– Согласен. Но могу и ответить. Спрашивайте, Анна.

– Сколько лет вы работаете в разведке?

– Недавно подсчитал. Двенадцать. С короткими перерывами на личную жизнь.

– Мы говорим с вами на немецком, но оба – не немцы.

– Верно.

– Вы чех?

– Дальше.

– Мою страну захватил Гитлер. Она маленькая, ее нетрудно контролировать. У немцев очень сильная контрразведка, все наши или струсили и убежали – или предали. Если начинать борьбу, то с чего?

– Наиболее уязвимое место вражеской армии – ее командующий. Убивать его не стоит, нового назначат. Но вот напугать, сбить с толку, а еще лучше – перевербовать…

– Как, Марек? Чем?

– Мячик, который вы видели, мне подарил мастер Чен. Он как-то обмолвился, что у хорошего человека самое сильное чувство – любовь, у плохого – страх.

– Спасибо. А насчет номера для кабаре вы все-таки, Марек, подумайте. У меня свой интерес. Немцы за мной наверняка приглядывают, пытаются узнать, чем я занимаюсь…

– …А вы готовитесь выступать в «Paradis Latin». Действительно… У меня тоже свой интерес. Мэтр Робо обещал взять для кабаре два десятка картин – бесплатно, на два месяца. Ему нужен громкий скандал в новом сезоне. Но и я не против… Хорошо, Анна, номер мы с вами подготовим.

– Вам нужно сделать еще кое-что, Марек, – помочь одной ящерице.

Местный эскулап смотрелся зловеще. Темный костюм, тяжелая трость, надменный блеск пенсне в золотой оправе. А на лице – ни капли жалости, будто к лягушке пригласили.

– Месяц! – не без удовольствия изрек он, прищелкнув крышкой серебряных часов. – А будете себя вести плохо, молодой человек, то и полтора.

– Месяц? – ужаснулся Кейдж. – В смысле – лежать?!

Он и так лежал – на деревянной кушетке, укрытый легким, сшитым из разноцветных кусков, одеялом. Сержант Жан-Пьер Мюффа скромно разместился у дверей, а из коридора выглядывал еще один Мюффа, Поль-Константин, такой же голубоглазый и широкоплечий, но на десять лет младше брата – и с совершенно целым носом.

Гостя поместили в одной из пристроек большого каменного дома на самой окраине Авалана, где жили братья и их достойная матушка, на данный момент гостившая у сестры в Тулузе.

Эскулап, пожевав губами, повернулся к двери.

– Вы поняли, мсье Мюффа? Месяц не смейте и близко подпускать этого адского гонщика к мотоциклу. Лично прослежу. А сейчас бы его под арест дня на три. Желательно в помещении с крысами. Устроите?

Братья переглянулись.

– А за что? – нерешительно поинтересовался старший.

Эскулапов палец взметнулся вверх.

– За наплевательское отношение к собственной жизни. Иначе в следующий раз вам придется вызывать дядюшку Антуана.

Повернулся к больному и уточнил, блеснув фарфоровой улыбкой:

– Это наш гробовщик. А по городу вы его, сержант, в наручниках водите. Во избежание.

И отбыл, напоследок посоветовав смазать ссадину на локте йодом, а заодно поставить клизму, желательно со скипидаром и патефонными иголками.

– Уф! – выдохнул Крис, смахнув со лба холодный пот.

– Вы не радуйтесь, – посоветовал младший из братьев (старший отправился провожать гостя). – Дядюшке Барбарену уже доложили. Он пообещал вам мотоцикл на голову надеть.

Кейдж честно попытался представить, что из этого может получиться. Наверняка удачное фото – в рубрике «Ужасы на сон грядущий». Одно хорошо: жив остался. Это отчасти обнадеживало.

– Ну что? – воззвал с порога Жан-Пьер, глядя не без сочувствия. – Пошли, Кретьен, сдаваться!

Окраина Авалана ничем не отличалась от уже виденных Крисом французских деревень, если по-местному – village. Дома из желтого камня под потерявшей от времени цвет черепицей, белые ставни на окнах, сараи, курятники, трактора у ворот. Но дальше, вверх по холму, здания выросли до трех, а то и четырех этажей, глухие заборы исчезли, зато появилась брусчатая мостовая и железные фонари. Керосиновые, как объяснил Жан-Пьер. Электрические тоже имелись, но дальше – у главной площади, где мэрия. Однако отправились не туда, а на одну из узких улиц. Древний трехэтажный дом, темная подворотня, за нею двор, но уже не деревенский, вполне городской. Не сарай, а гараж, открытые железные ворота…

В книжке, читанной Кейджом, нечто похожее уже было. «И подъехал рыцарь Кретьен к замку Красного Великана, и ударил латной перчаткой в створку ворот…»

– Жди здесь, – мрачным голосом велел сержант. – И не убегай, все равно поймает.

«…И воззвал голосом громким, вызывая злочестивого людоеда на смертный бой…»

Потомок кажунов убегать не собирался. Съедят – так съедят! Хотел приключений? Вот они! «Сожранный заживо!» Три колонки, большая фотография – и на первую полосу.

«Достав же свой славный меч, поцеловал рыцарь верную сталь…»

– Это ваш мотоцикл, мсье? – густым басом вопросил плечистый здоровяк в клетчатой ковбойской рубашке, выныривая из темноты. – Английский, «Sunbeam» 1918 года?

– Oh, yeah! – ответствовал бесстрашный «дикси». – В смысле да.

Здоровяк взглянул с укоризной:

– И вы на нем ездили?

Прежде чем констатировать очевидное, Крис присмотрелся к тому, кто пришел из тьмы. Годами слегка за сорок, черные волосы, легкая проседь на висках, густые усы, толстая шея. Ладони – хоть крысу бей. А уж если в кулаки сжать…

Здоровяк, почуяв внимание, приосанился, сдвинул густые брови:

– Максимилиан Барбарен! Слесарь и автомеханик. Могу и сварку, если нужно.

Крис решил, что самое время блеснуть репортерской смекалкой.

– Вы – мэр Авалана?

– Да! – правая рука, сложившись в кулак, взметнулась вверх. – Мэр нашего города! Избран в честной борьбе по списку «Народного фронта».

Репортер «Мэгэзин» поспешил расчехлить взятый с собой «Contax II». Мэр расставил ноги пошире и принял вид.

– А вы, мсье, из прогрессивной прессы? – поинтересовался он, честно претерпев процесс съемки. – Или из реакционной?

Крис на миг задумался.

– Скорее, третье. Мы для дам пишем.

Дядюшка Барбарен угрюмо хмыкнул.

– На что силы тратите, tovarishh? Ладно, пошли смотреть ваш металлолом.

Блокнот Крис доставать не стал, слушал.

– …Фашисты! Кагуляры! «Огненные кресты»! – вещал Максимилиан Барбарен. – Худшие подонки загнивающего империализма! Мы дали бой этой контрреволюционной гидре. Мы, коммунисты и все прогрессивные граждане, сплотились в Комитет бдительности, построили баррикады!..

Прервался, взглянул снисходительно.

– Для вас, конечно, это пустой звук, господин из Нью-Йорка. Откуда вам знать, что такое настоящая классовая борьба?

Кристофер Грант невозмутимо пожал плечами.

– Везде свои бородавки. А много вы, господин мэр, слышали о последнем скандале на кокусе республиканцев в Вайоминге? Крутой, я вам скажу, был мордобой. Велик мир!

Мэр города Авалана нахмурился.

– Вы правы, Кретьен… Если по имени, не обидитесь? Вот и хорошо, а меня «господином» не титулуйте. Когда мы в моем кабинете, то «гражданин», а так – «дядюшка» или, если хотите, «папаша». Все зовут, чем вы хуже? Так вот, вы правы – однако не совсем. Авалан – маленький город. Но это – Франция! Узнаете нас – узнаете всю Республику. Мы – глоток хорошего вина. Прочувствуешь – и оценишь весь урожай.

– Оh! – Крис все-таки вытащил из кармана блокнот. – Очень неплохо! Но, дядюшка Барбарен, разве жизнь – это только политика?

Из горла гражданина мэра вырвался грозный рык.

– А что еще? Дамские шляпки? Кастраты в папской капелле? Байки про привидения в белых саванах? Ваша пресса только сбивает с толку рабочего человека!

О политике беседовали ввиду того, что надгробное слово мотоциклу марки «Sunbeam» было уже сказано. Надевать его на голову гостя мэр не стал, но укорил жестоко, вспомнив, как в прошлом году недалеко от города погибла целая семья. Взяли напрокат «ситроен», а тормоза проверить забыли. Сам же мотоцикл дядюшка Барбарен предложил выкрасить – и выбросить, однако, чуть подумав, рассудил, что за неделю берется его оживить. Быстрее не выйдет, запчасти придется заказывать в Тулузе.