— Я буду его искать, — кричит ему в спину Тэхён. — Я с утра поеду к Намджуну, они бы не уехали в Дезир, они не самоубийцы.

— Слушай сюда, — Чонгук подлетает к брату и, схватив его за воротник пиджака, рывком поднимает на ноги. — Только попробуй границы пересечь, только подумай об этом. Клянусь, я прикажу заковать тебя в цепи и буду держать взаперти, потому что лучше ты будешь меня ненавидеть, чем погибнешь. Ни один омега этого долбанного мира не стоит того, чтобы я потерял брата! Ты понял меня?

— Пусти, — Тэхён больно толкает брата в грудь и идёт к порше.

— Тэхён! Я не шучу, — кричит ему в спину Чонгук и тоже идёт к своему автомобилю.

***

Квартира, которую омегам выделил Намджун, оказалась просторной и уютной. Самое главное, что она полностью обставлена, и покупать ничего не пришлось. Омеги за пределы обозначенной Намджуном территории не выходят, а если нужно, то предупреждают альфу, и тот выделяет им охрану. Чимин устроился работать учителем танцев в школу художеств неподалеку, а Юнги помогал бариста в любимой кофейне Джина. Мин за три месяца, что они живут в Итоне, уже сам научился делать самый разный кофе, и когда бариста отлучался по делам, он с удовольствием его заменял. Беременность протекает хорошо, и если не учитывать токсикоз, который длился ровно два месяца, то малыш почти не беспокоит Мина. У Юнги уже сильно заметный и круглый животик, Джин и Чимин называют его шариком и с нетерпением ждут, когда пройдут последние месяцы и малыш уже родится. У Юнги постоянный наблюдающий врач, который заверяет парня, что малыш здоров и отлично развивается. Мин откладывает с зарплаты, собирается ближе к родам начать малышу необходимые вещи покупать, кроватку ему обещал подарить Джин.

Юнги постепенно привыкает к своей новой жизни, отгоняет все дурные мысли и старается думать только о малыше. Юнги сейчас ничего, кроме растущей в нём жизни, не беспокоит. Почти ничего. Иногда, в редкие ночи омега просыпается от щемящей грудь тоски, присаживается на постель и, подтянув под себя ноги, подолгу смотрит на луну. Юнги знает, что не должен, знает, что это глупо и, более того, бесполезно, но он скучает. Скучает по его голосу, по его объятиям, по глазам, умеющим шевелить все струнки души. Юнги не хочет помнить плохое, он все эти месяцы собирал это плохое и по чуть-чуть сжигал, стирал из памяти. Мин помнит только хорошее — их свидания, его заботу, те слова, пусть, они и не были до конца правдивыми, помнит их жаркие ночи, помнит всё. Юнги валит свою сентиментальность на гормоны, убеждает себя, что даже это пройдёт.

Юнги Чонгука не хватает. Иногда так сильно, что он еле сдерживается, чтобы не дать слабину и не расплакаться прямо рядом с Джином. Юнги хочет, очень хочет, чтобы альфа был рядом, чтобы знал о малыше, чтобы заботился, чтобы хоть разок положил ладонь на его живот и послушал биение крохотного сердечка, но омега знает, что этого не будет. Юнги бы родить здорового и крепкого малыша, а потом он уже будет придумывать легенду для ребёнка, который рано или поздно спросит, где его отец. А пока Юнги не живёт даже, он будто пробуждается от тяжелого и вымотавшего его сна и ничего, кроме огромной и нечеловеческой усталости не чувствует.

***

— Мне так стыдно перед тобой, места себе не нахожу, — Роб опускается в кресло напротив Чонгука и взглядом приказывает своим работникам глаз с главного гостя не сводить, любые желания исполнить. — Я не знал, что он окажется таким неблагодарным, — вздыхает омега. — Я ему дом, работу, будущее подарил, а он просто сбежал, даже не попрощался, подставил меня перед моим главным клиентом.

— Перестань, — останавливает причитания Роба Чонгук и продолжает поглаживать ладонью волосы лежащего на его коленях красивого паренька. — То, что он сбежал, не твоя вина, и у меня к тебе претензий нет. Мне вообще уже плевать на него. Я поднимусь наверх позже, вышли ко мне своих лучших мальчиков, а про Шугу и думать забудь. Я приехал развлечься.

— Меня прям отпустило, — улыбается Роб и встаёт на ноги. — Тебя будут обслуживать мои лучшие мальчики, ты только пожелай, а я исполню. Раз уж Шуга тебе не интересен, значит, это не ты его ищешь, — пожимает плечами омега.

— Не понял, — альфа отодвигает от себя омегу и облокачивается о колени. — Кто его ищет?

— Люди, и не только. И это не самое удивительное, — говорит Роб. — Когда я получил первые запросы, то решил не реагировать, но потом их стало больше.

— Может, прослышали о профессиональной бляди и решили лично его способности проверить, — говорит Чонгук и сам морщится от своих слов.

— Я бы так и подумал, вот только ищут его из Дезира. Ладно, пойду выберу тебе мальчиков, — Роб встаёт на ноги и вальяжной походкой идёт к выходу.

Чонгук откидывается на диване и задумывается. Если Роб прав, и Юнги ищут из Дезира — это может значит только одно — Хосок вспомнил о брате. Воспоминания о Хосоке моментально переносят Чонгука в ту роковую ночь, где каждая рана на бледном теле Юнги, отзывалась чудовищной болью на волке. Чонгук никогда не забудет растерзанное и изуродованное тельце, закутанное в плед на его коленях, не забудет, как омега отчаянно цеплялся за жизнь, как льнул, как тыкался носом в шею, просил о защите, о тепле. Даже сейчас, учитывая, сколько времени уже прошло и как целенаправленно Чонгук пытается избавиться от образа омеги — всё равно ноет, всё равно болит.

У Чонгука всё время расписано, он живёт от встречи к встрече, хотя жизнь ли это. Жизнь у него только в предрассветные часы, когда можно остаться наедине с собой, можно не притворяться, снять и выкинуть к чертям все маски, можно стать единым со своим зверем и принять свою утрату. А Чонгук потерял. Он придумывает миллион причин и объяснений, почему это произошло, но факт остаётся фактом — Юнги ушёл: из Сохо, из квартиры, из клуба, но не из Чонгука. Он всё так же сидит внутри маленький, ещё не испорченный, не заляпанный чужими руками и похотливыми взглядами, тот самый, который в больнице с Куки в обнимку спал — он живёт в Чонгуке. Он умрёт с Чонгуком. Альфа на себе окончательно крест поставил, принял, понял, что ему иного пути не видать — он обречён жить без любимого, обречён быть самым влиятельным и главным в Бетельгейзе, но в то же время никем.

Чонгук знает, что Юнги в Итоне и что он сдружился с Джином. Чон этому рад — что бы между ними ни произошло, он не хочет, чтобы Юнги был один и проходил очередные трудности. Чонгук первые недели себя с трудом в узде держал, всё порывался в район проклятых, хотя бы мельком его увидеть хотел, но потом понял, что нельзя. Понял, что нового ничего ему не скажет и от него не услышит, и смирился. У Чонгука сотни дел, очередные смерти оборотней, пара вооружённых конфликтов на КПП, приближающаяся свадьба и дыра в сердце. Чонгук себя всё больше делами заваливает, ни минуты себе свободной не оставляет, боится, что Юнги придёт. Что стоит освободиться, омега всю голову займёт и сам к Итону альфу направит.

Чону терять контроль категорически нельзя. Хотя бы ради Тэхёна. Младшего за эти недели восемнадцать раз ловили при попытке пересечения границы, из-за него Чонгук сам вечно на взводе, даже слежку установил. Впервые в жизни Чонгук даже к Муну с просьбой обратился, наказал ему за сыном присматривать и обо всём докладывать. Часто Чон у брата ночует, приезжает и спит на диване — они почти не разговаривают, молчаливо распивают алкоголь и расходятся по комнатам. У них боль одинаковая, им для неё и слова не нужны. Чонгук спит спокойно, зная, что брат рядом, а Тэхён смотрит на старшего и пытается учиться, пытается стать таким же выносливым. Жаль, пока не особо получается. Да и Чонгук скала только с виду — у него внутри кладбище неоправданных надежд, граничащее с выжженной пустошью, которая после ухода Юнги осталась. Где-то там в этом мареве чёрный волк поскуливает, потерянную любовь всей своей жизни оплакивает, солью своих слёз землю пропитывает, клянётся, что отныне на ней ничего и ни к кому не вырастет. Чонгук это и так знает, только про себя в самые тёмные ночи его имя, как спасение произносит.