— А ты разлюбить меня хочешь? — притворно дуется омега и начинает расстёгивать ремень на брюках альфы.

— Даже если захочу, не смогу, — усмехается Чонгук и следит за руками омеги, который, расстегнув брюки альфы, за них же притягивает того ближе и впивается голодным поцелуем в губы.

13 лет спустя. Сохо.

— Короче я задуваю свечки, мы хлопаем в ладошки и бежим в Scorpio, — Даниэль густо красит ресницы и помогает Самюэлю застегнуть чокер на шее.

— Я уже всё забронировал, всё решил. Когда мы объявим, что устали и идём спать, дядя Джин начнёт отвлекать родителей, и мы через чёрный ход свалим в клуб, — продолжает омега.

— Я так и знал! Вы идёте в клуб! — в комнату влетает всё это время подслушивающий за дверью десятилетний братик-альфа Даниэля Сону.

— Ну вот, стукач прибыл, — обречённо вздыхает Даниэль.

— Новая приставка, и я могила, — Сону приземляется на постель брата и подмигивает Самуэлю.

— Не дорос ещё флиртовать, — фыркает Сэмми и демонстративно отворачивается.

— Я вырасту и всё равно женюсь на тебе, — задрав подбородок, заявляет Сону и обижается на смеющегося над ним брата. Самуэль только фыркает и игнорирует выпады альфы в свою сторону.

Даниэль обещает брату приставку и, нацепив поверх полупрозрачной блузки худи с ушками, спускается вниз к родителям и их гостям.

— Поменьше накраситься нельзя было? — зло выговаривает сыну Юнги. — Ты в цирке выступать собрался?

— Оставь его, день рождения же, — Дживон легонько целует внука в лоб и зовёт всех за стол.

— Пап, можно я сегодня останусь у Даниэля, — начинает просить Чимина Самюэль.

— Ты и так торчишь тут с утра до вечера, дай Даниэлю отдохнуть от себя, — отмахивается от сына Пак.

— Я попрошу тогда отца, — дуется Сэмми и идёт к Тэхёну с тем же вопросом. Стоит омеге улыбнуться отцу, как тот сразу же соглашается.

— А Чон Чонгук бы мне не разрешил, — фыркает Даниэль, прекрасно зная, что тот его слышит. — Он любит меня мучить

— Это твой отец вообще-то! — ругает сына Юнги.

— Когда я на него зол — он Чон Чонгук, — хихикает Даниэль, и стоит сидящему на диване отцу похлопать по своему бедру, как идёт к нему и опускается на его колени.

— То, что я не разрешаю тебе шататься по ночам со своими дружками по разным злачным местам, не значит, что я люблю тебя мучить, — мягко говорит Чонгук и поглаживает сына по волосам. — Я просто очень сильно люблю тебя и боюсь потерять. Тебе сегодня шестнадцать только, ты ещё ребёнок и многого не понимаешь, но поверь мне, когда ты станешь родителем, ты сам всё поймёшь.

— Я всё равно не буду таким строгим, как ты, — бурчит омега и кладёт голову на грудь отца.

В первом часу ночи омеги демонстративно зевают и, подмигнув Джину, который уже сам почти спит на коленях своего альфы, идут наверх, якобы спать.

***

Стоит омегам расплатиться с таксистом, как Даниэль, выбежав из машины, запрыгивает в объятия своего альфы, с которым встречается всего лишь третий месяц. Парни, смеясь, идут к входу, вот только резко выросший перед ними громила преграждает Даниэлю и Самюэлю путь.

— Вам внутрь нельзя, — объявляет охранник.

— Не понял, — моментально взрывается Даниэль. — Почему это?

— Вам обоим нет восемнадцати.

— Серьёзно? — кричит омега и отмахивается от своего парня, пытающегося его успокоить. — До этого ты меня спокойно пускал! Мой отец постарался? Говори, ты, горилла, тебе Чон Чонгук звонил?

Охранник только качает головой и зовёт омегу-администратора, чтобы хотя бы тот попробовал объяснить отпрыску главы стаи, что ему в клуб нельзя.

— Простите, господин Чон, но мы не можем вас впустить, — учтиво говорит красивый омега.

— Слушай сюда, перигидрольная крыса, — кричит Даниэль. — У меня сегодня день рождения! — машет руками омега, не обращая внимания на резко умолкнувших позади парней. — Или вы впустите меня, или я клянусь, что в этот клуб никто больше никогда не придёт!

— Даниэль, — слышит за спиной омега и моментально умолкает.

Он этот голос уже слышал, точно слышал — он в памяти отложился, под слоем сотни других голосов, наложенных друг на друга остался. Даниэль его знает, из миллиона отличит. Омега медленно поворачивается на голос и запрещает себе дышать. Потому что дышать невозможно — будто Даниэлю все эти годы под кожи мины зарывали, а незнакомец одним голосом по одной на них нажимает, взрывы внутри парня устраивает. А его запах… Даниэль с этим запахом засыпает, а сейчас комьями воздух глотает, верить отказывается. Этот альфа с красными волосами - вирус смертельный, у него глаза, как самый чёрный космос, затягивают, к себе подзывают, он моргает и омега красный блеск на дне зрачков ловит — сердце удар пропускает. Даниэль не верит в легенды и мифы, но в том, что этот альфа убивал — не сомневается. В том, что на дне этого кроваво-красного озера он видит распятого себя — тоже. Но папа учил Даниэля смелости, так что он поправляет пальцами белоснежные пряди и делает шаг к мужчине.

— Мы знакомы? Откуда моё имя знаешь?

— Не знакомы, и именно поэтому стоило бы быть учтивым, — по мере того, как альфа говорит, Даниэль себя в единое целое собирает, и похуй, что где-то под рёбрами невидимые руки электрошоком шмаляют — этот альфа его одними словами в пепел превращает.

Есть в нём что-то страшное, что-то, от чего сбежать и спрятаться хочется, но это что-то и манит дико, завлекает. Даниэль будто на краю пропасти стоит, но при этом сам шаг в неё сделать готов, от одного бархатного голоса в плен сдаётся. У альфы на дне зрачков кровавое озеро поблёскивает, а омега плечи распрямляет, подбородок задирает. Даниэль — не из робкого десятка, самому Чон Чонгуку ответить может, когда надо, но перед этим он будто на тонком льду стоит — одно движение — тот треснет, и Даниэль в ледяную воду провалится. Надо бы над каждым словом думать, каждое движение отточить, но по факту, в голове торнадо, а на легких его запах оседает, волю ломает.

— Тебя мой отец послал? Я не уйду, я попаду в этот клуб, — Даниэль знает, что глупость сморозил: эти машины он видит впервые, этих людей-нелюдей тоже, походу, тут даже оборотней нет, этот альфа не здешний.

— Ты слишком маленький по клубам шастать, — говорит альфа и пальцем подманивает омегу к себе.

— Ты совсем ахуел? — негодует Даниэль. — Кем ты себя возомнил, я тебе, что, пёс дворовый?! Ты вообще знаешь, кто я такой?

— Знаю, — кривит губы в полуулыбке альфа. — Ты мой омега, и ты очень плохо себя ведёшь.

— Да иди ты нахуй, — отмахивается Даниэль и зовёт своего альфу с требованием увезти его в другой клуб. Но альфа даже рта раскрыть не успевает, как к клубу подъезжают автомобили семьи Чон, и Даниэль, прикрыв лицо руками, садится на тротуар.

— А ты быстро, — поворачивается Хосок к идущему к нему быстрыми шагами Чонгуку.

— Мне доложили, что у нас гости из Ориона, я так и понял, что это ты, — зло говорит альфа и поворачивается к Даниэлю, — Иди в машину, немедленно, и брата прихвати.

— Плохо за моим омегой приглядываешь, чувствую, мне его заново воспитывать придётся, но мне это даже нравится, — усмехается полукровка и голодным взглядом окидывает хрупкую фигурку, вставшего на ноги омеги.

— Убирайся из Бетельгейза, — рычит Чонгук.

— Обязательно, — разминает пальцы альфа. — Только со своим омегой.

— Да что ты несёшь? — останавливается напротив альфы негодующий Даниэль. — Я не твой омега!

— Серьёзно? — Хосок резко двигается вперёд и, притянув к себе парня, мажет по его губам своими.

Даниэль на ногах стоять остаётся только потому, что его на себя дёргает отец и толкает в руки Люка. Потом Чонгук поворачивается к Хосоку и, вскинув кулак, бьёт того в челюсть. Хоуп взмахом руки запрещает охране нападать и утирает кровь с разбитой губы.

— Он мой, Чонгук, — рычит полукровка. — Смирись уже.

— Да пошёл ты, у меня уже есть альфа, — кричит полукровке Даниэль, пока Люк пытается оттащить его альф.

— Я шестнадцать лет тебя ждал, представляешь, какое у меня терпение? — спокойно говорит Хосок. — Любишь играть? Я с тобой поиграю. А твоему альфе я ногу сломаю. Я любому сукиному сыну в этом городе ногу сломаю, кто к тебе ближе, чем на пятьдесят метров подойдёт. Давай начнём игру, — альфа умолкает, смотрит прямо в глаза, и Даниэлю приходится прикрыть веки.