– Иди сюда, Любомысл! Вы, парни, тоже гляньте! Что за диковина на шее Дичко сидела? Никто не знает?

Любомысл присел над волосом. Тот вился кольцами и тихонько пищал. Молодцы вовсю глазели на прыгающую по камням невидаль, но рук к ней не тянули. Вдруг эта гадость кусача да ядовита.

– Конский волос? – бормотал старик. – Тот что в воде живет? Который в человека может заползти и нутро грызть? Нет, у того цвет другой. Он серый и не блестит. И покороче будет, и на суше не живет. А это… Нет, не знаю что за дрянь.

– И я не знаю! – отчего-то резко огрызнулся Прозор. – Тоже поначалу думал – эта тварь из болота. Нет. Этот толще и блеск чешуйчатый.

– Чешуйчатый? – задумчиво сказал Любомысл. – Щас глянем.

Старик полез в висевшую на плече суму и споро вытащил из нее толстое выпуклое стекло. Таким пользуются мастера, что с золотом и самоцветами дело имеют. Оно сразу камень увеличит и изъян – если есть – покажет. Для удобства стекло Любомысла было оправлено в медное кольцо с приделанной сбоку резной деревянной рукоятью.

Волос все извивался и скакал по камням. Так ничего не разглядишь, сколько не увеличивай это чудо. Старик обернулся к парням.

– Ну-ка, молодцы! Хватит в затылок дышать и за меня прятаться. Помогайте.

– Тебе чего? – торопливо отозвался Борко. – Чего сделать-то?

– Стрелу дай. С тупым наконечником. Охотничью. Ту чем мелкую птицу бьют.

С нескольких попыток Любомысл смог прижать волос к камню. Метил так, чтоб прижатым оказался конец, на котором по его расчетам находится голова. Было нелегко – руки от волнения подрагивали. Не те годы…

Волос дергался, обвивал древко кольцами и еле слышно, тонко верещал. Любомысл поднес стеклянный кругляш ближе.

– Что там? – нетерпеливо спросил Прозор. – Что видишь?

Круглое выпуклое стекло, что могло гораздо увеличивать разные мелкие штучки, богатырь уже видел раньше: Любомысл показывал. А вот парни нет. Они до невозможности вытянули шеи, пытаясь заглянуть в стеклянную диковинку. Переглядывались, пихали друг друга локтями и уважительно смотрели в спину Любомыслу. Все-таки хорошо, что с ними такой мудрец.

– Любомысл, что это за штука у тебя в руках? – мятным голосом спросил Милован.

– Стекло, – отозвался старик.

А Добромил охотно пояснил: – Это, парни, такая штука, что увеличивает все, на что сквозь нее посмотришь. Я через это стекло на грязную воду глядел. Видел, что в ней всякие мелкие букашки живут.

– Эх, великий Род! – не удержался Борко. – Сколько всего он создал! Дашь глянуть, Любомысл?

– Дам. Потом. С этим сначала надо разобраться, а то ускачет.

Загораживая свет, склонился Прозор.

– Рассмотрел тварь?

– Сам смотри. – Любомысл протянул резную рукоять и отодвинулся. – У нее лапки есть. И пасть. И сам весь чешуйчатый. Не упомню где, но я такое диво уже видел.

Прозор пригляделся и нахмурил брови. Любомыслу не показалось. И он тоже видел эту погань, и даже помнит где. У прижатого тонкого волоса видна мелкая чешуя, множество маленьких, как у сороконожки, лапок. Видны желтые глазки и пасть. Вдоль спины проходит мелкий зубчатый гребешок. Он еле различим. Перед вендом придавленный наконечником стрелы извивался старый знакомец: давешний призрачный змей, что выполз этой ночью из древнего болота. Змей – спутник нежити. Только ночью он был огромный – обвил крепостную башню кольцами, – и полупрозрачный, словно сотканный из сгустков тумана. Серебряные стрелы его не брали, летели сквозь призрачное тулово дальше. Он был как бы воздушным, неосязаемым. А тут червяк… Да, это та ночная тварь! Только мелкая и вполне осязаемая!

Прозор, сам того не замечая, потер руку: вокруг нее только что обвивался этот похожий на конский волос гад. Богатырь вспомнил, что с зубов призрачного змея на крышу башни капала густая слюна и камень шипел под ней.

– Тьфу, дрянь! – сплюнул Прозор. – Смотрите, молодцы. Сразу узнаете!

Дружинник протянул увеличительно стекло сгоравшим от любопытства парням.

– Ох… – простонал Борко. Ночные страхи; упырь, что вышел из воды и хотел его высосать; вся нежить, что он видел у Гнилой Топи, все это вдруг вспомнилось явственно и разом. – Ох… Змей! Как ночной! И на башке рога!..

– Ну, змей, – вставил Милован. – Только мелкий – перешибешь и не заметишь. Откуда взялся? Не из Гнилой ли Топи этот червь давешней ночью выполз? Не сродни ли он той нежити, что в болоте завелась? А ведь призрачного змея серебро-то не взяло! И как этого бить? Оставить, так ведь снова к кому-нибудь присосется. Теперь ясно, что Дичко не просто так сбесился! Ногой раздавить? Камнем стукнуть?

Прозор пожал плечами. Ясно – тварь нечистая. Иначе с чего бы ей на добром скакуне сидеть? Да еще прятаться в гриве? Не иначе, разум имеет.

Из висевшего за спиной тула предводитель не глядя выхватил стрелу. Одну из тех, что заготовили ночью против нежити. К ней, чуть ниже жала, примотана расплющенная серебряная пластина.

– А что гадать-то? Сейчас посмотрим! – Прозор протянул серебро к волосу.

Будто почуяв беду, придавленная тварь забилась, заплелась кольцами и, скручиваясь в немыслимые узлы, заверещала тонко, но пронзительно. Да так, что стоящие поодаль кони забеспокоились, запряли ушами, а кобыла Любомысла даже заржала.

– А-а-а… Не нравится! – сквозь зубы процедил Прозор и коснулся серебром черного волоса.

Раздалось шипенье, волос на глазах раздулся и стал толще того древка, что его прижимало. И вдруг, хлопнув, лопнул.

На его месте осталось лишь несколько капель зеленоватой жидкости, которая на глазах испарилась.

– Фу! – Прозор сморщил нос. – Ну и вонь! Вот вам и ответ. Это нежить была. Видимо, ночью на жеребца перебралась. Да где ж такую мелочь-то уследишь? Откуда угодно броситься могла. Надо бы, други, и остальных коняшек оглядеть. Вдруг, на них тоже какая дрянь сидит?

Коней осмотрели быстро и с тщанием, не пропускали ни малейшей пяди. Уже знали, что искать и где. Но ни в гривах, ни в хвостах – там, где могла угнездиться тонкая черная тварь, – ни в иных местах ничего подозрительного не нашли. Лишь Любомысл обнаружил на своей лошадке клеща.

Впрочем, такие кровососы и в родном лесу водятся. Выползают поздней весной, когда деревья уже полностью в листву одеты. Этот ранний, вон какой вялый. Видимо, от зимы еще не отошел. Не проснулся. Любомысл выбросил клеща подальше. Пусть живет. Это не нежить.

– Вот так. Все ясно. Хотя одного понять не могу, – размышлял Прозор, – как он на шею забрался? И место ведь выбрал. Что уж лучше, чем в гриве затаиться! Будто нарочно подсадил его кто. Ну, на то она и нежить. Она на выдумки горазда… А вы что скажете?

Парням – Борко да Миловану – этот тонкий волосок после ночных-то страхов не казался опасным. Ну нежить… Ну убил ее Прозор, как и положено – серебром. Никого ж не сожрала.

Хоть и видели парни, что волосок этот как две капли схож с давешним призрачным змеем, что башню обвил, но не прониклись. Не покажи стекло Любомысла лапки и пасть, так и не поняли бы что это. Змей-то, огромный. А тут… Тьфу!

Любомысл же высказал сомнение.

– Так-то оно так, Прозор, – вздохнул старик. – Верно ты все сказал. Я и задумался. А с Гнилой ли Топи Дичко этот волос-змея принес? Не просто так он в коня впился. Уж больно удачно он на его шее сидел. Вот из-за него и вел себя жеребец тревожно. Норов высказывал. И понес он Добромила сразу же, как только к туману подъехали. Помнишь? Только Радужный Путь со стороны нашего леса расступился и проход показал – он и вздыбился…

– Утром Дичко начал беспокоиться, – припомнил Добромил. – Ночью я ничего за ним не замечал. От зимовья отъехали, а он вдруг как задрожит! Но недолго. Дрожь сразу утихла. Я думал, мне показалось. Выходит, что нет. А потом он спотыкаться начал и на дыбы ни с того ни с сего вдруг встал. После зимовья все началось.

– Я думаю, нас нарочно сюда заманили! – вдруг бухнул Милован.

– Кто?! – вздернул бровь Любомысл.

– Зачем? – вторил Добромил.