- О! - воскликнул Отелло, обращаясь к зрителям. - Яго говорит, что жена моя Дездемона путается с Кассио!
Изобразив на лице печаль, он снова нагнулся к болонке, и снова собачка трижды пролаяла - на сей раз громче и злее.
Отелло оторопел. С минуту он молчал, оценивая создавшуюся ситуацию. И вдруг громко захохотал:
- Ха-ха-ха! Нет и нет! Ты лжешь, собака!
Стелла подбежала к Марии, зубами выхватила из ее рук цветастый багдадский платок и поднесла мавру. Отелло взглянул на платок и застыл.
- Да, это тот самый платок, что подарил я ей в прошлом году! воскликнул он трагическим голосом и трижды ударился головой об акацию. Вспорхнули перепуганные воробьи. - Мария, выходи! - позвал мавр Дездемону.
Супруга Отелло прислонила шарманку к акации и подошла, низко опустив голову.
- Куда ты дела подаренный мною платок? - спросил Отелло, испытующе глядя на жену.
- Ты чего придираешься? Откуда мне знать, где твой платок? Небось сам потерял или сунул куда-то, а теперь терзаешь меня! - огрызнулась Дездемона.
- О, ничтожество! И ты должна называться женщиной! На кого ты меня променяла? На подонка Кассио? - Взбешенный Отелло схватил Дездемону за шею.
- Полегче, дурак! - Дездемона вырвалась из рук Бабаянца и улеглась на разостланную загодя на земле шаль.
Отелло еще раз громко расхохотался, потом опустился на колени, приложил ухо к груди Дездемоны и, убедившись, что она мертва, в ужасе схватился за голову, затем выхватил фанерный нож, ткнул его, словно термометр, себе под мышку и растянулся рядом с бездыханным телом своей невинной супруги. Болонка - Яго, улучив момент, подбежала к акации и, подняв ножку, окропила прислоненную к дереву шарманку.
Трагедия окончилась.
- Браво, Бабаянц! - гремели балконы.
- Браво, Отелло! - гремели веранды.
- Браво, Мария! - гремел весь дом.
- Браво, Дездемона! - вопили женщины.
- Браво, Стелла! Браво, Яго! - визжали дети...
В столовой горел свет. Трое разговаривали вполголоса, почти шепотом, будто боялись разбудить кого-то четвертого. Настенные часы пробили дважды.
- Поторопитесь, пожалуйста, нам нужно побывать еще кое-где... проговорил мужчина.
- Оля, надеюсь на тебя... Ребенка отвези к маме в Хони*...
_______________
* Х о н и - старое название города Цулукидзе.
Женщина, дрожащими руками укладывавшая в чемодан белье, с мольбой взглянула на другую, плакавшую в углу женщину.
- Не беспокойся, Анико! - всхлипнула та.
- Завтра же!
- Не нужны, калбатоно*, эти завещания, - вмешался мужчина. - Я ведь сказал - вам зададут несколько вопросов по делу вашего мужа и отпустят домой. И чем скорее соберетесь, тем раньше вернетесь.
_______________
* К а л б а т о н о - форма вежливого обращения к женщине.
- Не бери греха на душу! - взмолилась женщина. - Пожалей несчастного ребенка! - Руки у нее дрожали, чемодан не запирался. Мужчина помог, запер чемодан и подал его женщине.
- Поторопитесь же, калбатоно, утро уже!
- Какая я тебе калбатоно?.. Если осталась в тебе хоть капля человеческой крови, сжалься надо мной... Скажи, что не застал меня дома... Я сегодня же исчезну, сгину, испарюсь... - В голосе женщины зазвучала слабая, еле уловимая нотка надежды.
- Нет, это исключено!
- Тогда повремени еще минуту, попрощаюсь с сыном, - попросила женщина.
- Да уж прощались три раза!
Женщина направилась к спальне, но мужчина опередил ее и спиной прислонился к двери.
- Давайте кончать! Всему свой порядок!
- Одну только минуту!
- Нет!
- Неужели нет у тебя ни жены, ни детей?
- Нет и не будет, я человек вольный! - улыбнулся мужчина.
- Раб ты, а не вольный! Несчастный раб, комедиант и подлец, вот кто ты! - взорвалась женщина.
- Кто из нас раб и подлец, это выяснится там, а теперь шагайте, пока я... - побледнел мужчина.
- Что - пока?..
- С изменниками родины иначе не поступают!
- И ты говоришь о родине?! Бродяга!
- Запомните эти слова!
- Запомню!
Мужчина взял женщину за локоть и повел к выходу.
- Оля! - крикнула женщина.
- Анико! Дорогая моя!
На минуту наступило молчание. И вдруг раздались громкие рыдания двух женщин.
- Ух, будь проклято все на свете! Нашли куда посылать меня! заскрипел зубами мужчина. - Хватит вам! Человек же я, в конце концов! - Он с трудом проглотил подступивший к горлу комок. - Хватит! Пошли!..
Ребенка разбудил громкий стук захлопнувшейся двери. Он быстро привстал в постели и посмотрел на кровать матери. Кровать была пуста.
- Мама! - позвал ребенок.
Ему никто не ответил.
- Мама! - повторил он тихо. Потом подошел к материнской постели и приподнял одеяло. Постель была еще теплая.
Страх поднялся от ступней ног, через колени проник в полость живота, затем сковал легкие и, наконец, застыл в зрачках. Босиком, в длинной, до пят, белой сорочке ребенок подбежал к двери и толкнул ее.
В столовой на низкой тахте, уткнувшись головой в руки, сидела тетя Оля. Плечи у нее дрожали. Ребенок остановился перед ней и тихо спросил:
- Тетя Оля! Где мама?
Женщина не ответила.
- Тетя Оля, где моя мама? - повторил ребенок, коснувшись плеча женщины худенькой холодной рукой.
- Твоя мама, Бачана... - Женщина запнулась.
- Куда ушла моя мама?!
Женщина обняла ребенка, прижала его голову к груди и закрыла ему рот рукой, чтобы не слышать этого жуткого вопроса. Ребенок замолк, но по движению его губ женщина догадывалась, что он повторяет один и тот же вопрос.
Ребенок продрог, холодный пот лил с него ручьями. Губы его посинели и уже не двигались.
- Боже, боже праведный, неужели ты не видишь это? А если видишь, то где же твое могущество?!
Обессилевшая женщина опустилась перед ребенком на колени...
- У мальчика порок сердца и острый невроз...
- Откуда? Почему, доктор? - спросила удивленно тетя Оля.
- Порок благоприобретенный... Не перенес ли он тяжелую травму?
- Н... нет!
- Сколько ему?
- Девять.
- Мда... а... а... странно... Очень странно...
Поезд медленно, словно зеленая гусеница, двинулся с Тбилисского вокзала. Тетя Оля раздела Бачану, надела на него длинную ночную сорочку, уложила на верхнюю полку, подложив под голову большой кожаный чемодан.
- Спи! - сказал она мальчику и уселась внизу, у окна. Бачана повернулся к стенке.
В переполненном общем вагоне было душно.
- А что принято говорить перед сном? - напомнила тетя.
- Спокойной ночи! - улыбнулся мальчик пассажирам и снова повернулся к стенке.
- Гляди, какой вежливый мальчонка! - удивился худой пассажир. - Мои дети только и обзывают друг друга сукиными сынами, да еще в моем присутствии!..
- А он кто? Ваш сын?
- Сын...
- Понятно... Но он совсем не похож на вас. Наверно, в отца?
- Да.
- Понятно... Верно сказано: яблоко от яблони недалеко падает...
- Ну-ка опустите шторы! - раздался повелительный голос проводника.
- Что случилось? - спросила тетя Оля.
- ЗАГЭС! - ответил кто-то.
- Ну и что?
- Боятся диверсии, - объяснил тот же голос.
- Диверсия... Диверсия... - повторил в полусне Бачана. - Утром спрошу у тети, что это такое...
И тут же сон сомкнул ему глаза...
...Ночью пришла мать. Она осторожно убрала из-под головы Бачаны чемодан и подложила мягкую пушистую подушку. Мальчик пошевельнулся. Мать обычно часто поправляла ему подушку, поэтому он даже не открыл глаза, а плотнее укутался одеялом.
- Положи голову на подушку, сыночек... - слышит Бачана шепот и чувствует прикосновение руки к щеке... Но почему рука такая шершавая? У мамы руки куда нежнее... Может, это папа? Да, наверно, папа, и он, конечно, положит под подушку подарок...
Гу-у-у-у... - гудит поезд.
Спит Бачана сладким сном. Спит, и снится ему чудесный сон... В зеркальном зале Дворца пионеров выстроились мальчики и девочки... Белоснежные сорочки... Алые галстуки... Бачана среди них. Сегодня не обычный день: Хосе Диас и Долорес Ибаррури раздают тбилисским пионерам шапки с кисточками - подарки детей республиканской Испании... Долорес Ибаррури, высокая, смуглая красивая женщина, вручает Бачане шапочку от имени баскского мальчика.
