Именно это беспокоит меня более всего...

***

Константинополь, церковь святых

Сергия и Вакха, 18 марта 1199 года

Севаст Константин Торник,  эпарх славного града Константинова, разглядывал изящные  - монастырского письма - буквицы послания. О встрече с Патриархом он попросил всего лишь вчера, и вот, не прошло и суток, как пришел ответ. Его Святейшество, Патриарх Константинопольский Иоанн Х ожидает его сегодня в церкви святых Сергия и Вакха к дневной трапезе.

Место встречи благородного севаста не удивило. О церкви Сергия и Вакха шептали разное. Что-то внятное из этих шепотков выудить было трудно, но то, что место это непростое - понимали многие. Так что, подъехав, Константин еще раз окинул взглядом выложенные чуть красноватой плинфой стены, но, понятное дело, ничего такого разглядеть не сумел.

Церковь встретила его пустотой, гулким эхом, запахом сырой штукатурки и строительными лесами до самого верхнего фриза. Не увидев внизу никого, Константин недоуменно оглянулся, но тут же такой знакомый голос окликнул его откуда-то из-под купола:

- Чего стоишь, сын мой, поднимайся наверх!

Подняв голову, Константин увидел на лесах фигуру в темном облачении, с закатанными по самый локоть рукавами. Черты лица отсюда, снизу, угадывались с трудом, и лишь известная всему Константинополю борода позволяла заключить, что это и есть Его Святейшество. Помянув причудливого старика не самым лестным эпитетом, эпарх подхватил левой рукою полу плаща, дабы не запятнать его известью и краской, и начал карабкаться на верхотуру.

- Уф, - подъем дался грузному эпарху нелегко, - пристойно ли, Ваше Святейшество в ваши годы карабкаться в такую высь, чтобы замесить кадку-другую раствора? Неужто в Константинополе нет иконописцев помоложе?

- Пристойно, сын мой, - бородатый лик Его Святейшества смотрелся бесстрастно и почти сурово, лишь тонкие паутинки морщинок в уголках глаз выдавали веселие и радость от любимой обоими собеседниками словесной игры. - Труд заповедан нам Господом, и в священных книгах нет никаких указаний на то, в каком именно возрасте можно начинать пренебрегать заветами Спасителя!

Мужчины обнялись и троекратно расцеловались, причем видно было, что сие есть не формальное приветствие, а искреннее выражение чувств - сыновних и отеческих.

- Да и не могу я без всего этого, - продолжил Иоанн, с удовольствием вглядываясь в давненько не виденные черты гостя. - Без красок, кистей, извести, гипса... А здесь, среди ликов Господних, сладко душе, как от доброй молитвы.

Эпарх мазнул взглядом по куполу. Ага, недавние толчки земной тверди не прошли без следа. По лику Спасителя змеилась тонкая трещина, а несколько кусков штукатурки и вовсе отпали, обнажив неровную основу. Патриарх тем временем  сдвинул рабочие инструменты к краю дощатого стола и водрузил на освободившуюся часть узелок беленого холста. Развязал углы, расправил, разгладил ткань ладонями по столу. Ну, чем не скатерть! Теперь поделить хлеб, овощи и фрукты на две неравные части - себе, как водится, меньшую. Родниковую воду по глиняным кружкам - Великий Пост все же!  Завершив приготовления к трапезе, Патриарх присел на низенькую скамью, кивнул эпарху на такую же.

- Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен во веки веков. Аминь.  

Перекрестились.

- Ну, приступай, сын мой. Подкрепимся, чем Бог послал.

Бросив в рот финик, ткнул перстом вниз, указывая на выходящего из церкви в сопровождении двух служителей человека.

- Антоний, паломник из русов. Откуда-то, чуть не из Новгорода. Муж достойный и в вере ревностен. Приставил его к Павлу Хитрому иконописный чин наблюдать, пусть учится. Воистину, из всех пределов приходят сюда ищущие, дабы сподобиться тайн иконописи.... Ну, рассказывай, сын мой, какая надобность привела. Знаю ведь, что просто так, как в былые годы, в гости не зайдешь. А мог бы и почаще старика навещать, чай не чужие...

- Прости, крестный... - эпарх и вправду смутился.

- Ладно, сыне, знаю, какой крест на тебе. Не всякому в силу. Так что, не сержусь. Говори.

- А-а-а... - эпарх нерешительно повел взглядом вокруг.

- Об этом не волнуйся. Ни одно сказанное здесь слово за пределы этих стен не выйдет. Можешь говорить без опаски.

Вот значит как? Значит, не врут слухи? Непростая это церковь! Ну-ну...

- Отче... - Константин на мгновение запнулся, не решаясь вымолвить тайное, и ухнул, как в пропасть, - Алексей Ангел ведет царство Константиново и всех нас к гибели. Его нужно остановить!

- Знаю, - спокойно ответил Патриарх, - добрые люди докладывали о твоих хлопотах. - Не боишься раньше голову потерять?

- Боюсь, отче. Только сам ведь понимаешь...

- Понимаю. И кого видишь на троне Басилевсов?

- Ричарда Плантагенета.

Патриарх угрюмо вгрызся в кусок черного хлеба, сопровождая пережевывание невеселыми мыслями. Мальчик вырос. И, похоже, научился разбираться в людях. Так что,  понять его выбор нетрудно. Хотя... Надо проверить.

- Обоснуй, - хмуро потребовал он, запивая хлеб добрым глотком из кружки.

Эпарх прыснул про себя - ну совсем, как в детстве, когда крестный, разбирая с ним евангельские сюжеты, требовал не простого заучивания, а объяснения: почему тут или там Спаситель поступил так, а не иначе? Что ж, он ждал этого. Ждал и готовился. Готов ли? Ладно, посмотрим...

- В Писании сказано, - ровно и уверенно, как когда-то, начал он, - что всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит.

Но всякое ли разделение гибельно для царства?

Патриарх остро взглянул на него, удивленно приподняв бровь, но промолчал. Что уже неплохо. Стало быть, можно идти далее.

- Нет, не всякое. Изучая мыслителей древности, мы находим, что бывают разделения во благо, укрепляющие государства, и разделения во зло - ведущие к гибели. Те самые, о которых и говорится у евангелистов.

- Смело...

- Взять хотя бы Солона. Проведя реформы в Афинах, он разделил всех жителей - а тем самым и само государство - на четыре части.

Пентакосиомедимны, имевшие доход более пятисот медимнов зерна и могущие снаряжать на свои средства боевые корабли. Они могли занимать в государстве должность архонтов и казначеев.

Гиппеи, собирающие более трехсот медимнов зерна и способные содержать боевого коня. Те могли занимать все остальные должности магистрата.

Зевгиты, имевшие доход более двухсот медимнов и служившие в войске гоплитами. Они были равны в правах с зевгитами.

Наконец, феты, имевшие доход менее двухсот медимнов зерна и служившие во вспомогательном войске. Эти не могли избираться на должности магистрата, но могли участвовать в народном собрании...

- Ну, и...

- Казалось бы, царство разделено! Но это разделение оказалось благодетельным для афинского государства, ибо упорядочило отношения между гражданами. Да и продержалось оно много веков, вплоть до завоевания Римом. Который, кстати сказать, в те времена имел внутри себя примерно такое же разделение.

- Что-то не пойму, куда ты клонишь, сын мой!

- Да все просто, отче! Благоденствие или гибель государства определяются не только хорошими или плохими качествами правителя, но в гораздо большей степени тем, как именно оно разделено внутри себя. Благотворно или злокачественно?

И что из сего следует?

- Да то, отче, что - конечно, Алексей Ангел и сам по себе плохой правитель. Но, даже посади мы на его место хорошего правителя, он одними лишь своими добрыми качествами не сможет предотвратить гибель империи. Ибо сегодня ее внутреннее деление порочно и толкает государство к распаду!

- Тогда какой смысл менять плохого Алексея на хорошего Ричарда?