- Другого раза не будет, этот - первый и последний.
- Да уж конечно последний, - ввернула женщина, не обращая внимания на свирепый взгляд Мастера.
- Ну, дело ваше. Вставайте на весы. Сто пятьдесят один минус два - сто сорок, девять фунтов. Но на вашей стороне молодость и здоровье. А теперь давайте начинать, я рассчитываю уехать с семичасовым. Я верно запомнил условия: двадцать раундов по три минуты, перерывы - минута, бой по куинсберийским правилам?
- Все так, сэр.
- Ну и замечательно! Начнем.
Боксеры в накинутых на плечи пальто, организаторы матча, секунданты и рефери двинулись в зал, но тут перед ними предстал полицейский инспектор с записной книжкой в руке - зрелище, нагоняющее страх даже на лондонских кэбменов.
- Одну минуту, джентльмены. Я должен записать ваши фамилии на случай, если кого-нибудь придется привлечь к суду за нарушение общественного порядка.
- Вы что же, бой собираетесь отменить? - завопил толстяк Эрмитейдж. - Вот я, Эрмитейдж, и вот мистер Уилсон, мы гарантируем, что все будет происходить строго по закону.
- Я повторяю: я должен записать ваши фамилии на случай, если кого-либо из вас придется привлечь к суду...
- Бог с вами, инспектор, вы же всех нас знаете...
- Закон есть закон, - ответил инспектор. - Если бойцы в перчатках, речи о запрещении боя нет. Но список лиц, имеющих к нему какое-то отношение, должен у меня быть. Итак: Сайлас Крэгс, Роберт Монтгомери, Джеймс Степльтон из Лондона, Эдуард Бартон. Кто секундант Сайласа Крэгса?
- Я, - заявила рыжеволосая. - И нечего пялиться, я буду секундантом, хоть тут что. Имя - Анастасия...
- Крэгс?
- Нет, Анастасия Джонсон. Если вы его собираетесь забрать, то берите нас вместе.
- Ну что за чушь эта идиотка несет! Никто никого не забирает! - Мастер был вне себя. - Мистер Эрмитейдж, да пойдемте же наконец, мне это уже осточертело.
Группа лиц, перечисленных в записной книжке инспектора, двинулась дальше, причем в сопровождении владельца книжки. По пути он успел сначала убедить Эрмитейджа, что ему как представителю власти полагается бесплатное место в первом ряду, чтобы наблюдать за порядком, а потом, уже как частное лицо, поставить у того же Эрмитейджа тридцать шиллингов на Мастера по ставке семь к одному.
С трудом пробравшись через сплошную массу стоящих болельщиков, они наконец поднялись на помост и перешагнули через канаты. На этой квадратной площадке размером двадцать на двадцать футов должна была решиться судьба Монтгомери.
Бартон повел его в тот угол, где на стойке висел бело-голубой вымпел, и посадил там на стул. Сам Тэд и его ассистент, в белых свитерах, встали рядом с ним.
В противоположном углу на стуле сидел Мастер, рядом с ним стояли его рыжая секундантша и ее ассистент.
Оказавшись на ринге, Монтгомери, оглушенный ревом зрителей, на некоторое время лишился способности соображать. Но вдруг обнаружилось, что куда-то исчез Степльтон, произошла заминка, и Монтгомери стал озираться вокруг. Эту картину он не забудет никогда в жизни! Вокруг помоста амфитеатром расположены были ряды скамей. Они поднимались до самого верха старых стен, а вместо купола над этим импровизированным цирком виднелось серое небо со стаей ворон. На скамьях не было ни одного свободного места, причем в передних рядах преобладали зрители, одетые в хорошее сукно, дальше простиралось царство вельвета и бумазеи. И все смотрели на Роберта! Почти все они курили, и зал уже был наполнен сизым дымом и запахом дешевого трубочного табака. Скулили, рычали, повизгивали и лаяли собаки. Различить в этой атмосфере отдельные лица было невозможно, только сквозь мутную завесу поблескивали медные каски, которые сопровождавшие его кавалеристы держали теперь на коленях. Непосредственно у помоста расположились репортеры, двое даже из Лондона. Однако что же случилось с рефери? Неужели он затерялся в этой немыслимой толчее у входа?
Мистер Степльтон задержался, освидетельствуя перчатки, и поэтому вошел в здание не со всей группой, а один. Когда он с превеликим трудом пробирался к помосту, несколько разъяренных болельщиков Мастера встали у него на пути. Среди массы зрителей циркулировал слух, что от уилсонских шахт выступает джентльмен, а судит поединок тоже джентльмен. Это показалось жителям Кроксли очень подозрительным. Их больше устроил бы судья из их собственной среды, а тут, на тебе, лондонец! Прошли всего секунды, а его уже окружила возбужденная толпа и увесистые кулаки перемещались у него под носом. В спину его тыкал чей-то зонтик, а прямо в ухо женский голос сыпал мерзкие ругательства. Ну а уж выкрики вроде "Катись, откуда пришел!", "Тебя тут не хватало!", "Вали отсюда!" неслись со всех сторон.
Степльтон сдвинул свой лощеный цилиндр на самый затылок, огляделся, вынул золотые часы, положил их на ладонь и сказал очень спокойно:
- Если через три минуты не будет установлен порядок, я отменю матч.
Вокруг него все заклокотало. Спокойствие этого чужака в цилиндре прямо-таки будило ярость этих людей. Тяжелые кулаки задвигались было в ускоренном темпе, но... как ударить человека, который на тебя просто-напросто не реагирует.
- Еще две минуты - и я отменяю матч.
Новая вспышка ярости. Их дыхание уже обжигало ему лицо, а чей-то кулак придвинулся вплотную к носу.
- Еще одна минута - и я отменяю матч.
Победа оказалась на стороне хладнокровного упрямца. В толпе вдруг послышались совсем другие возгласы: "Эй, пропустите его, а то с него хватит и в самом деле отменит!", "Черт с ним, пусть идет!", "Билл, ты что, не слышишь, пропусти человека!" и даже "Дорогу рефери! Дорогу джентльмену из Лондона!"
Дальше уже Степльтона стали подталкивать к помосту и только что не несли туда на руках. На ринге он невозмутимо уселся на приготовленный для него стул рядом с хронометристом, положил руки на колени и сидел, как будто ничего не случилось.
На помост поднялся мясник Эрмитейдж и жестом толстых рук в перстнях призвал зал к тишине.
- Джентльмены, - начал он и чуть замешкался...
- И леди! - послышался выкрик из зала. И то сказать, женщин среди зрителей было не так уж мало.
- Погромче говори, не слышим! - закричал другой.
- А почем нынче свиные котлеты? - усердствовал третий.
Хохот, лай. Эрмитейдж пытался утихомирить развеселившуюся толпу, но выглядело это так, будто он дирижирует гигантским хором. Наконец беснование постепенно улеглось, все замолчали.
- Джентльмены! - беспрепятственно прокричал Эрмитейдж. - Сейчас состоится матч между боксерами среднего веса, то есть не тяжелее одиннадцати стоунов восьми фунтов. Результаты взвешивания: Крэгс - одиннадцать стоунов семь фунтов, Монтгомери - десять стоунов девять фунтов. Условия матча: двадцать раундов по три минуты, перчатки двухунциевые. Если бой продлится до конца, победа присуждается по очкам. Известный в спортивных кругах мистер Степльтон из Лондона дал согласие быть судьей. Мистер Уилсон и я вложили свои деньги в организацию состязания; мы безоговорочно доверяем мистеру Степльтону и просим вас подчиняться его решениям.
Закончив свою речь, Эрмитейдж обернулся к боксерам.
- Монтгомери! Крэгс! - произнес он.
И вдруг настала тишина. Зал замер. Собаки, и те умолкли.
Противники встали, поправили перчатки и сошлись в центре ринга для традиционного рукопожатия. Монтгомери был серьезен, с лица Крэгса не сходила ухмылка. Только когда они заняли исходную позицию, толпа перевела дух - словно ветер прошелестел по залу. Степльтон, откинувшись на спинку стула, бросил на боксеров долгий оценивающий взгляд.
Не было и тени сомнения: предстоит поединок Силы и Ловкости. Несмотря на свою хромоту Мастер производил впечатление незыблемого гранитного колосса. Покалеченная нога мешала ему наступать и отступать, но поворачиваться на ней он мог с головокружительной быстротой. Рядом с Монтгомери он казался таким огромным и тяжелым, а его смуглое загрубелое лицо выражало такую жестокость и решимость, что сторонники Уилсона пали духом. Все, кроме одного, - Роберта Монтгомери.
