При воспоминании о покойной госпоже-наставнице Мартиса охватывала целая буря чувств. Госпожа Алга Мараин, Алга, "Говорящая-с-Камнем" - взбалмошная, придирчивая, капризная баба! Кара небесная, а не баба! Миловидная - хотя ей минуло сотню, если не две - кто их разберет, этих чародеек - и сулившая плату знаниями, благодаря которым, по ее словам, монеты прям-таки сами в кошельке заводятся... Ага, как же! Мартис сотни раз проклял день, когда нанялся в помощники к чародейке, раскапывавшей какие-то руины в центре его родного Сырьяжа.
Начиналось все неплохо: Мартис рыл землю и таскал камни, аккуратно выбирал из отвалов всякие железки, бережно расчищал специальными щетками напольные узоры-мозаики - одним словам, делал почти привычную работу. Госпожа-наставница Алга вечерами объясняла, что к чему, и в конце каждых десяти дней давала монеты "на расходы": мелочь, однако за игорным столом порой удавалась недурно ее преумножить. Но однажды на рассвете раскоп тройным кольцом окружила гвардия. А в ночь в подземелье что-то рвануло. Так рвануло, что ближайший дом наполовину ушел под землю, а в мэрии Сырьяжа потрескались все витражи, и Мартис с Алгой загнали три пары лошадей, удирая из города. Чародейка отмалчивалась - мол, я не я, и вина не моя - но, припомнив все рассказы Алги и сложив их с теми крохами, что сумел приметить сам, Мартис понял, что к чему. Что бы такое не выискивала Алга в развалинах - оружие, наверное, что еще могло устроить такой переполох? - делиться с королевским наместником она этим не пожелала. "Нужно выдать ее властям", - в тот же вечер сговорился сам с собой Мартис. - "Заодно в кошеле обещанные монеты появятся". Но на следующий день, когда их с чародейкой догнали гвардейцы, почему-то пустил в ход свои скудные силенки и даже старый кремниевый пистолет, добывая им обоим свободу.
Когда они наконец-то перебрались через границу, Мартис твердо решил - хватит с него, больше никогда! Он найдет надежную работу, снимет пристойную комнатушку у какой-нибудь одинокой бабульки, всласть нагуляется с пышногрудыми красотками, а потом... Но в ближайшем заслуживающем внимания городке - "Бариче" или "Бервиче", дхервы знают, как это местечко следовало называть - тоже нашлись какие-то замшелые развалины. "Чрезвычайно интересно!" - заявила Алга и взялась за своего незадачливого помощника всерьез; он и заметить не успел, как попал в оборот. Работал как вол, лишь изредка выкраивая время перекинуться вечерком в картишки, а, когда попытался сбежать на пару деньков развеяться - госпожа-наставница, переждав день, парой обольстительных улыбок вызволила его из тюремной ямы, голодного и побитого: все монеты в кошельке почему-то обернулись фальшивками. Хотя он готов был поклясться - еще накануне там было настоящее серебро! Когда Мартис, отложил очередное наиважнейшее"полуночное поручение до утра, провел славную ночку с кухаркой из трактира напротив - на рассвете он обнаружил рядом с собой огромную и склизкую двухвостую ящерицу. Витые рыжие хвосты чудища подозрительно напоминали косы... У Мартиса ушла три дня на то, чтоб вернуть несчастной девице нормальный вид, а госпожа-наставница, сожри ее дхервы, еще и заставила его заплатить хозяину гостиницы за испорченную постель. Все это чародейка проделывала с милой улыбкой, в которой было что-то от матушки, мир ее праху, а что-то от проказливой младшей племяшки, дай небо терпения ее мужу. "А на эту... на эту никакого терпения не хватит!" - негодавал Мартис, пробираясь в пургу с какой-то посылкой, которую нужно было доставить адресату непременно минута в минуту - будто она сгореть в руках могла. И ведь могла! И сгорела, едва адресат что-то сделал с той статуэткой, которая лежала внутри - и попортила искрами Мартису новую куртку. Попортила бы и шкуру, если б он не сообразил отскочить. Хвала небу, он сообразил.
Стоило отдать Алге должное: иногда, отрываясь от безделья, вина, развалин и стеклянной призмы, через которую ночами шепталась с кем-то далеким - чародейка все-таки учила его. И кое-чему дельному научила: он теперь слету понимал, какой новехонький домишко без починки за три года развалится, а какая развалюха еще век простоит. Чуял, где лучше прокладывать стоки, как крепить склоны, выучил кое-какие простые наговоры - чтоб кости лучше срастались и тому подобное. Но сутки напролет проводить по уши в грязи, падая от усталости, а потом корпеть над книгами и бегать у бездельничающей чародейки на посылках, да еще терпеть всякие ее шуточки - такая жизнь Мартиса совсем не прельщала. К тому же Алга явно занималась чем-то, за что совсем несложно было оказаться на виселице... Но даже более всего это его тревожила изысканная переговорная призма. Из слушков и оговорок Мартис знал: где призма - там замешан Круг чародеев, а от сообществ чародейских точно ничего хорошего ждать не следовало. "Хуже обычной бабы - только баба-чародейка, хуже бабы-чародейки - только чародейка из Круга" - проговаривая про себя эту мысль, десять раз Мартис собирался навести на Алгу королевских ищеек. И десять раз отказывался от своих планов. "Дурак потому что", - шепотом плакался он потом зеркалу. Зеркалу - потому как больше было некому, а шепотом - на всякий случай, мало ли, что это за зеркало такое?
Когда Алга одним погожим днем заявила вдруг, что у нее какие-то срочные дела, распрощалась и была такова - Мартис едва не пустился в пляс от счастья. Перебрался из Бариче - или все-таки Бервиче? - где на него странно косились, в небольшой приграничный городок. Стал обустраиваться там понемногу. Иногда - что уж перед собой-то юлить - становилось скучновато, а порой и досадно - никак, сочла его чародейка полным бездарем, раз отделалась, не прощаясь. Но: "От дурной головы это все" - заявлял тогда Мартис в полный голос, уже без всякой опаски. Жил в свое удовольствие, обвыкся. Даже присмотрел себе девицу.... И тут явился Оглобля.
Явился - и погнал вперед, не давая продыху.
К середине пути Мартис выяснил путем проб и ошибок небольшую хитрость - задержаться в городской гостинице Оглобля не давал, но где-нибудь в пригороде - у живописного озерца, к примеру - можно было пару дней перевести дух, в сырости и холоде, но отоспаться. Открытие это обрадовало Мартиса чрезвычайно: иначе б он, пожалуй, еще в Орикерне от усталости ноги протянул.
Как погибла наставница Алга, Мартис не знал и узнать не пытался. Хоть и гадал порой, чародейские секреты ее подвели или королевские убийцы достали, но за любопытство недолго было и самому головы лишиться, потому Мартис посчитал, что довольно с него и пятисот тридцати шести миль до Белой бухты. Пятисот сорока шести! Еще десять миль насчитывалось от берега до Врат...На последнее обстоятельство он досадовал более всего.
"Что я здесь-то забыл, а?!" - Мартис вцепился в перила, чтобы не упасть. Письмо не обязывало его участвовать в погребении, Оглобля не принуждал, Суахим не звал - но он, Мартис Бран - дурень, как есть, дурень! - сам зачем-то попросился на борт. И теперь ждал, что случится раньше - треклятая посудина дотащится до Белых Ворот, вывернется на изнанку желудок, или же он, Мартис Бран, просто сдохнет тут - от запаха гнилых водорослей, от тоски, или от соленой сырости и жары - как самый настоящий пресноводный головастик, если его бросить в море. Мартис не мог объяснить себе, что заставило его повернуться спиной к затененной веранде и ступить с надежного, не норовящего вильнуть в бок при каждом шаге берега на палубу "Трепета". Желание с должным уважением проститься с, какой бы она ни была при жизни, умершей наставницей? Сочувствие к умирающему чародею, за несчастных три дня вымотавшего его немногим хуже, чем Алга за все три года?
Одна мысль была противней другой, и от этих мыслей тошнило все сильнее. И от мутного взгляда Оглобли, следившего за ним, как кошка за мышью... От ходивших туда-сюда немертвых. Все тут было бессмысленно, неправильно, нелепо.
