– Мне всегда было интересно, какой тип мужчин тебе нравится, но я и вообразить себе не мог, что это окажется крутой рокер!
Приехали. А я-то надеялась, что он будет слишком сонным для такого разговора!
– Он не моего типа. Парень моего типа был бы… хорошим. А не наглой самовлюбленной дрянью мужского рода.
Джей расхохотался:
– Ого, ты сказала «дрянь»? В жизни не слышал, чтобы ты так выражалась!
Я ответила сердитым взглядом – на самом деле мне было стыдно, – а он засмеялся еще громче.
– Ладно, хочешь загадку? Как называют человека, который тусуется с музыкантами?
Он вопросительно поднял брови, а я пожала плечами:
– Не знаю. Как?
– Ударник!
Я покачала головой, а он еще с минуту похохотал над собственной шуткой, после чего принялся снова расспрашивать меня о Каидане:
– Значит, вы поговорили о моих дисках, потом не совсем поняли друг друга из-за каких-то его британских словечек, потом обсудили хот-доги? Но это же не может быть всё. Ты выглядела страшно возбужденной.
– Это из-за того, что возбужден был он. Разговор был, по сути, ни о чем, но я разнервничалась.
– Ты ведь сразу подумала, что он классный, правда?
Я отвернулась и стала смотреть в окно на пробегающие мимо деревья и дома. Мы уже почти приехали.
– Ага, я угадал! – Он хлопнул ладонью по рулевому колесу, в полном восторге от моего смущения. – Невероятно! Анна Уитт потеряла голову.
– Ну да, признаюсь. Правда классный. Но это неважно, потому что в нем есть что-то, что мне очень не нравится. Не могу объяснить, что. Он… пугает.
– Конечно, он не похож на других, если ты об этом. Только смотри, не заболей синдромом хорошей девочки.
– Синдромом кого?
– Это когда хорошая девочка влюбляется в плохого мальчика и надеется, что мальчик тоже в нее влюбится и волшебным образом исправится. А в результате портится сама. Как Джейми Мур, помнишь?
Джейми Мур! Вот в связи с кем я слышала имя Каидана! Она была из нашей школы.
Мы припарковались на обычном месте у старшей школы «Кэсс».
– Увидимся на ланче, – сказал Джей, уже глядя в сторону девочки по имени Кейла, которая вылезала из машины через два места от нас.
– Увидимся.
Я пошла к школе, а он задержался поздороваться с Кейлой.
Целый день у меня не шла из головы Джейми Мур.
Во время ланча, сидя рядом с Джеем, я против желания все время поглядывала в сторону Джейми. Она сидела в той же компании, что и всегда, но как бы уже не принадлежала к ней. Остальные шутили и флиртовали, а Джейми, погруженная в себя, отодвинулась к дальнему краю стола.
Джейми Мур никогда не страдала излишней замкнутостью или неумением следить за модой. На год старше меня, красавица, полная неподдельной доброты, она всегда светилась счастьем, и в ее ауре преобладал солнечно-желтый цвет. В начале этого учебного года она была капитаном болельщиков и президентом театрального клуба, а ближе к концу осени я от кого-то услышала, что у нее появился парень, он из Атланты и играет в школьной музыкальной группе.
Каидан Роув.
Вскоре после этого ее аура начала менять цвет. С желтого на красный. С красного на серый. С серого на черный. Она была полна злости, потом отвращения к себе самой, а в последнее время впала в уныние. Ходили слухи о каких-то фотографиях Джейми в мобильнике ее парня, и о том, что они порвали отношения. Вскоре ее выгнали из команды болельщиков за плохие отметки. Потом заговорили, что она бывает на разных тусовках, переходит от одного парня к другому, но ни с одним не счастлива. В зимнем спектакле ей впервые за все время не дали главной роли.
Когда я снова посмотрела на нее, у меня сжалось сердце. Вот она сидит в торце длинного стола, все еще модно одетая, с красиво уложенными волосами, – может быть, поэтому ее и не гонят. Но улыбка пропала с ее лица, а сияющий желтый цвет уступил место тускло-серой дымке.
Прозвенел звонок, и я стала наблюдать, как она плетется к выходу из кафетерия. Нет, я не хочу больше видеть Каидана. Теперь я была в этом уверена.
Как хорошо – я шла по битком набитым коридорам и холлам, почти не реагируя на всплески эмоций вокруг. Поначалу, после маленькой частной школы, где я училась первые восемь лет, мне довольно тяжело давалось пребывание в такой огромной толпе, а теперь я привыкла.
Учебный год почти закончился – оставалось всего две недели занятий. Жаркий климат Джорджии уже вступил в свои права: все облачились в топы без рукавов и шлепанцы, а также шорты и ничего не скрывающие юбки. Я старалась поменьше демонстрировать оголенную кожу – отчасти из скромности, а отчасти потому, что жалела мальчиков. Я хорошо видела, как им трудно бывает сосредоточиться на чем-либо, кроме своих всепобеждающих гормонов, хотя другие девочки могли этого не замечать.
Когда я проходила мимо Джея, он, не прерывая разговора с другим учеником из его музыкального класса, взъерошил мне волосы. Я улыбнулась и снова их пригладила.
Проскользнув в кабинет испанского, я сразу же занялась заданием, которое было написано на доске, а после окончания подсмотрела, что делает сидящий рядом Скотт Макаллистер. Оказалось, дремлет над первой строчкой упражнения по спряжению глаголов.
Красавчик Скотт с огромными карими глазами и лицом младенца входил в команду штата по борьбе. Со мной он всегда был любезен, иногда пытался заигрывать, но я не принимала это близко к сердцу, видя, что точно так же он заигрывает и с другими девочками.
Учительница рано закончила урок и дала нам задание приступать к работе над заключительным проектом.
– Сеньора Мартинес? – я подняла руку, она кивнула, и я продолжила:
– Вы соберете у нас домашнее задание?
Весь класс хором зарычал на меня, а парень рядом со Скоттом пробормотал:
– Заткнись, идиотка!
Я вся сжалась от стыда за свой промах.
– Ah, sí! – сказала сеньора Мартинес. – Gracias, Anna.[1] – И пошла по классу собирать работы.
– Ну почему ты все время такая правильная? – прошептал Скотт. Я подняла глаза и по выражению его лица поняла, что он хотел сжульничать. Ему нечего было отдать учителю.
Когда сеньора Мартинес вернулась на свое место, лицо у меня все еще горело. Вероника, сидевшая впереди, обернулась и посмотрела на меня с симпатией. Она была одной из немногих, кто сделал задание.
После этого никто даже не попытался перейти к проекту. Ну, разве что я со своей маниакальной старательностью. Остальные принялись оживленно болтать, как на перемене, а сеньора Мартинес уставилась в свой компьютер и не обращала на нас внимания. Учителя тоже были готовы к скорому окончанию года.
Я открыла блокнот.
Вероника наклонилась что-то положить в сумку, увидела мои босоножки и сказала:
– Стильные туфельки! Где взяла?
Ох, как мне в тот момент хотелось уметь врать! Отвечая, я не поднимала глаз от тетради:
– Спасибо. По-моему, на дворовой распродаже или, может быть, на блошином рынке. На чем-то таком.
– О! – Вероника опять посмотрела на босоножки, на этот раз более критическим взглядом, и мы обменялись вежливыми улыбками. У нее были черные коротко остриженные волосы и почти греческий нос с легкой горбинкой. За мгновение до того, как опять повернуться к подругам, Вероника заметила, что я смотрю на ее нос, и меня ошеломила вырвавшаяся из нее темная волна самоуничижения. Ну конечно! Она люто ненавидела эту горбинку – черту, которая, на мой взгляд, придавала ее внешности естественную привлекательность. Я о таком даже не мечтала.
Скотт повернулся за партой в мою сторону.
– А что ты делаешь в следующую пятницу, коротышка?
– Nada, – ответила я.
– Чего надо? – Его озадаченный вид заставил меня улыбнуться.
– Ничего. По-испански – nada.
– А, ну да. Никак не отойдешь от урока, а я и думать о нем забыл. Я о другом – хочешь пойти на вечеринку? У родных Джина дом на озере.
У меня екнуло под ложечкой.
– Ух ты, круто. Но не знаю, получится или нет. – Я облокотилась на парту и сделала вид, что изучаю вырезанные на ней надписи.