Я прищуриваю глаза и высвобождаю ее попку.

— Зависит от того, что это.

— Только…перевернись на минутку.

— Перевернуться?

— На живот, — уточняет Лиа.

Пристально смотрю на нее с минуту, пока она не начинает снова уговаривать меня. И, наконец, соглашаюсь и ложусь на живот в центре кровати, наблюдая, как она идет к сумке у входной двери. Я напрягаюсь, внимательно следя за ее движениями, и впервые чувствую себя встревоженным – на краткий миг решаю, что был одурачен – она знает кто я, и она здесь, чтобы меня убить. Я уже был готов в следующую секунду спрыгнуть с кровати и даже повалить ее на пол, когда она поворачивается, держа в руке небольшую, круглую, блестящую монету.

Это четвертак.

— Что за хрень? — спрашиваю я. Лиа хихикает и идет эти четыре метра до кровати, подпрыгивая.

— Давно хотела попробовать, — говорит она. — Ты же был в армии, а это как тест на монетах в кровати после того, как ты сделаешь это.

Она это не серьезно.

— Что, на моей заднице? — недоверчиво спрашиваю я.

— Именно! — снова хихикает Лиа.

Я роняю голову на руки и закрываю глаза. Поверить не могу, что соглашаюсь на это, и в то же время не могу перестать смеяться.

– Напряги мышцы! — приказывает она, и я повинуюсь.

Смотрю через плечо и вижу, как она бросает монету о мой зад…

...и промахивается.

— Черт побери!

Смеюсь так сильно, что мой живот начинает болеть, и я едва чувствую, когда она бьет меня по заднице и говорит, что все еще хочет попробовать снова. Я стараюсь сдержать смех, но она шлепает меня еще два раза, прежде чем я все же успокаиваюсь. На этот раз все получается, и я немного удивляюсь, когда четвертак отскакивает и закатывается под кровать.

Лиа прыгает вверх-вниз, крича и аплодируя. Из-за этого ее грудь и попка тоже подпрыгивают, поэтому я переворачиваюсь на спину и хватаю ее, притягивая обратно на кровать, и накрываю ее рот своим.

— Это самая тупая вещь, которую кто-либо когда-нибудь делал, — бормочу я между смешками и поцелуями.

— Это было потрясающе, — говорит она. — Всегда хотела это увидеть.

Я хочу трахнуть ее снова немедленно, но смех так измотал меня, что я укладываю нас обоих обратно и просто целую ее еще какое-то время. Эти поцелуи неспешные, но такие же крепкие и искренние, как и раньше. Через какое-то время, мы довольствуемся уже тем, что просто лежим и смотрим друг на друга, затаив дыхание.

В конце концов, Лиа возвращается к своим вопросам.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть.

— Где ты родился?

— В Огайо.

— У тебя есть братья или сестры?

— Нет.

— Как давно ты здесь?

— Пару месяцев.

— Ты собираешься и дальше здесь оставаться?

— Возможно.

Она вздыхает и опускается на спину рядом со мной. Я чувствую около себя ее плечо.

— Эван, почему ты здесь?

Черт.

— Ну, здесь потрясающий воздух, — говорю я, пытаясь перевести все в шутку и также, по возможности, сменить тему. — Погода никогда не бывает слишком холодной, и мне не нужно беспокоиться о том, чтобы выпускать О́дина без поводка.

Она молча смотрит на меня долгим взглядом. Я отвожу от нее глаза.

— Ты живешь в захудалой лачуге в глуши, — говорит она. — У тебя есть ноутбук и реально жутко выглядящее ружье. Должно быть, у тебя есть кое-какие деньги, так зачем ты решил жить здесь?

— Ну, знаешь, — говорю я со смешком, — если я скажу тебе…

Я замолкаю.

— Ты должен будешь убить меня?

Пожимаю плечами. Наверное, это правда, хотя впервые в жизни у меня вообще-то есть свое мнение об этом. Я бы не возражал рассказать ей и почти чувствую обязанным сделать это, но знаю, что не смогу.

— Я был морпехом, — наконец, тихо говорю я. — Прошел подготовку в Вирджинии, был ранен во время службы, и с почестями был отправлен в отставку. Пожалуйста, больше ни о чем меня не спрашивай.

Кончики ее пальцев мягко гладят мою щеку.

— Не буду, — обещает она. — Мне жаль.

Знаю, что создаю о себе ложное впечатление, но это лучше, чем откровенная ложь, и я не могу дать ей более подробную информацию о моей дальнейшей жизни. Ну и что бы я сказал? Между прочим, ты только что трахнула бывшего морского снайпера, ставшего киллером босса чикагской мафии. С добрым утром.

Да уж... вряд ли.

Завтрак проходит в тишине, и после того, как мы закончили, она присоединяется ко мне и О́дину для прогулки по окрестностям. Хочу спросить ее, чем именно она планирует сегодня заняться, но понимаю, что немного тревожусь из-за того, что она ответит.

Я не хочу, чтобы она уходила.

Оно и понятно. Я не разговаривал ни с одним человеком с тех пор, как больше месяца назад ездил в Пинон за бензином, и там я лишь обратился к продавцу, уточняя цену за литр Гаторейда. До этого я ни с одной душой не обмолвился и словом со дня отъезда из Чикаго.

—Это временно.

— Да ну, пока не найдешь кого либо лучше и не пошлешь, чтобы навсегда устранить меня? Я не дурак, Ринальдо.

— Так почему же ты до сих пор еще здесь?

— Прекрасно. Я пойду.

Я чувствую прикосновение к своей руке, и ее пальцы скользят от локтя к ладони. Секундой позже наши пальцы переплетаются, это ощущение волнующе и желанно.

— Ты сожалеешь об этом? — вдруг спрашивает Лиа.

На мгновение я думаю, что она смогла прочесть мои мысли, но потом понимаю, что она имеет в виду прошлую ночь. Или сегодняшнее утро. Не важно.

— Я парень – мы не сожалеем о сексе.

Она фыркает и трясет головой, опустив взгляд на землю под ногами. Ее рот сразу же приоткрывается, и она кусает губу. Я слегка сжимаю ее пальцы, и она снова встречается со мной глазами.

— Я не жалею об этом, — подтверждаю я, и она искренне улыбается.

— Я никогда так раньше не делала, — тихо говорит она. — Я никогда не поступала так... спонтанно. Ты так меня понимаешь – лучше, чем когда-либо делал он.

— У него есть имя?

Она секунду пристально смотрит на меня.

— Уильям.

— Уильям – засранец, — однозначно говорю я. Она снова улыбается, но ее улыбка грустная.

— Он не всегда был таким, — отвечает она. — Когда мы учились в школе, он был таким милым и отличался от других парней. Он вырос в резервации недалеко от моего родного города. Полагаю, он был…экзотическим. Думаю, я также верила, что разговоры об алкоголизме коренных американцев полная чушь.

— Просто из-за того, что это стереотип, не значит, что он никому не подходит, — бурчу я.

— Чистая правда, — кивает она головой. — Мой отец любил его, и я думаю, когда его не стало…мой отец умер от рака два года назад…

— Прости, — бормочу я. Даже не знаю, почему так отвечаю, обычно, я не любитель стандартных ответов.

— Все нормально; столько времени прошло, — она делает глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Мой отец любил Уилла, и я знаю, он хотел, чтобы мы были вместе. Думаю... если бы папа не любил его так сильно, то, скорее всего, я оставила бы его до того, как все это случилось.

— Ты мне расскажешь, что он сделал?

— Он пьет.

— Ты говорила это.

— И тогда становится злым.

Я жду продолжения. Уже догадываясь, о чем пойдет речь, и пьянство – только часть этого. И дело не в выпивке, а в том, что он просто мудак.

— Однажды он меня ударил, — говорит она тихо. — Я имею в виду – это было давно, до того, как мы обручились, и это не значит, что он никогда не сделал бы такого снова.

Она разражается безрадостным смехом. И в моей душе разгорается желание, чтобы этот ублюдок выследил ее, тогда я смог бы его убрать.

— Но даже если он и не применял насилия, он никогда не поддерживал меня. Придя домой, он все время кричал и говорил, что я дерьмовая хозяйка, и ничего не могу сделать по дому.

Еще один грустный смешок.

—Я училась в университете, так что занималась я не только этим. Мы даже не были женаты, только помолвлены. Помолвлены почти четыре года.

— Почему же вы не поженились? — спрашиваю я. Ощущаю, как ее плечи движутся вверх-вниз в уклончивом жесте, хоть и не свожу глаз с горизонта. О́дин носится вокруг куста креозота в нескольких метрах впереди нас.