонгук молчал, и пустота, затопившая некогда яркую радужку глаз, отдавала матовой пугающей темнотой, которая только сильнее подталкивала его к краю.
— Чонгук~и, ты должен быть готов, — уверенно шепчет Чимин. Чонгук оборачивается на шепот, смотрит напугано, часто-часто моргая, чтобы позорно не разревется, и упускает момент, когда прятать свои эмоции, дрожащие руки и затравленный взгляд, еще имело смысл. — Ты не прогнешься под него. Ты сильный и гордый мальчик. Не дай ему сломать тебя.
Чонгук не готов отвечать. Он давно в курсе, что с ним что-то не так. Он знает, что он дефектный. Не сильный. Сейчас, точно нет. Да и разве, можно сломать то, что уже и так изломано. Благо необходимость говорить отпадает в тот же момент — телефон в переднем кармане джинсов разрывается стандартной мелодией, вибрация пускает по телу легкую дрожь, и Чонгук вскидывается, угловато улыбается даже, как будто бы извиняясь, и с облегчением сбрасывает тяжелую ладонь Чимина. Пак отходит в сторону, замечая на дисплее имя Кена, потирает переносицу и хмурится. Чонгук знает, что Паку это все совершенно не нравится, он не трогает его только потому, что опасается сделать еще хуже, но сдается, отступая — если звонит босс, сбросить не получится. Но так, у них двоих возникает хоть какая-то, пусть даже практически невидимая обманчивая уверенность, что Чонгука это отвлечет. Работа — все, что у него есть. Стоит ему выйти за порог, Чимин знает, что Чон оставит весь свой груз за спиной, время для него наберет обороты, и думать о чем-то, включая Чихо, в этом круговороте сменяющихся лиц и голосов, у него не будет ни возможности, ни желания.
Чонгук торопливо отвечает, выскальзывая из комнаты и скрываясь в прихожей. Кен требует срочно приехать в бордель. Чон не возвращается обратно, предпочитая не сталкиваться лишний раз с Чимином, поэтому просто ждет в коридоре, пока Пак в спешке что-то бормочет себе под нос и собирается. Они выходят из дома вместе. Чимин обеспокоенным взглядом прожигает ему спину, но в лифте смягчается, ласково треплет по волосам, обещая, что все будет в порядке. Чон не верит, но все равно благодарно кивает, прищуриваясь от мелко накрапывающей мороси, когда они выходят из подъезда, и, попрощавшись, садятся в разные такси.
***
Чонгуку нравится работать в борделе, настолько, насколько это может нравиться с его-то жизнью. Он терпеть не может ездить в отели или на квартиру клиентов, потому что в памяти до сих пор свежи воспоминания о том законченном извращенце-садисте, на которого он вчера все-таки наткнулся. В борделе, как это ни странно, он чувствует себя как дома. Там безопасно. Если Кен вызывает туда, значит, клиент вряд ли заберет Чона, и отработать придется там же. Но не успевает Чонгук войти в дверь четырехэтажного, ничем на первый взгляд не приметного здания, как сталкивается лицом к лицу с Лиамом. Видеть его хочется в последнюю очередь, но он одаривает Чонгука взглядом полным пренебрежения и медленно шагает на встречу, не дожидаясь, когда Чон подойдет ближе.
В кармане джинсов снова настырно вибрирует телефон, заставляя покрываться противной поверхностной дрожью. Чонгук морщится, смахивая с глаз намокшую на дожде челку, и думает, что стоило выкинуть нахрен этот долбанный доисторический кирпич ещё где-нибудь по дороге. Однако, пытаясь затолкнуть раздражение, распаленное плохим настроением и еще более дерьмовой погодой, подальше, он на ходу сбрасывает вызов от Кена и по привычке хочет сунуть телефон обратно, вопреки закравшейся мысли разбить его к чертям, но не успевает.
