***

Иль-де-Франс, замок Иври,

27 января 1199 года

Звук вынимаемого из пазов засова практически совпал с могучим пинком капитанской правой. Дверь легко распахнулась, вынося двух неосторожно приблизившихся стражников куда-то в глубину коридора. За ними этаким двухметровым кузнечиком выскочил и сам господин Дрон. Обо всем остальном скорчившийся в углу историк-медиевист мог следить лишь по слуху.

Справедливости ради следует заметить, что особо насладиться Евгений Викторович так и не успел. Десять-двенадцать секунд палки в руках господина Дрона исполняли партию ударных, извлекая из различных деталей снаряжения пришельцев самые неожиданные звуки. Затем насупила пауза - такта, аж на четыре. Наконец, в дверном проеме показалась согбенная спина почтенного депутата,  заволакивающего внутрь тела двух стражников.

- Живы, живы, - откликнулся он на немой вопрос напарника, - но полежать придется.

Следующим рейсом в камеру была перебазирована еще парочка, значительно отличавшаяся от первой. Во-первых, стражник был вооружен, в отличие от первых, арбалетом и должен был, по-видимому, страховать пленников на расстоянии. Н-да, не повезло мужику! Даже на спуск нажать не успел - настолько неожиданным и стремительным оказался маневр матерого олигарха.

Последний из новых обитателей пенитенциарного учреждения замка Иври - невысокий, коренастый брюнет с шапкой жестких, кучерявых волос и шрамом во всю щеку - был и вовсе безоружен. Если не считать, конечно, кинжала за поясом, положенного любому доброму горожанину. Разумеется, господину Дрону личность этого четвертого была неизвестна. Поэтому он и не обратил на него должного внимания. А жаль. Сколько бы ожидающих их неприятностей можно было избежать, поговори Капитан сейчас с ним по душам. Нет, пусть даже тысячу раз прав Григорий I, сказав, что невежество - мать истинного благочестия,  но здесь и сейчас оно оказало Сергею Сергеевичу плохую услугу.

Это ведь мы с тобой, добрый мой читатель, сразу узнали честного сьерра Винченце, ломбардского купца и по совместительству шпиона и диверсанта  Себастьяно Сельвио - главы тайной службы Венецианской Республики. А откуда было об этом знать господину Дрону? Вот и не состоялся в этот раз между ними разговор. Жаль, искренне жаль!

А между тем, государи мои, пока мы тут с вами прохлаждаемся и предаемся отвлеченным размышлениям, наш олигарх вовсе даже не сидит без дела. Отнюдь! Он уже снял с четырех недвижных тел все, что хотя бы теоретически можно было использовать в качестве перевязочного материала. И вот - сидит, перевязывает. По рукам и ногам. Чтобы даже шевельнуться было проблематично. Немногочисленные остатки все того же перевязочного материала послужили кляпами.

Наконец, все четыре пострадавших организма были аккуратно и бережно размещены на соломе. А их вооружение проинспектировано и забраковано, как не соответствующее ни текущему моменту, ни целям и задачам наших героев. За исключением двух невзрачных полосок заточенного металла. Обмотанные с одного конца обрывками то ли кожи, то ли просто тряпки, металлические полоски должны были, по всей видимости, изображать ножи. Но справлялись с этим, на взгляд господина Гольдберга, с большим трудом. Господин Дрон, однако, не разделял скепсиса своего спутника. Подбросив их по очереди в воздух, он довольно хмыкнул и рассовал по кармашкам на предплечьях. Отказ же от остального железа он объяснил просто:

- Понимаешь, Доцент, если нам придется драться - это однозначно хана! Тут никакое оружие не поможет. Болтами со стен забросают, и всех дел. Да и не хочется мне никого убивать, народ-то не при делах. Так что, идем тихонечко, не красуясь.

- А ... куда идем-то?

- Как куда, к графу! Во-первых, оружие и снаряжение. Такого здесь еще лет восемьсот не найдешь. Не оставлять же! Самим пригодится. Ну, и поинтересуемся - кому это мы так нужны оказались?

Не слишком отвлекаясь на ведение разговора, господин Дрон взял оставшийся полупустой кувшин вина, вытащил кляп у одного из стражников, чья одежда и вооружение выглядели малость поприличнее, и начал аккуратно поливать лицо будущего собеседника. Одновременно похлопывая оное лицо по щекам. Наконец, лицо открыло глаза, недоуменно похлопало ими и приготовилось, было, заорать. От какого намерения, впрочем, тут же отказалось, углядев в непосредственной близости от левого глаза острый кончик своего же собственного кинжала.

- Жить хочешь? - проникновенно поинтересовался Капитан, поднося острие еще ближе к глазу. Кивнуть опрашиваемый мог, лишь рискуя потерять глаз, поэтому пришлось как-то проталкивать воздух в мгновенно осипшую глотку.

- Т-а...

- Быстро отвечай! Где в это время дня обычно находится граф?

- Позавтракамши-то?  Дак, в кабинете... Счета проверяют. Почитай год дома не были. А как приехали месяц назад, так кажное утро по полдня в кабинете сидят, бумаги старой Терезы читают...

- Где находится кабинет?

- Дак, сразу за главной залой. От хозяйского места в зале пять дверей идет. Вот, которая под кабаньей головой - та как раз в кабинет.

- Охрана?

- Не, охрана токмо при спальне. А когда не спит, так его милость сам кого хочешь...

Не дожидаясь выяснения, что именно его милость сделает с тем, 'кого хочешь', Капитан выполнил молниеносный, очень короткий хлест внешней поверхностью кулака. Хлест пришелся как раз на кончик подбородка собеседника. В связи с чем, тот тут же и погрузился в блаженное ничегонеделание. Dolce far niente, как сказали бы итальянцы, очень даже знающие толк в проведении всякого досуга.

- Значит так, Доцент! Передвижение в тылу врага может осуществляться двумя способами. Первый - как ниндзи, прячась за каждой шваброй от стороннего глаза. - Капитан, слегка скривившись, критически оглядел историка-медиевиста и вынужден был признать, что указанный способ передвижения им категорически не подходит.

- Второй способ подразумевает, что не тварь ты дрожащая, а право имеешь. Идем открыто, как будто так и надо. Нос кверху, на окружающих ноль внимания. Обсуждаем что-то важное.  На латыни. Ты вещаешь, я поддакиваю, головой киваю, иногда надуваю щеки и выдаю что-нибудь типа 'Да, уж!' Все понятно?

Разумеется, добрый мой читатель, если бы у наших героев была в распоряжении стремянка, чтобы вздеть ее на плечо - как и положено уважающим себя строительным рабочим... Если бы огрызок простого карандаша за ухом... Если бы  серые рабочие халаты и смятая беломорина в зубах... Тогда бы и проникновение в штаб-квартиру ЦРУ не показалось им слишком сложной задачей. Но увы, чего не было - того не было.

Пришлось ограничиться громким - на весь двор - обсуждением то высокоученых аргументов Дунса Скотта, направленных против дурацких софизмов и убогих, нелепых рассуждений Уилли Оккама, то, наоборот, превознесением выдающейся учености высокомудрого Уильяма Оккама легко побивающей слабоумные фантазии грязного шотландца... Ничуть не смущаясь фактом, что ни тот, ни другой не успели еще даже и родиться на свет.

Так, увлеченно дискутируя, прошли они, провожаемые удивленными взглядами, широкий мощеный двор. Столь же беспрепятственно пересекли знакомый уже каминный зал. Вот и дверь, украшенная поверху кабаньей головой.

- А я вместе с ученым Скоттом утверждаю, - почти проорал, открывая дверь, историк-медиевист, -  что мысль на самом деле есть нечто подобное пару, или дыму, или многим другим субстанциям...

Изумление, смешанное с непониманием, а также  глубоко отвисшая челюсть мессира Робера, графа д'Иври стали достойной наградой этому выступлению. Все еще пребывая во власти изумления, благородный граф медленно поднимался из-за стола, тогда как рука его столь же медленно тянулась к кинжалу на поясе.

А вот почтенный депутат действовал, наоборот, очень быстро. Раз - захлопнулась толстая дверь. Два - в правом бицепсе графа расцвел неприметный серенький цветок, оказавшийся на поверку рукояткой одного из ножей, изъятых у стражников. Три - пара резких, как у стартующего спринтера прыжков, затем толчок, и господин Дрон взмыл над столом, буквально снеся прямым ударом обеих ног несчастного графа вместе с его креслом. Четыре - аккуратный удар в подбородок, отправивший графа в не слишком глубокий нокаут.