Они стоят близко друг к другу. И выглядят дружелюбно, как будто хорошо знают друг друга.

Даже слишком хорошо.

Во время разговора с ним она кладёт свои руки на его. Том улыбается тому, что она говорит. Он что-то ей отвечает, и она смеётся.

Я тут же начинаю её ненавидеть.

Она поднимает руку к его лицу, наклоняется и целует его в щёку.

Я перестаю дышать.

Это похоже на автокатастрофу. Я хочу отвернуться, но не могу.

А ещё мне хочется кричать.

Но я ничего не делаю.

Я просто стою здесь, наблюдая за ними, как чёртова статуя.

Том открывает для неё дверь машины. Она забирается на заднее сиденье.

Не садись к ней в машину. Не садись к ней в машину.

Он начинает забираться в машину.

Моё сердце сжимается. Я закрываю глаза, дыша через боль.

А когда открываю их, Том одной ногой в машине, его рука на крыше, и он смотрит прямо на меня.

Я вижу очевидный шок на его лице от того, что он увидел меня здесь.

Он не рад меня видеть.

Почему должно быть иначе? В последний раз, когда я видела его, он ясно дал понять, как обстоят дела.

Его жестокие слова эхом отдаются в голове, насмехаясь надо мной.

Я застываю на месте, удерживая его взгляд, в то время как боль, словно яд течёт по моим венам. Это абсолютная агония.

Минуту назад я молилась, чтобы он не садился в машину, а теперь всеми фибрами души желаю, чтобы именно это он и сделал.

Он произносит моё имя и начинает отходить от машины.

Он идёт сюда.

Дерьмо. Моё сердце начинает яростно биться, болезненно стуча о мои рёбра.

Я не вынесу ещё одной душераздирающей конфронтации с ним. Мне нужно убраться отсюда. Сейчас же.

В моём теле разжигается адреналин, приводя конечности в действие. Я обегаю вокруг машины и открываю дверь водителя. Затем ору Шеннон:

— Садись в чёртову машину!

Её лицо искажено от шока. Но меня это не волнует. Мне просто нужно убраться отсюда, и я сделаю всё возможное, чтобы сделать это.

Я завожу мотор и уже пристёгиваю ремень безопасности, когда Шеннон садится в машину.

Выглянув в боковое окно, вижу, что Том пытается пересечь оживлённую улицу, целеустремлённо глядя на мою машину.

Сердце выпрыгивает из груди и бежит по улице, подальше от него, я привожу машину в действие. Быстро проверив зеркало со своей стороны, я вдавливаю педаль газа в пол, увозя нас подальше оттуда.

Долгое время мы едем в тишине.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает Шеннон.

Я киваю, боясь заговорить, на случай, если разрыдаюсь.

— Всё могло быть совсем не так, как выглядело.

Я глубоко вдыхаю.

— Это не имеет значения.

— Очевидно же, что имеет. Ты влюблена в него, — это не вопрос.

Я могу поспорить или соврать, но в этом нет смысла.

— Он знает, — у меня вырывается поверхностный вздох. — Я сказал ему это на следующее утро после нашей последней совместной ночи. Он подвёз меня домой, и перед его уходом я сказала, что влюблена в него, — моя нижняя губа дрожит. Я делаю ещё один глубокий вдох, прежде чем снова заговорить. — Короче говоря, он не испытывает ко мне того же.

— Я с трудом в это верю. Я видела, каким он был с тобой.

— Поверь мне. Он сказал мне, цитирую: «Забери своё признание в любви и скажи его тому, кто этого хочет».

— Ах, дорогая. Ну, если он и вправду не любит тебя — в чём я сильно сомневаюсь, — тогда Том Картер ещё больший чёртов идиот, чем я думала. Он всегда был игроком, но когда я увидела его с тобой, то подумала, что всё по-другому. Я видела, как он смотрел на тебя, когда думал, что никто не смотрит, и мне казалось, что ты была всем для него.

Я знаю, что она не специально, но её слова ранят меня. Одинокая слеза стекает к уголку моего рта.

— Мы можем... просто не говорить об этом прямо сейчас?

— Всё, что ты хочешь, дорогая, — она протягивает руку и включает радио.

Песня Бананарамы «Жестокое лето» распространяется по машине (прим. ред.: Bananarama «Cruel Summer»). Я начинаю подпевать, изливая свою боль таким способом, который знаю лучше всего.

Как раз в конце песню перерывает звон моего телефона через функцию Bluetooth, установленную в моей машине.

Я смотрю на экран своего телефона, который говорит мне, что звонит тётя Стеф. У меня нет сил разговаривать, но я давно не звонила ей, так что она не сдастся, пока я не отвечу. Моя тётя Стеф настойчива, если я слишком долго не звоню ей.

— Привет, я сейчас за рулем и с подругой. Могу я тебе перезвонить?

— Ли... — говорит она, срывающимся голосом.

От этого вокруг моего горла будто смыкаются руки.

— Декс. Он в больнице. О-он… — она начинает рыдать.

Я ощущаю прилив адреналина. Запаниковав, я сворачиваю с дороги. До меня смутно доносится рёв сигнала, а затем тихое проклятье Шеннон, но это не важно. Прямо сейчас я не могу вести эту машину.

Съехав на свободнее место у обочины дороги, я бью по тормозам.

— Декс? Он в порядке? О, Боже, что случилось?

Тётя Стеф делает глубокий вдох.

— Декс... он принял много таблеток... с алкоголем. Они говорят... врач сказал, что у него передозировка... но он не хотел этого делать. Он бы не пытался... не намеренно… — она опять ломается.

У него передозировка?

Декс. Передозировка.

Нет, этого не может быть. Он бы не смог причинить себе такой вред.

Затем я вспоминаю, какой голос у него был в тот вечер в Сан-Диего.

Отчаянный. Наполненный болью.

Голос, как у моей мамы.

Последнее, что он сказал мне… «Мне жаль».

О нет.

Он пытался покончить с собой.

Это моя вина. Я не захотела выслушать его. Я не простила его.

Чувство вины подавляет меня, я закрываю лицо руками и начинаю рыдать.

ГЛАВА 29

Лила

Сорока минутами позже — Зал ожидания, Медицинский центр Седарс-Синай, ЛА

— Хочешь что-нибудь выпить, дорогая?

Я смотрю на идеально накрашенное лицо Шеннон. Полагаю, что я выгляжу как полная развалина. Не то чтобы хороший вид прямо сейчас возглавляет список моих приоритетов. Я всё равно провожу пальцами под глазами, пытаясь вытереть тушь, которая там точно есть, чтобы не пугать людей глазами панды.

— Постой. У меня есть салфетки, — Шеннон роется в сумочке и достаёт упаковку салфеток для снятия макияжа.

Всегда наготове. Она вынимает одну, и я наклоняю лицо к ней. После чего она начинает вытирать макияж под моими глазами.

— У меня будет нервный тик, если ты продолжишь так тереть свои глаза. Я не допущу, чтобы моя суперзвезда выглядела старше раньше времени, — она одаривает меня нежной улыбкой. — Вот. Дело сделано, — она выбрасывает салфетку в мусорное ведро.

— Спасибо, — говорю я.

— Не нужно. Это моя работа — заботиться о твоём внешнем виде.

— Я имела в виду не только лицо. Я о том, что ты здесь... я действительно ценю это.

Она сидит рядом со мной и гладит мою руку.

— Вытирая тебе лицо, я делаю свою работу. И жду вместе с тобой... потому что я твоя подруга.

— Я рада, что ты моя подруга, — говорю я и ложу голову ей на плечо.

Сейчас мне очень нужен друг. Я стараюсь не думать об одном человеке, которого бы мне очень хотелось здесь увидеть.

На этой мысли мои лучшие друзья врываются в дверь.

Я позвонила Кейлу сразу же после разговора с тётей Стеф. Я знала, что он хотел бы быть здесь. Следующий, кому я должна была позвонить, — Сонни, но Кейл, отойдя от первоначального шока, сказал, что сам позвонит ему. Честно говоря, я была рада, что мне не пришлось делать это самой. Мне хотелось позвонить только Тому. Я так сильно хотела поговорить с ним, что от этого мне было больнее, чем вообще не говорить с ним.

— Как он? — Кейл садится на карточки возле меня.

Сонни занимает место справа от меня.

Я качаю головой.

— Я не знаю. Доктор вышел, когда мы приехали сюда. Сейчас он общается с Дексом. Он сказал, что вернётся, когда сможет рассказать нам больше.