— Я знаю, что не дал тебе спать, — опаляет горячим дыханьем его ухо Чонгук. — Но я понял, что не усну без тебя. Я зашёл за поцелуем, но ты полуголый в постели — все планы переворачиваешь.

— Чонгук, — тянет Юнги и сам попу приподнимает, сам насадится пытается — муки, на которые его обрекает альфа слишком тяжелые. Обычно от одного голоса Чонгука у него колени подгибаются, а тут альфа его в постель вдавливает, водит членом между ягодиц, дразнит, и Юнги боится, что его разорвёт, что кожа, которая и так под каждым прикосновением горит, не выдержит и по швам разойдётся. От Чонгука так близко невероятно хорошо, от Чонгука внутри крышесносно, но альфа не торопится — ладонями по бархатной коже водит, дорожки из поцелуев проводит, изводит, молить заставляет. И Юнги молит.

— Чонгук… пожалуйста.

— Нетерпеливый ты у меня, маленький, очень нетерпеливый.

— Не могу я так, я тебя хочу, пожалуйста.

Юнги вновь назад поддаётся, сам к своему члену тянется, но Чонгук руку перехватывает и в отместку кусает плечо. Мин зарывается лицом в подушку и обиженно ноет, продолжает просить, умолять. Чонгук сам еле сдерживается, кого наказывает, не понятно, но с этим омегой хочется медленно, хочется каждый момент запомнить, удовольствие продлить. Юнги такой вкусный, такой податливый — он пластилин в руках альфы, и лепить его под себя — одно удовольствие. Его кожа — фетиш Чонгука: он сутки может ее изучению посвятить — целовать, лизать, кусать. Юнги идеальный для него. Будто слеплен эксклюзивно для Чонгука. Альфе его губ хочется, но целовать Юнги слишком болезненно — это боль в грудь отдаётся, вокруг черного сгустка, что Чонгук сердцем зовёт, обвивается и с каждым вдохом током прошибает. Не продохнуть. Лучше не целовать, лучше не тянуться, потому что одно прикосновение к его губам, и Чонгук оторваться не в силах, его кроет настолько, что альфа впервые бояться с Юнги начал. Страшно, что Чонгук может не выдержать, страшно, что, однажды поцеловав, не отстранится и сам поводок своего зверя в эти тонкие пальцы вложит. Чонгук этого допустить не может. Юнги вновь просит, и Чонгук больше не отказывает, только не ему, а себе, направляет рукой в него член, не растягивая, толкается.

Мин замирает моментально, веки прикрывает, цепляется пальцами в руку альфы слева от своей головы и не позволяет тому двигаться осторожно. Сам насаживается, требует полностью и сразу, боль терпит. Чонгук только усмехается ловит зубами мочку уха, просит быть терпеливым. Входит на всю длину, сразу выходит и вновь загоняет, повторяет и переходит на размашистые толчки. У Юнги спинка кровати от напора по стене бьётся, ходуном ходит, сломаться грозится. Омега продолжает за его руку цепляться и подушку жевать, бесится, что глаз любимых и лица не видит, но Чонгук умело все остальные желания на задворки сознания отбрасывает, заставляет на члене внутри сконцентрироваться. Заставляет уже в голос стонать, свою же руку в кровь изодрать и только, как в бреду, повторять «ещё и ещё». Юнги от Чонгука задыхается — от его властных прикосновений, оставляющих синяки, от хриплого голоса, от укусов и от этой близости, когда будто никто и ничто между ними никогда не встанет, когда и воздух не пройдёт. Юнги чуть ли не воет от этого дикого удовольствия, которое сейчас по крови разливается, хочется грудную клетку пальцами вскрыть и достать свое сердце. Положить его на блюдечко, отдать альфе на растерзание, потому что оно и так чонгуково, потому что никто до, как этот альфа, так плотно внутри не заседал, так глубоко в мысли не просачивался. Юнги и дышать готов, только, если одним с ним воздухом. Омега стонет протяжно, зажимает его в себе и кончает. Чонгук сам слетает от такого напора, не выдерживает, изливается в парня, но не выходит, ложится грудью сверху и всё отдышаться пытается.

— О чёрт, — вдруг обречённо тянет Мин. — Куки всё видел. Позор.

Чонгук несколько секунд информацию переваривает, потом скатывается с парня на постель и громко смеётся.

— Пусть знает, что только мне позволено спать с тобой.

— Я даже не знаю, Чимин приехал или нет, кажется я громко себя вёл, — стыдливо заявляет Юнги и приподнимается на локтях, любуясь вздымающейся грудью своего альфы.

— Он у себя и не один, и не ты один был громок, — усмехается Чон. — Я запах Тэхёна, как зашёл, почувствовал.

— Офигеть, и ты, зная, что они дома, меня не предупредил, — возмущается Мин, но Чонгук тянет парня на себя и укладывает на грудь.

— Полежи пять минут вот так, близко, — тихо говорит альфа и зарывается пальцами в голубые волосы. — Мне с утра на совещание, и у тебя остаться я не смогу, надо переодеться и подготовиться, поэтому пять минут хочу тебя полностью сконцентрированным на мне.

— Я всегда на тебе сконцентрирован, — бурчит омега и ведёт пальчиком по татуировке парня.

— Подумай, куда хочешь, что тебе интересно, завтра отвезу, куда пальчиком покажешь.

— Я не хочу никуда, мне и здесь хорошо, с тобой.

И мне. Хочется сказать эти два слова. И надо бы их сказать, надо убедить Юнги. Но Чонгук себя заставить не может. Не потому что они не правдивы, напротив, каждая клетка его организма кричит, что хочет с Юнги вот так, рядом лежать, в тишине, сердце к сердцу. Чонгук молчит, потому что одно дело Юнги лгать, а другое себе. Омеге он до сих пор лгал и неплохо, а сейчас он будет врать себе. Он не хочет это говорить, чтобы играть, он хочет сказать, что чувствует, хочет, чтобы Юнги в это поверил. Но не надо. Не стоит начинать то, чему не суждено хорошо закончиться. И Юнги его легче забудет, если Чонгук ласковыми словами сильно разбрасываться не будет.

Чонгук целует парня в лоб и, отодвинув, встаёт с постели.

— Я приму у вас душ?

Юнги натягивает на себя простыню и кивает. Чонгук скрывается в ванной, а Мин дышит своей подушкой, пропитанной его запахом.

Альфа возвращается минут через пятнадцать, одевается под пристальным наблюдением Мина и, коротко поцеловав его, идёт к двери. Юнги этот недопоцелуй задевает, но он решает не быть истеричной омегой, и поэтому на прощание улыбается и молча провожает.

Чонгук быстрыми шагами идёт к панамере, снимает блокировку и, только оказавшись в салоне, выдыхает. Альфа понял, что Юнги поцелуем недоволен, успел поймать на секунду насупившееся личико, но по-другому не мог. Чонгук и так на этом омеге зациклен. Он манит его своими оленьими глазками, этими тонкими руками, так отчаянно цепляющимися за его шею и плечи, этими губами, которые Чонгук бы никогда на другие не променял. Альфу его одержимостью прошибает, он будто резко её масштабы осознаёт. Она методично бьёт молотом в затылок с вечным вопросом — куда тебя заносит. Видимо, совсем не туда. Чонгук на такое не подписывался, не рассчитывал. Ему этого всего не надо. Это Мун и Тэхён могут про чувства и связь часами пиздеть, только не Чонгук. Ему рецепт заполучить и яд уничтожить, Хосока обезглавить и Бетельгейз под себя подмять. У Чонгука Рен есть, и пусть от Рена у него внутри не искрится, а разум не мутнеет, зато Рен ему наследника родит и достойным супругом будет. Такие, как Юнги, вечно на обочине жизни, пусть там и остаются. Чонгук — не благотворительная организация, никогда ей не был и не будет. Именно поэтому альфа разворачивается на полпути и вместо своей квартиры едет к Рену: убедить себя, что на Юнги похуй, доказать себе, что секс — всё равно секс, утопить Юнги в чужом теле. Отомстить Юнги за все сомнения, которые он в альфу вселяет тем, что трахать оставшуюся ночь он будет другого. И похуй, что, ещё даже не подъехав, Чонгук знает, чьё тело и губы представлять будет. Похуй.

***

— Всё-таки ты громче, чем я, — смеётся Чимин и тянется к панкейкам Юнги. Парни сидят в кофейне недалеко от дома и завтракают, хотя уже почти час дня, и завтраком это назвать сложно.

— Неправда, — опускает взгляд Мин. — Я подушку в рот запихал и уверен, что ничего слышно не было.

— Я всё слышал, — улыбается Чимин. — Да, Чонгук, ещё Чонгук, глубже, сильнее, — копирует голос друга Пак.