– Приходится самому становиться таким же хамом, как и они! – проворчал он. – Но что еще делать?

Двое мужчин из города поспешно ушли переодеваться; в комнате повисла зловещая тишина. Макмастер подумал о том, что по меньшей мере для этих тори конец света уже настал. Конец Англии! В сильнейшем душевном смятении он вернулся к телеграмме Титженса… Титженс едет в Германию во вторник. Он хочет уйти из департамента… Немыслимо. Невообразимо!

Он снова начал перечитывать телеграмму. На тонкую бумагу упали тени. Достопочтенный мистер Уотерхауз встал между торцом стола и окнами.

– Мы вам так благодарны, генерал! – сказал он. – Из-за этих мерзких извращенцев и их гадких историй мы самих себя не слышали. По милости вот таких вот господ наши дамы и становятся суфражистками! И это их оправдывает… – А после добавил: – Здравствуйте, Сэндбах! Всё отдыхаете?

Генерал проговорил:

– А я-то надеялся, что вы возьмете на себя труд отчитать этих негодяев.

Мистер Сэндбах с выступающей вперед бульдожьей челюстью и короткой черной шевелюрой, вставая, рявкнул:

– Здравствуйте, Скотерхауз! А вы все грабите народ?

Мистер Уотерхауз, высокий, сутулый, растрепанный, приподнял полы своего плаща. Плащ был изрядно потрепан, а из рукавов торчали соломинки.

– Вот все, что от меня оставили суфражистки, – посмеиваясь, сказал он. – Нет ли среди вас случайно гения по фамилии Титженс? – Он взглянул на Макмастера.

– Вот Титженс, а это – Макмастер, – проговорил генерал.

– О, так это вы? – очень дружелюбно поинтересовался министр. – Я просто хотел воспользоваться возможностью и поблагодарить вас.

– О боже! – воскликнул Титженс. – За что?

– Вам виднее! – сказал министр. – Без ваших расчетов мы не успели бы предоставить отчет в парламент до начала следующей сессии, – уточнил он и хитро добавил: – Правда ведь, Сэндбах? – А потом снова обратился к Титженсу: – Инглби сказал мне…

Титженс весь выпрямился и побледнел. Запинаясь, он произнес:

– Это не меня надо благодарить… Я считаю…

Тут вмешался Макмастер:

– Титженс… Ты… – Он и сам не знал, что скажет.

– О, вы слишком скромны, – заверил его мистер Уотерхауз. – Уж мы-то знаем, кого благодарить… – Он перевел слегка отсутствующий взгляд на Сэндбаха. И его лицо озарилось.

– О, послушайте, Сэндбах! – сказал он. – Подойдите ко мне, а? – Он отошел в сторону на несколько шагов и обратился к одному из своих молодых спутников: – Эй, Сэндерсон, принеси этому малому выпить. Что-нибудь крепкое. – Сэндбах неуклюже выскочил из своего кресла и подскочил к министру.

Титженс взорвался:

– Я слишком скромен! Я!.. Свинья… Грязная свинья!

– В чем дело, Крисси? – спросил генерал. – Вероятно, ты и в самом деле слишком скромен.

– Плевать я хотел на скромность. Дело серьезное. И из-за него я оставлю работу в департаменте.

– Нет, нет! – вмешался Макмастер. – Ты неправ. Это неправильная позиция. – И он с искренним чувством принялся растолковывать генералу суть дела. Это предприятие уже доставило ему немало неприятностей. Правительство запросило у департамента статистики отчеты, в которые должны были входить именно те данные, которые им очень хотелось представить палате общин в рамках нового законопроекта. Представлять его должен был мистер Уотерхауз.

В ту самую минуту Уотерхауз как раз похлопывал мистера Сэндбаха по спине, убирал волосы со своих глаз и хохотал, как истеричная школьница. Вид у него неожиданно сделался очень усталым. Констебль с блестящими пуговицами встал у стеклянной двери и стал пить из оловянного чайника. Двое гостей из города ринулись из раздевалки к одной и той же двери, на ходу застегивая пуговицы.

Министр громко сказал:

– Налейте-ка мне на гинею.

Макмастеру казалось ужасно несправедливым, что Титженс назвал такого добродушного, искреннего человека грязной свиньей. Это было нечестно.

Он продолжил растолковывать генералу суть дела.

Правительству требовались данные, полученные на основании так называемого расчета B7. Титженс, который работал над вычислениями по расчету H19, был убежден в том, что это – единственный способ получить корректные данные.

Генерал вежливо проговорил:

– Для меня это все – китайская грамота.

– Все очень просто, – заверил его Макмастер. – Представьте, что правительство в лице сэра Реджинальда Инглби из своих принципиальных соображений попросило Крисси посчитать, сколько будет трижды три. Когда как, по мнению Крисси, правильнее умножать не три на три, а девять на девять…

– В общем, правительство хочет отнять у трудящихся как можно больше денег, – подытожил генерал. – Простейшим путем… Или обеспечить себе голоса.

– Но дело не в этом, сэр, – продолжил Макмастер. – В итоге Крисси заставили умножить три на три…

– И, судя по всему, у него это получилось, чем он и заслужил бесконечные благодарности, – сказал генерал. – И это славно. Мы все никогда и не сомневались в способностях Крисси. Но он у нас малый с характером.

– Он был невообразимо груб с сэром Реджинальдом из-за всей этой истории, – продолжил Макмастер.

– Господи! Господи! – воскликнул генерал. Он кивнул головой в сторону Титженса, и на лице его возникло пустое, слегка разочарованное выражение, какое часто можно увидеть у офицеров. – Меня всегда расстраивают истории о грубости по отношению к начальству. В любой сфере.

– На мой взгляд, – начал Титженс с поразительной мягкостью, – Макмастер не вполне справедливо обо мне судит. Конечно, у него есть право на свое мнение о том, чего требует служебная дисциплина. Однако я ясно дал Инглби понять, что скорее уволюсь, чем выполню этот безумный перерасчет…

– Зря вы так, – сказал генерал. – Что станет с государственной службой, если все поступят так же, как вы?

Сэндбах, усмехаясь, вернулся и тяжело опустился в свое кресло с низкими подлокотниками.

– Этот малый… – начал было он.

Генерал слегка приподнял руку.

– Одну минуту, – провозгласил он. – Я хотел только сказать Крисси, что, если бы мне предложили должность… вернее, скорее приказали бы подавить силы Ольстерских добровольцев…[12] я бы горло себе перерезал, чем выполнил этот приказ…

– Ну конечно, дружище, – согласился Сэндбах. – Ведь они же наши братья. Да будет проклято это чертово правительство.

– Я хотел сказать, что приказ нужно выполнить, – проговорил генерал. – Не стоит уклоняться от своих обязанностей.

Сэндбах воскликнул:

– Боже правый!

– Я с этим не согласен, – проговорил Титженс.

– Генерал! Вы! После всего того, что мы с Клодин говорили… – вскричал Сэндбах, но Титженс его перебил:

– Прошу прощения, Сэндбах. Это мне тут сейчас выговаривают. Я не был груб с Инглби. Если бы я высказал неуважение к его словам или к нему самому, это было бы неправильно с моей стороны. Но я этого не делал. Он ни капли не обиделся. Да, он очень походил на попугая, но он на меня не обиделся. И я согласился с его словами. Он был прав. Сказал, что, если я откажусь от работы, эта свинья поручит ее кому-нибудь из вышестоящих служащих, и они охотно подделают все расчеты вместе с исходными данными!

– Именно о том я и говорю! – сказал генерал. – Если я не соглашусь подавить Ольстерских добровольцев, туда пошлют малого, который сожжет все фермы и изнасилует всех женщин в трех графствах. Такой у них всегда есть наготове. Он только попросит себе в спутники Коннаутских рейнджеров[13], чтобы идти с ними на север. Вы же понимаете, к чему я это все. И все равно… – тут он взглянул на Титженса, – нельзя грубить начальству.

– Говорю же вам, я не грубил! – воскликнул Титженс. – Не нужно на меня смотреть таким добрым, отеческим взглядом! Поймите же наконец!

Генерал покачал головой.

– Вы славные малые, – сказал он. – Нельзя вам руководить страной, армией, никем. Это – удел безмозглых дураков вроде меня и Сэндбаха, а также здравомыслящих господ вроде нашего друга. – Он кивнул на Макмастера и, поднявшись, продолжил: – Пойдемте сыграем, Макмастер. Говорят, вы игрок, каких поискать. А вот у Крисси получается хуже. Он пойдет с Сэндбахом.