— Давай, убей, — выплёвывает кровавую слюну Хосок. — Лиши своего сына истинного, он тебе спасибо скажет.

— О чём он говорит? — Юнги думает, что не расслышал.

— Твой сын, мой истинный, — зло говорит Хоуп брату. — Я сам не в восторге, что мой омега принадлежит вашей долбанной семье, — кривит рот в кровавой улыбке альфа. — Но он мой, и если мы сегодня дерёмся на смерть, то я пойду до конца.

— Ещё как пойдёшь, сам тебя похороню, — Чонгук вновь срывается к полукровке и прямо сходу бьёт его в лицо, превращая его в кровавую кашицу.

Юнги медленно оседает на пол и, обняв себя руками, пытается справиться с резкой нехваткой кислорода, как будто у омеги лёгкие по щелчку пальцев захлопнулись, он ворот футболки раздирает и несколько секунд с приступом удушья борется. Даниэль — истинный Хосока. Юнги думает, боги над ним подшутили, поиздеваться решили. Как такое вообще может быть? За что они так с ним? Его комочек счастья не может быть истинным монстра, не может быть обречён на жизнь с чудовищем. Юнги уже лбом пола касается, удерживать себя в прямом положении не выходит — горе придавливает к земле, размазывает по полу. Слова Хосока выжигаются где-то на подкорке сознания, навсегда там останутся. Юнги теперь каждый день только с этой мыслью просыпаться будет, так же, как и засыпать. Каждый раз, беря на руки Даниэля, о Хосоке думать будет, о том, что растит своё чудо для этого зверя, что сам должен будет ему в руки своё счастье передать, потому что истинный. Юнги с этим мириться не готов. Он должен эту связь порвать, должен найти эту невидимую нить, соединяющую его сына с монстром, и сжечь ее, а пепел развеять. Никогда и ни за что. Хосок Даниэля не получит. Не в этой жизни. И если Чонгук сейчас его не убьёт, то это сделает Юнги.

Хосок лежит под методично избивающим его альфой, пытается давать сдачу, но Чонгук сейчас сильнее — он за своего сына борется, в нём этой злости и нежелания смириться столько, что хватит на новую ядерную бомбу. Одна мысль, что это чудовище может лапы к его малышу протянуть, альфу новой дозой силы заряжает. Чонгук голыми руками его на части порвёт только за то, что он к волчонку своими грязными лапами прикасался, кости ему раздробит. Но Хосок сдаваться легко не намерен, бьёт лбом прямо в челюсть Чона, пытается увернуться. Люди, не двигаясь, следят за дерущимися — ждут приказа от Хосока и боятся собравшихся во дворе волков. Хосок приказа не даёт, более того, стоит Тао попробовать к ним приблизиться, как кричит и требует оставаться на месте.

Чонгук весь измазан в крови, Юнги знает, что волк сильный, но всё равно трясётся, с внутренними демонами, шепчущими, что он может потерять альфу, борется.

— Я убью тебя, ты его не получишь, — Чонгук вновь бьёт альфу куда-то по почкам.

— Перестань! — Хосок с силой отталкивает Чона и, встав на колени, пытается подняться на ноги. — Ты выбирал истинного? Ты добровольно бы согласился жить с моим братцем? Он же человек, он же недостойный! — плюется словами полукровка.

— Не смей даже имя его произносить, мразь, — Чонгук вновь подлетает к полукровке и с размаха бьёт в солнечное сплетение.

— Это мой омега, а я его альфа, и чем быстрее ты смиришься, тем лучше, — шипит Хосок. — Иначе, я убью и тебя, и моего очаровательного братика, но волчонок всё равно будет моим.

— Тебе конец, Мин Хосок, — Чонгук тянется к одному из висящих на стене мечей из коллекции полукровки и идёт к нему.

— Чонгук! — в комнату вбегает Дживон, который, узнав от Тэхёна новость, сразу отталкивает охрану и бежит в дом. — Ты не можешь его убить.

— О, ещё как могу, — альфа с отвращением смотрит на сгорбившегося на полу и харкающего кровью полукровку. — Я отрублю ему голову и дело с концом.

— Убив его, ты потеряешь сына. Даниэль не простит тебе этого, — пытается образумить сына альфа. — Никто этой новости не рад, но это природа, мы не можем пойти против неё.

— Можем, — рычит альфа на отца. — Пусть Даниэль ненавидит меня всю жизнь, но я не позволю ему принадлежать этому монстру.

— Чонгук, я тебе запрещаю, — кричит на него отец. — Ты не понимаешь, насколько это серьёзно! Мы не знаем, насколько сильна их связь, не знаем, к чему приведёт смерть Хосока — они же оба полукровки. Одумайся, ради своего сына! Юнги, хотя бы ты ему объясни.

— Я согласен с мужем, — не задумываясь, отвечает Мин. — Я согласен жить с ненавистью собственного ребёнка, но Хосоку его не отдам.

— Это вообще-то больно, — жмурясь от боли, улыбается Хосок. — Родители моего омеги меня ненавидят, более того, хотят убить.

— Отец, выведи Юнги, а ты, — обращается альфа к Тао. — Если ты приблизишься, я тебя разорву.

— Я никуда не пойду, — говорит Мин.

— Я буду бороться до последнего, — вдруг медленно говорит Хоуп, и Чонгук видит заворачивающуюся в спирали темноту на дне его зрачков. — Я буду бороться за моего омегу, и тебе, волк, надо будет очень постараться, чтобы обезглавить меня.

— Я справлюсь, не сомневайся, — рычит Чонгук и принимает обличье зверя. Только Хосок не двигается, так и сидит на полу, прислонившись к стене, и смотрит на альфу. Волк прогибается в спине и прыгает на полукровку, когтями целясь тому в глотку, вот только цели его когти не достигают. Хосок сбрасывает с себя волка, будто тот ничего не весит, и встаёт на ноги. С улицы доносится полный боли скулёж маленького волчонка, а за ним на колени оседает, вмиг побледневший Тэхён. И Юнги понимает, что случилось что-то страшное, что наступил его личный конец света. Дживон видит отброшенный Хосоком в сторону шприц и, прикрыв ладонью рот, оседает на пол. Чонгук лежит на полу словно парализованный, смотрит на Хосока, Юнги, отца, но шевельнуться не может.

— Прости, я дозу не учёл, — пожимает плечами Хоуп. — Думал, ты самый сильный оборотень, вот и вколол тебе всю пробирку.

— Что… Что ты наделал? — Юнги, не веря, смотрит на брата и будто бы вмиг полностью поседевшего Дживона.

— Он меня вынудил, я не хотел быть убийцей отца своего омеги, — придерживая рану на груди, говорит полукровка и с трудом выпрямляется.

— Тебе конец, — Тэхён поднимается с пола и провожаемый отчаянным криком вбежавшего внутрь Муна, срывается к полукровке.

— Стоять! — кричит на него Хосок и делает шаг назад. — Все пули отравлены, вы все погибните. Никто не выйдет из Дезира живым, если не будете себя хорошо вести.

Юнги подползает к Чонгуку и кладёт его голову на свои колени.

— Чонгук, вставай, — Юнги поглаживает тёмные пряди, отказывается верить в то, что его любимый смертельно ранен. — Пожалуйста, вставай. Ты должен убить его, забрать нашего малыша, и мы поедем домой. Нам надо домой, — шепчет Юнги альфе, который с трудом держит открытыми склеивающиеся веки и совсем слабо пожимает маленькую ладошку в своей руке.

— Мы поедем домой, — продолжает шептать будто бы в горячке омега. — Нам надо домой, — а у самого слёзы по щекам вниз текут, под собой полосы-ожоги оставляют.

Чонгук всё пытается губами воздух ловить, морщится, словно хочет что-то сказать, как-то успокоить плачущего омегу, но не выходит. Чтобы Хосок в него ни вколол — это словно сжирает его изнутри, Чонгук слышит предсмертные хрипы своего волка, чувствует, как замедляется его сердце, как тяжелеет кровь в сосудах. Альфа безмолвно двигает губами, но Мин четко считывает с них своё имя. На Юнги будто живого места нет — он в бою не учавствовал, ранения не получил, но омеге кажется, что это его кровь по полу размазана, что это ошметки его плоти по углам валяются, это его душа сейчас тело покидает — потому что оказывается, что Чонгук — это и есть Юнги. Оказывается, что у них и жизнь одна на двоих и, если Чонгук сейчас последний дух испускает, то Юнги рядом с ним же ляжет и даже ребёнок его не остановит, его больше ничто не остановит. Он уже терял альфу, но дышал его воздухом, ходил по его земле, пусть и издали, но слышал его голос. Потерять его вот так, раз и навсегда, для Юнги смерти подобно, а зачем ему подобие жизни изображать, если можно голову на его грудь положить и по мере того, как любящее его сердце биты замедляет, самому угасать.