У Добромила были плотно сжаты веки и казалось – он не дышит. Мальчик будто окаменел: настолько твердо и холодно его тело. Даже сквозь одежу ощущается. Будто он на морозе побывал. А ведь тепло…

Прозор утер взмокший лоб откинул разметавшиеся белые пряди волос и стал поджидать спутников. Любомысл хороший знахарь – поднимет княжича. Вон, как спешит. Старик-старик, а уже вровень с мόлодцами скачет. И правильно – видит, что вроде бы все обошлось – но что-то не так. Добромил лежит, а Прозор над ним склонился.

Богатырь поднес лезвие ножа к губам Добромила и облегченно перевел дух. Блестящий клинок сразу же запотел. Дышит княжич…

Молодцы слету спрыгнули на землю. Милован первым, а Борко чуть припозднился: с перебитой рукой не распрыгаешься.

Парни встали за Прозором. Переглядывались. Поджидали всезная Любомысла. Что ж медлит-то? Но это им казалось. Старик спешил изо всех сил – мысленно ругаясь всеми ведомыми ему нехорошими словами. Корил себя, что выбрал такую неторопливую лошадку. Но соскочил как молодой, и сразу же тронул за плечо Прозора: «Мол, что там? Отодвинься, дай я гляну!»

Прозор обернул к нему побледневшее мокрое лицо.

Любомысл понял – это не от усталости. Ее Прозор не ведал. И не от страха. За себя богатырь не боялся. Уж что-что, а в себе он уверен. И недаром: то, что говорили люди о его силе и отваге – домыслом не было, не на пустом месте выросло. Уж это Любомысл знал. Прозор ему друг. А в это слово старый мореход вкладывал особое значение. Друзей не бывает много. Этим словом не разбрасываются.

Дело в другом: в седле взбесившегося жеребца сидел не он, а княжич Добромил. Этим и объяснялось волнение Прозора. Любой венд, состоящий на службе виннетского князя, не раздумывая, отдал бы жизнь за Добромила. И не потому, что он наследник. Нет. Нечванливый, простой и доброжелательный княжич был для суровых воинов как сын.

«Прозор просто осознал, что могло случиться, – рассудил Любомысл. – Когда скакал за княжичем, то переживать было некогда. Мы тоже не думали. А вот сейчас… Прозору даже страшно подумать, что случилось бы с Добромилом, не выдержи княжич бешеной скачки, и свались оземь. И мне страшно… Ох, что за мысли голову лезут!»

Старик тяжело вздохнул.

– Да не вздыхай ты так жалобно, старче! – Это Прозор поднял к нему лицо. Дышит наш малец. Все хорошо…

– Хорошо-то хорошо… – проворчал Любомысл. – Хорошо, что с коня княжича сдернул да не покалечил. Видели… Да что ты расселся! – неожиданно прикрикнул старик. – Дай мне княжича глянуть! Поболе тебя разумею!

– Гляди! – Прозор с готовностью вскочил. – Без чувств он, и холоден как ледышка. Я это сразу почуял, еще когда с жеребца ссаживал. Не знаю, почему…

Добромил лежал бледный. Обычный румянец исчез. Тонкие черты лица заострились и вытянулись.

«Будто покойник! – испугался Любомысл. – Да что ж…»

Тут княжич неожиданно открыл глаза и Любомысл содрогнулся. Глаза такие же: серые, живые… Но… Что-то в них изменилось. Исчезла детская непосредственность и бойкость. Сейчас они были чужими. Взрослыми, что ли. И них стояла мудрость и непонятная тоска.

– Да что с тобой, княжич! – переполошился старик. – Ты что?!

А Прозор обрадовался. Княжич цел. Жив-здоров, и это главное. Облегченно вздохнули молодые дружинники – Борко и Милован.

Добромил приподнялся, посмотрел на Дичко, что понуро стоял рядом, будто чувствовал свою вину, и неожиданно для всех прижался к широкой груди Прозора.

Кругом свои, и нет больше мрака и летающего в нем ворона. Нет Мораны с ее обжигающим холодом. Нет костров и тянущего к себе темного багрового зарева вдалеке. Ничего этого нет!

Добромил осознал, какое нежданное и нешуточное испытание выпало на его долю. Последнее, что он почувствовал, это то, как сдавило сердце и как сильные руки Прозора выдернули его из седла. А он сидел оледеневший, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Прозор какой уже раз оберегает его от беды!

Богатырь положил руку на белокурую голову.

– Ничего княжич. Все позади, – глуховато вымолвил он. – Теперь мы на моем коне поедем. Он сильный: двоих запросто выдюжит! Я здоровый – а ты маленький. Сложить нас, да поделить – вот и выйдут два человека. Ты же видишь, меня – этакого лося носит, и ничего.

У Прозора в горле встал ком. Он уподобился своему другу – старику Любомыслу. Тоже начал говорить нараспев, будто сказку сказывал.

Добромил улыбнулся. Глаза мальчика потеплели, и к радости Любомысла в них снова появилась та детская доверчивость, что так радовала друзей княжича.

Мальчик улыбался тому, что представил удивительное зрелище. Будто бы на гнедом жеребце Прозора сидит большой добрый лось. И этот лось-предводитель ведет их по лесу, оберегая от всяческих опасностей. Ведь Прозор же из рода Лося! Эх, как ловко у него получилось сказать!

Сам того не сознавая, Прозор умудрился разом изгнать из сердца мальчика все жуткие воспоминания. Сейчас княжичу все казалось простым и нестрашным.

– Спасибо тебе, Прозор! Спасибо, что спас меня! Дичко понес, а я ничего не мог сделать. Ох, друзья! – Добромил округлил глаза. – Что я видел! Не поверите!

– Что же ты видел, дитятко? – заулыбался Любомысл. – Деревья неслись рядом, да камни эти несусветные да лиловые?

– Царство Мораны я видел! Вот что! – Добромил сдвинул брови. Сейчас он думал, а не показалось ли ему все это.

Но встретив вмиг ставшие серьезными глаза Прозора, понял – не показалось.

Богатырь вдруг потемнел лицом, и, значительно посмотрев на Любомысла и разинувших рты молодцев, кивнул. Да, так! Он тоже видел полупрозрачные темные языки. Будто густые рои мошкары вокруг Добромила вились. И еще он видел множество костров на темной земле. И темное зарево.

– Потом, Добромил, – сказал Прозор. – Потом все обсудим. Я тоже кое-что видел. А сейчас, – тут он понизил голос, – забудь. Забудь, мальчик…А то накликаешь. Она рядом ходит, не ушла…

Прозор сказал это так значительно и так проникновенно, что княжич почувствовал как стирается из его памяти страшное воспоминание. Тает. Уходит, будто далекий сон. Добромил просветлел лицом.

Мальчик обернулся к Дичко. Конь стоял неподалеку и, как ни в чем не бывало, пощипывал траву. Нет… Что-то в ней не нравилось ни ему, ни другим лошадям. Они раздували ноздри, осторожно принюхивались, фыркали и, казалось, раздумывали – а стоит ли ухватывать следующий клок? Нужен ли он? Уж больно необычно пахнет эта с виду молодая трава!

– Что ж это на него нашло-то? А? Сейчас спокойный, а был… Спасибо, Прозор, – еще раз повторил Добромил.

– Ладно, – благодушно отозвался богатырь, – не бери в голову. Сегодня я тебе помог – завтра ты меня выручишь. Забыли. Прыгай на гнедого. Возвращаемся. А то невесть куда заехали.

Прозор повернулся, и… Появившейся было радужный настрой схлынул. Лицо изменилось. Будто туча нахмурилась.

Дальний конец дороги – по которой они только что резво и не по свое воле неслись – скрывал тяжелый плотный туман.

– Вот так-так… – протянул Прозор. – Да что ж это такое? Мне что, кажется? Гляньте, люди!

Впрочем, венды и без его возгласа потрясенно смотрели вдаль. Да-а… То место, от которого началась бешеная скачка недавно – только что! – было чистым! А сейчас проход в свой мир – в родные леса – скрадывал невесть откуда возникший туман.

– Ух… – Голос Милована дрогнул. – Откуда он? Припекает же, солнце бьет! А он наверху, на открытом месте лежит! Не должно его там быть! Не должно! Наколдовал кто-то, не иначе. Любомысл! Ты все знаешь, поясни!..

Но у всезная-старика ответа не было. Загадка… Что это за диво, он пока понимал не больше остальных. Старый мореход пригляделся. А ведь туман-то растет! Ввысь! Прям на глазах! Вон, уже верхушки деревьев скрыл. Они только что из него торчали!

Теперь уже помрачнел Любомысл.

«Так! – Начал рассуждать он. – Древний Колодец в родном лесу нашли. За ним дорога шла. Тоже Древней зовут. Серыми камнями вымощена. Прозор уверял, что она неожиданно обрывается. И викинг Витольд то же самое рассказывал. Только вот не оборвалась она, а в неведомый мир путь показала. А тут Дичко взбесился и княжича по ней понес. Когда за ним скакали, то я краем глаза мелочи отмечал. По старой привычке. Мало ли что… Видел, что вдоль серых камней туман стелился. Легкий. С обочин камни лизал. Это было, да… А вот как этот туман так сразу вырос? За Добромилом ведь недолго гнались. Всего ничего! Не иначе, как снова с чем-то недобрым столкнулись?»