Откуда я знаю про Каспийское море? Должно быть, учился в школе. Я помню слово «школа», но не помню, как я учился. Может, и не учился, а про Каспийское море в Интернете прочитал. Значит, существует на свете Интернет. Где-то за пределами комнаты. Надо встать. Идти туда. За информацией. Вот как раз и следующая дверь. Снова встаю. Дверь близко. Добираюсь, открываю.

Кажется, я понял, что это за место. Не знаю, как. По косвенным признакам. Это только догадка, но, думаю, правильная. Может быть, я уже был в этом помещении. Или видел похожую комнату по телевизору. Или работал в такой?

Вдоль одной стены – стеклянные шкафчики. В них книги, бумаги, бутылочки с лекарствами. Стену напротив занимает голубая доска, разделённая маркером на три части. В каждой части записано много слов, но у меня нет сил их прочитать. В центре комнаты стоят два больших чёрных кожаных кресла лицом друг к другу. Одно из них повёрнуто ко мне спинкой. Второе пусто, и у меня такое ощущение, что я там раньше сидел. Мы разговаривали…

Двигаюсь к креслу по странной кривой. Покачиваюсь. Вдали слышен звук. Я пытаюсь понять, что это. Журчит вода? Мышки шепчут? Опускаюсь в кресло, гляжу перед собой и вдруг вскакиваю.

В кресле напротив меня сидит человек. Тело человека. Лицо искажает застывшая гримаса. Кожа красная, пятнами. Голова откинута назад, вжата в спинку, борода торчит в мою сторону, словно лезвие топора. Руки всё ещё пытаются вцепиться в обивку кресла. Зубы, зубы…

Я совершенно точно раньше здесь сидел. И говорил с этим человеком. Я знал, как его зовут. Я вновь опускаюсь в кресло, несмотря на то, что напротив меня сидит труп. Его лицо притягивает мой взгляд. Кто же он? Его имя… Мне кажется, там была буква «г». Игуана? Сигизмунд? Глафира? Голова кружится. Плёнка, покрывающая мозг, не поддаётся.

– Я вас слушаю, – говорит человек, сидящий напротив.

Он был одет с иголочки, аккуратно. Чёрные брюки, жилетка, тёмно-коричневый галстук в мелкую белую крапинку. Сложенный пиджак висел на спинке кресла. Меня посетила неожиданная мысль о том, что я вижу его очень отчётливо: аккуратно постриженную чёрную бородку с двумя ровными пятнышками седины, очки в тонкой золотого цвета оправе, стрелки идеально отутюженных брюк… А как ещё, интересно, я его мог видеть? Я немного удивился, заметив на его руках абсолютно неуместные резиновые перчатки.

– Итак, молодой человек, – снова заговорил он, – я вынужден оторвать вас от самосозерцания, поскольку на наш сеанс отведено ровно полтора часа. Если вы всё это время планируете промолчать, я вряд ли смогу помочь вам в решении ваших проблем. В чём, кстати, они заключаются?

– Простите, – сказал я и хотел к нему как-то обратиться, но начисто забыл, как он только что представился. Спасла меня прямоугольная рамка на стене, заключающая в себе некий сертификат, в центре которого значилось «Иванову Герману Иосифовичу». – Герман Иосифович… Не знаю, как лучше сформулировать…

– Как вам удобнее, – отреагировал Иванов, откидываясь назад. – Я пойму.

Я опустил глаза в пол.

– Видите ли… Я чувствую, что иногда не могу себя контролировать. Я злюсь по разным поводам, иногда срываюсь на людях. Начинаю кричать, например. Чаще могу сдержаться, но тогда потом в мозгу всё время прокручиваю эту ситуацию, представляю, что бы я мог сделать. Никак не могу успокоиться.

Я сделал паузу, пытаясь понять, все ли сказал. Решил, что всё, и поднял взгляд на Иванова.

– И как вам самому кажется, понимаете ли вы причину вашей раздражительности? – спросил он, глядя на меня внимательно, но не прямо в лоб, а как бы украдкой, не слишком назойливо.

– Нет, – ответил я. – Думаю, что просто устал, но, наверно, это не единственная причина.

– Хорошо, – кивнул Иванов. – Позвольте спросить… Какие у вас отношения с супругой?

– Хорошие, – ответил я решительно, затем спохватился. – То есть, нету жены у меня.

– Хм, – Иванов поправил очки, хотя они, казалось бы, и без того сидели у него на переносице идеально ровно. – А с кем, позвольте полюбопытствовать, живёте?

– Один, – ответил я. – Ну, то есть, комнату снимаю.

– Насколько у вас тяжёлая работа?

Он тщательно выговаривал слова, и я обратил внимание на то, какие ровные, плотно сбитые, у него зубы. Их белизна особо отчётливо выделялась на фоне усов и бороды. Я мысленно ощупал свой рот языком. Язык можно было, не размыкая зубов, высунуть наружу в четырёх местах. Частокол был сплошь дырявым. Больше всего удручал меня, однако, сколотый передний резец, который был виден всегда, стоило мне улыбнуться или заговорить, как, к примеру, сейчас.

– Не тяжёлая, – ответил я. – В офисе.

– Неприятности на работе? – уточнил Герман Иосифович. – Конфликты?

– Нет, всё хорошо.

Иванов нахмурился, сложил губы трубочкой, а руки в перчатках соединил в замок и сидел так, смотря сквозь меня, несколько секунд. Я поневоле задумался, почему он сидит в перчатках. Может быть, раньше он был проктологом. Или простату часто массировал пациентам. А привычка осталась…

– Ну что же, – сказал он. – Предлагаю вернуться к этому позже. Вы можете рассказать какой-нибудь наиболее характерный случай, когда вам не удалось себя сдержать?

– Да, – я мгновение поколебался, что выбрать, но последнее происшествие было ярче всего, и я рассказал. – Пару дней назад ехал в метро. Выходил из вагона, шёл не спеша к выходу со станции, думал о чём-то. Какая-то женщина с детьми, что ли, или с сумками… Нет, с детьми. Ноги были, помню. Она бежала в этот поезд, который должен был отойти. Наткнулась на меня и ругнулась как-то…

– Как именно? – поинтересовался Иванов.

– Не помню, – ответил я. – «Что встал, дебил», кажется. Или «пропусти, урод». Или «сука». Не помню.

Я замолк.

– Ну, что же вы? – поторопил меня Иванов. – Продолжение истории будет?

– Да, – согласился я, подумав. – Я разозлился. Закричал, замахнулся рюкзаком, погнался. Она испугалась, побежала. Но я развернулся и ушёл.

– А дети где в это время были? – спросил Иванов, продолжая меня разглядывать.

– Какие дети? – не понял я. – Не было никаких детей.

– А что же вы такое кричали, – уточнил Иванов, – когда за ней гнались?

– Не помню, – пожал я плечами. – Кажется, «заткнись». Или «убью». Какая разница?

– Вы действительно хотели её убить? – Иванов оторвал взгляд от меня и, растопырив свою правую руку, принялся разглядывать обтянутые резиной пальцы.

– Наверно, – кивнул я. – Но у меня бы смелости не хватило. Хотя я сильно злился… Может, и хватило бы.

– А знаете… – Иванов снова поднял на меня взгляд. – Честно говоря, я вам не верю.

– Почему? – я искренне удивился.

– Ну, во-первых, – начал объяснять Иванов, – мне кажется довольно-таки странным, что вы не помните существенных деталей. Если вас обидело слово, произнесённое этой женщиной, то почему вы не можете его точно назвать? Во-вторых, вы так рассказываете об этом случае, как будто вам совершенно наплевать, как вы отреагировали.

– Наверно, да, – вздохнул я. – Наплевать.

– А зачем тогда пришли?

Я задумался.

– Не знаю, – честно ответил я через минуту. – Думаю, просто боюсь, что кого-то рано или поздно побью или убью даже. Хотя даже не знаю, боюсь я этого или нет. А может…

– Так-так, – подбодрил меня Иванов. – Продолжайте, раз начали.

– Может, просто хочу кому-то рассказать, – я поймал себя на том, что тоже рассматриваю свою руку, скопировав жест своего собеседника.

– С какой целью? – тихо спросил Иванов.

– Хочу понять, что во мне не так.

– Ага, – Иванов вдруг встал и, обойдя своё кресло, встал за его спинкой. – А знаете, мне тоже стало вдруг чрезвычайно интересно. Что же с вами не так? Ведь, по вашим словам, у вас вообще нет никаких проблем. Семьи нет, но вы вроде бы этим вполне удовлетворены. Работа есть, но не похоже, чтобы она имела для вас большое значение, и никаких неудобств – опять же с ваших слов – вам не доставляет. Вы выглядите здоровым человеком и, казалось бы, ваши возможности ничем не ограничены. Однако же вы приходите ко мне и жалуетесь на некие психологические проблемы, причём, я бы сказал, неубедительно.